Evgenia
|
| |
Сообщение: 33
Репутация:
10
|
|
Отправлено: 29.10.08 17:02. Заголовок: -- ... Де Жюссак! — ..
-- ... Де Жюссак! — неожиданно громко крикнул Ришелье и затряс колокольчик — Позовите сюда де Жюссака! Д'Артаньян оглянулся и увидел Атоса, Портоса и Арамиса, которые шли по огромному кабинету. Они величественно направлялись к столу канцлера. Портос нес огромную кипу бумаг, а рядом с ним суетился Хлодвиг. Он что-то кричал барону дю Валлону, но его слов не было слышно. Портос, похоже, не обращал внимания на крики невысокого, коренастого человечка с крыльями, а уверенно шел в один ряд со своими друзьями. — Признаться, мы изрядно поволновались за вас, когда вы сиганули в облако, дорогой д'Артаньян! — послышался хохочущий голос Портоса. — Умоляю вас всеми святыми, не уроните! — метался рядом с ним Хлодвиг. - Если вы это уроните, то... Вы не представляете, сколько судеб будет искалечено! — Де Жюссак! — яростно звонил в колокольчик Ришелье. С появлением друзей кабинет верховного канцлера наполнился жизнью. Все пришло в движение, бесстрастность уступила место искренним человеческим отношениям, которые не успели выветриться из сухого воздуха небесной канцелярии. Д'Артаньян с восторгом взирал на шествие Атоса, Портоса и Арамиса, его душа была снова полна, и он ощущал, что рядом с такими людьми он может своротить любые горы. Даже чистилища. — Что вы кричите и чего вы так боитесь, господин верховный канцлер? Людей чести, о которых вы столько всего мне наговорили? Неужели вы, обладатель невиданной власти, настолько бессильны перед простым благородством, что зовете на помощь верного вам и за гробом де Жюссака? Кардинал перестал звонить и безумными глазами посмотрел на д'Артаньяна. Ришелье понял, что, почувствовав приближение неразлучных мушкетеров, он испытал страх такой же силы, какой сковал его в момент своей телесной смерти. Канцлеру удалось взять себя в руки, он упал в кресло и закрыл лицо пальцами. — Я рад вас видеть, друзья, — вскричал гасконец. — Господин верховный канцлер, — продолжал метаться возле барона дю Валлона человечек с крыльями, — мы не знаем, где де Жюссак. — Пошлите его при встрече к черту, — угрюмо произнес Ришелье, не меняя позы. Друзья д'Артаньяна подошли к столу, и Портос бросил на стол кипу бумаг, отчего стол задрожал, а фигуры на шахматной доске слегка подпрыгнули. Арамис с тонкой иронией взглянул на Ришелье. — Когда мы получили письмо о местонахождении нашего дорогого д'Артаньяна, я сразу догадался, что только вам, ваше высокопреосвященство, могла прийти мысль о создании сколь бессмысленного, столь и великолепного учреждения. И не ошибся. Атос внимательно рассматривал расположение фигур шахматной партии, а Портос, привыкший уже ничему не удивляться на этом том свете, облокотился на принесенные бумаги, не обращая внимания на вздохи Хлодвига. — А я-то думал, что это за кислый фламандский соус — небесная канцелярия, — который нам подают? — Вы не ведаете, что творите, — тихо произнес Ришелье. — Возьмите эти бумаги, барон, и отнесите на место. Это не ваши судьбы, и вы не имеете права распоряжаться ими. — Попав в ваше ведомство, — улыбнулся Арамис, — начинаешь ощущать, что невозможно распорядиться и собственной судьбой. — Что вам угодно, господа? — отнял руки от лица канцлер. — Нам угодно, чтобы вы освободили нашего друга, — веско сказал Портос. — Он свободен. И сам вправе решать, что ему делать: идти с вами или завершить со мной игру в шахматы. Д'Артаньян снова взглянул на фигуры, и его душа сжалась от беззащитности, с какой его пешки выстроились перед нависавшими над ними фигурами Ришелье. Гасконец разрывался между радостью встречи с друзьями и возможностью защитить свою дочь. — Она не может быть завершена, — раздался