Отправлено: 08.08.11 20:54. Заголовок: Кольцо Соломона

Название: КОЛЬЦО СОЛОМОНА
Автор: Stella
Фандом: Время до Трилогии, и Трилогия.
Пейринг: Атос, а кто же еще? ну, и многие другие...
Размер: макси
Жанр: ООС.

От автора:
Мне всегда было любопытно: а откуда у Атоса такая осведомленность о мусульманах, о их методах сражений? Можно объяснить все книгами, а можно и... Вот из этого "и" и родился фанфик. ООС- безразмерный, меня понесло.
Правда, был еще один момент, подтолкнувший меня. Где-то в году 93, перед самым отъездом в Израиль, я прочитала в какой-то статье, что экспедиция Бофора своих последних солдат потеряла на Дюне, протянувшейся от Ашдода до Ашкелона. Сейчас я сильно в этом сомневаюсь, но тогда меня потрясло, что мы едем именно в эти места. До этой Дюны мне от силы 15 минут ходу. Уже в последние месяцы, штудируя Дюма, я обнаружила, что он просто не успел посетить эти места. "Кольцо" написано с год назад, ну. вот только сейчас решилась выложить.

 Отправлено: 11.08.11 17:39. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 6. ДЖИДЖЕЛЛИ.


Джиджелли - столица пиратов, расположилась в бухте, труднодоступной из-за постоянно дующих здесь ветров. Конусовидная гора, выступающая из моря прямо при входе в бухту, могла бы быть прекрасным местом для маяка, но пираты нуждались в ней только для того, чтобы в непогоду жечь костры, которыми завлекали сюда несчастные жертвы. Морские патрули на легких суденышках, быстрых и неуловимых, способных спрятаться в любом укромном месте побережья, не пропускали чужаков; путь был открыт только для своих. В этой части северо-западной Африки всегда свирепствовали бури, делавшие, и без того труднодоступный район, малопривлекательным для мореплавателей. Для тех же, кто попадал в лапы пиратов, действовавших под прикрытием и с полного одобрения Османской империи, никаких надежд не оставалось.
Свирепость морских разбойников усугублялась еще и религиозным рвением. Стремясь поработить весь Восток и юг Европы, турки, обосновавшиеся на Балканах и в Греции, поглядывали в сторону Гибралтара, представлявшего из себя аппетитный кусок суши для того, кто жаждал владеть Средиземным морем. А там сосредоточена была грозная сила: Мальтийский Орден. Рыцари его, с благословения Святой Церкви, сражались с наемниками и подданными Турции, став, со своей стороны, морскими корсарами, такими же свирепыми, не знающими пощады, как и их враги.
Огюст полностью отдавал себе отчет, в какой ситуации он находился. У него не оставалось другого выхода, как попытаться бежать. Вариант броситься в море и вплавь достигнуть какого-