голос Атоса. — Почему? — резко обернулся к нему д'Артаньян. — Вы играете без королей. (Да, такую мелочь мог подметить только умница Атос! :)) - Е.) Некому ставить мат, а без него игра никогда не закончится. — Отчего же? — ухмыльнулся верховный канцлер. — Эта партия — сплетение судеб, только и всего. Люди сталкиваются и уничтожают друг друга, пока либо черные, либо белые фигуры не исчезнут с лица земли. Тогда партия становится бессмысленной и подходит к финалу. — Вы мне ничего не сказали об этом, — гневно взглянул на Ришелье д'Артаньян. — Это жизнь, господин маршал, — ответил успокоившийся кардинал и сделал паузу. — Кое-кто из ваших друзей сейчас находится на этой доске. Глаза Арамиса сузились, и он пристально взглянул на партию. — Это невозможно, — произнес Атос, глядя в глаза канцлеру. — Наши жизни завершились, и мы не можем принимать участия в людских судьбах. — Совершенно верно, — нараспев сказал канцлер. — Вы не можете. Но земное предназначение заканчивается только тогда, когда оно исполнено. И даже если человек умирает раньше исполнения, он находится в открытом поле жизни. Как, например... — Ришелье обвел глазами притихших друзей, — ...вы, господин аббат. — Эта партия, — догадался Арамис, — о перстне бессмертия. — Вы удивительно проницательны, — кивнул кардинал. — Вы захотели добыть перстень и затронули такое немыслимое количество жизней, что вам не будет избавления вовек. — Как же вы нелепо ухаживали за Анной! — неожиданно сказал Арамис, отчего Ришелье замер. — Вами двигали не чувства, а расчет, чтобы выведать у нее, где находится перстень. А когда ваши ухаживания ни к чему не привели, вы пустились во все тяжкие интриг. Но с подвесками вам, кажется, не повезло? Канцлер всепонимающе развел руками, а остальные, включая Хлодвига, с недоумением следили за странным разговором аббата и кардинала. — Я в отличие от вас, — продолжал Арамис, — узнал о местонахождении тайны бессмертия. — Если бы я нашел его, то не сидел бы сейчас с вами, — улыбнулся Ришелье. — Тем самым нарушив равновесие небес и земли. — Позвольте полюбопытствовать, господин генерал иезуитов, для чего вы искали перстень? — Чтобы уничтожить его. — Вы более безумны, чем я предполагал. Что ж... — канцлер взглянул на шахматы, а потом на д'Артаньяна, — теперь, кажется, мой ход? Кардинал потянулся за слоном гасконца, чтобы снять его с доски. Мушкетер увидел, что лицо Арамиса стало чудовищно бледным, словно смерть уже не земная, а небесная занесла над ним крыла. Колеса времени стали скрежетать и остановились. На одном из них появилась трещина. Гасконец в один миг догадался, что слон, которого хочет съесть Ришелье, — это его друг, аббат д'Эрбле. Д'Артаньян не мог даже представить, что будет, если произойдет этот ход. Острый ужас пронзил его существо, он быстро взглянул на Портоса, передав ему всю полноту своего отчаяния, и барон тут же догадался своей могучей душой, почему так бледен аббат. Дю Валлон поднял кипу бумаг над головой и гаркнул: — А ну не трогайте-ка эту фигурку, ваше высокопреосвященство, иначе небеса разлетятся пополам! Рука кардинала остановилась над фигурой Арамиса. — Вы не посмеете этого сделать, — прошептал Ришелье. — Что? Бросить стопочку бумаг в бездну? Почему же не смогу? Смогу! Вы же меня знаете! Только тут д'Артаньян увидел, что на корешке толстых тетрадей, которые вознес над собой Портос, было выведено «Ришелье». — Мы взяли первое, что подвернулось под руку, — перехватив взгляд друга, спокойно объяснил Атос. Его бывшее высокопреосвященство убрало руку от доски, Хлодвиг отер загробный пот, Портос продолжал держать книгу судеб над головой. — Положите, положите тетради на стол, — только и смог вымолвить кардинал. — Только осторожно. — Не моя судьба, не тяготит, — хохотнул барон, не кладя ноши. — Что же делать? — спросил сам себя верховный канцлер, а затем обратился к Арамису — Вы, кажется, говорили о равновесии между небом и землей? — Да, — к аббату уже начал возвращаться природный румянец (душа покраснела?? - Е.). — Если я отпущу вас, то равновесие, о котором вы так печетесь, дорогой епископ, нарушится, — взглянул на треснувшее зубчатое колесо Ришелье. — Нельзя ли сперва решить, что делать с шахматами? — спросил Портос, стоящий, как атлант, под небом бумаг. — Здесь ничего сдвинуть нельзя, — предупредил друзей д'Артаньян. — Любое прикосновение к фигурам отразится на судьбах наших детей. Вот они, — указал гасконец на свои пешки. — И им грозит опасность. — Это так? — взглянул Атос на кардинала. — Да, — подтвердил тот. — Тяжелое положение, — подытожил Портос. Атос взглянул на доску и неожиданно снял фигуру Арамиса. Ничего не произошло, аббат никуда не исчез, лицо его не изменилось, а глаза наполнились радостью. Граф протянул шахматного слона другу: — Возьмите, епископ. Без этого партия не сможет продолжиться, а мы будем уверены, что никто не решится сделать ход в наше отсутствие. — Вы всегда отличались неожиданностью мышления, граф де Ла Фер, — сказал канцлер, осторожно пряча шахматы в стол. — Но неужели вы думаете, что я способен на такую низость, как играть без вас — с вами? — Это всего лишь предосторожности, — Арамис спрятал в рукав фигуру слона, пока Портос возвращал бумаги на стол. — Скажите, господин кардинал, что вы сделали с Мазарини, который нашел перстень и потревожил хрупкий мир Бытия? В отличие от меня, он хотел воспользоваться бессмертием в интересах своей гордыни, и, я надеюсь, он уже понес заслуженную кару? — Рассмотрение обстоятельств судьбы моего преемника отложено, пока он не сознается, где спрятан перстень. — А Мазарини не сознаётся? — буркнул Портос. — Вот незадача! — Ныне он находится на земле, — включился в разговор Хлодвиг, — и мы следим за каждым передвижением его души. Сейчас кардинал переместился в Лондон, где, как нам известно, спрятаны его сокровища. — Туда же отправляется моя дочь! — воскликнул д'Артаньян. — Да, — улыбнулся Ришелье, — чтобы вернуть сокровища ничего не ведающей королеве Анне. Сплетение судеб порою удивительнее, чем само бессмертие, — он встал и начал прохаживаться за столом. — Как же вы недальновидны, Арамис! Вы захотели уничтожить перстень тамплиеров, ибо считали, что он нарушает волю Всевышнего. Но разве не Он Сам допустил создание перстня руками и мыслью простого смертного?.. Теперь задумайтесь, аббат, против кого вы решили восстать. — Человек, изготовивший перстень, — с достоинством отвечал Арамис, — отдал его царю Соломону, мудрость которого заточила камень бессмертия на веки вечные подальше от глаз людей. Но спустя много веков тамплиеры — по своей ли указке или братьев Сиона — открыли хранилище Соломона и перевезли перстень во Францию. Там их ждало справедливое возмездие: орден был уничтожен, а его глава, Жак де Моле, вместе со своими братьями казнен. Однако сожженный на медленном огне магистр тамплиеров не раскрыл тайну перстня невеждам, и камень затерялся среди других безделиц богатства в королевском хранилище. Но Мазарини вынул бессмертие из сокровищницы Анны, где оно покоилось несколько веков, не узнанное никем. Гордыня мастера, создавшего перстень, вновь воссияла над миром и вызвала к жизни гордыню зарезанного кардинала. Ибо всякому воздается по делам его. И новая кровь пролилась во имя бессмертия, пополнив собой реку смерти безумцев, которые решили встать наравне с Господом. Я жаждал остановить кровавый путь перстня, чтобы вернуть небесам небесное, а земное оставить людям. Так неужели мое желание уничтожить перстень есть восстание против Всевышнего? — Да, епископ, да, — покачал головой Ришелье. — История создания перстня и его пути к людям, все это — провидение Господне, а вы противопоставили ему свою гордыню и, конечно же, были убиты по причудливому стечению обстоятельств сыном вашего друга, барона дю Валлона. Более того, вы подвигли Мазарини на необдуманные действия, в результате которых кардинала зарезали по вашему приказу, и Франция осталась без пастыря. Взгляды друзей устремились на генерала ордена иезуитов. — Я не отдавал приказа убить Мазарини, — спокойно отвечал аббат. — Возможно, — кардинал взглянул на груды бумаг на своем столе, взял тетрадь с надписью «Арамис» и открыл ее. — Возможно... Но часть вашего ордена, прослышав от вас о легкости достижения бессмертия, начала свои поиски сокровищ кардинала. К чему это привело, не мне вам объяснять. И вот, — глаза канцлера на мгновение задержались на тексте тетради, — перстень пропал и может попасть в руки невежд, а вы умерли и уже не способны ничему помешать. Вам не дано вернуть богатство вечной жизни и плоти человеку, достойному таких даров. А именно в этом и заключалось ваше земное предназначение. И оно не исполнено. Ступайте на землю, Арамис, и ждите счастливого мига, когда перстень бессмертия вернется к мудрецу. Это ваш приговор, и я не в силах его изменить. Он — сказан! Вы можете обжаловать его в высших сферах, но, боюсь, вам скажут то же самое. Даже если вы, — Ришелье взглянул на Портоса, который постукивал пальцами по бумагам, — решите бросить мою судьбу в бездну, и я кану в Лету и буду забыт навсегда, вы не повернете вспять приговор. Кардинал произнес последние слова просто и без искусства, без той властвующей насмешки, которая сопровождала обычно каждое его высказывание. Стало ясно, что это уже не игра, а нечто большее. В кабинете наступила тишина, которую было невозможно нарушить. В тугом небесном воздухе не происходило ни движения механизмов, ни шелеста портретов по стенам, ни боли душ, слетевшихся в обитель верховного канцлера. Атос, Портос и д'Артаньян смотрели на своего друга и ждали его ответа. И Арамис заговорил: — Я принимаю приговор и готов нести его ровно столько, сколько понадобится. — Зачем вы это произнесли? — в отчаянии спросил д'Артаньян. — Это дело моей чести, — опустил голову аббат. — Прощайте, друзья. Когда-нибудь мы встретимся. Он развернулся и пошел к выходу из кабинета. — Арамис, — негромко окликнул его Атос. Д'Эрбле остановился, но не оглянулся. Ему казалось, что он может принять своей душой все: и ад своего бессилия в мире людских судеб, и вечное скитание без права на приют, но к разлуке с друзьями без всякой надежды на встречу он оказался не готов. — Арамис, — повторил граф. — Я скажу вам слова знакомые и простые. Они не отличаются глубиной смысла, но обладают глубиной чувств. Они не раз спасали нас, когда выпадали тяжелые испытания на нашу долю. Вот эти слова: «Один за всех, и все за одного». Мы идем с вами, Арамис. Подождите нас. Арамис оглянулся, и друзья впервые увидели в его глазах слезы. — Я потрясен вашим благородством, друзья, но я не достоин такого счастья и не должен надеяться на то, что вы можете разделить со мной мою земную ссылку. Я скрыл от вас истинную причину своих поступков, приведших нас к гибели, ничего не сказав о перстне бессмертия, и теперь не имею права подвергать вас призрачному существованию меж людей. Я не хочу обесценивать наше общее прошлое унылым и вечным настоящим без всякого будущего. Там, на земле, вы будете стоять в стороне, граф де Ла Фер, и захлебываться, словно холодным февральским ливнем, безнаказанным бесчестием, творящимся вокруг. Вы, барон Дю Валлон, будете не способны сдвинуть даже пылинки и сможете только наблюдать, как муравей тащит соломинку. Вы же, дорогой д'Артаньян, останетесь без всякого дела, и любая ваша мысль умрет, так и не родившись, в карнавале жизни, который будет мирно течь мимо вас. Вы недостойны всего этого. Лучше вечный покой на небесах, чем вечная тоска на земле. — Вы не правы, Арамис, — вдохновенно сказал д'Артаньян. — Мое дело — быть рядом с вами в минуту опасности и испытаний, счастья и наслаждения. В этом и заключается, на мой взгляд, дружба. И я никому, даже вам, не позволю исказить смысл, который я выстрадал своей судьбой. Поэтому я иду с вами! — Насколько я понял, — подхватил его Атос, — наши дети в опасности. Пусть мы ничем не можем им помочь, но быть с детьми в трудную минуту, разве это не стоит всех благ этого света, который мы когда-то называли тем? Я присоединяюсь к д'Артаньяну! Гасконец и граф взглянули на Портоса. Тот задумчиво теребил цветочек в своей косичке. — Мы можем только наблюдать? — буркнул наконец Портос. — Увы, — ответил Арамис. — То есть мы будем стоять в стороне без дела, пока земные страсти станут отяжелять нашу душу? — Лучше не скажешь, — ухмыльнулся Ришелье. — Признаться, — крякнул Портос, — я давно не видел своих малюток и соскучился по здоровому виду пищи! Извините, епископ, но мы испортим ваше путешествие на землю. Лицо Арамиса озарилось его непревзойденной тонкой улыбкой, и он прошептал: — Я счастлив. — Господин верховный канцлер, — обратился к кардиналу д'Артаньян, — не соблаговолите ли вы указать нам кратчайший путь к жизни? (Родиться заново. Эх, какой вариант сюжета автор проглядел... :) - Е.) — Это совсем несложно, — перекрестился тот. — Хлодвиг, объясните господам, которые жаждут вечного изгнания ради мимолетной дружбы, как у нас попадают на тот свет. — Сперва вы должны получить разрешение господина верховного канцлера на посещение земли, — привычным тоном затараторил коренастый человечек и взглянул на Ришелье... — Считайте, что оно уже получено, — махнул рукой кардинал. — В таком случае, — продолжил Хлодвиг, — вы обязаны ознакомиться с правилами поведения души в мире телесном в департаменте Посещений. Затем, если вы пожелаете этого, вам необходимо детально изучить замечания по встрече с родными и близкими во снах. Это вы сможете сделать в департаменте Сновидений, — мушкетеры, все более хмурясь, слушали эту тираду, а человечек продолжал махать руками и крылами: — Дальнейшим вашим шагом будет подписание необходимых бумаг, что вы не станете разглашать тайны мироздания, к каковым относится и небесная канцелярия, еще живущим людям или призракам, чей послужной список превышает два века. Так как вы до некоторого времени, а может быть и навечно, переходите в состояние привидений, то вам непременно нужно в Призрачном департаменте... — Простите, вы — Хлодвиг? — неожиданно перебил его Атос. -- Да, — споткнулся на полуслове тот. — Ваше величество, — поклонился ему граф, — неужели вы серьезно относитесь к тому, что сейчас нам поведали? Неужели вы, первый христианский король Франции, которой мы служили словом и делом, не избавите нас от бессмысленной потери времени и вечности? Неужели вы забыли, кто вы есть? Хлодвиг на некоторое время потерял дар речи и растерянно хлопал глазами, но потом краска власти прихлынула к его голове, и он величественно развернулся к Ришелье. — Я думаю, этим господам не нужны лишние формальности. Они прекрасно осведомлены о своем предстоящем положении. Канцлер тяжелым взглядом посмотрел на Хлодвига, потом на мушкетеров, взял чистый лист бумаги, на котором мгновенно возникли витиеватые буквы, и размашисто подписал его. — Прощайте, господа, — сказал Ришелье. И кабинет тут же исчез, а друзья оказались на вершине высокой горы. Сильный, живой ветер обдувал их души. Внизу простиралась Франция.
|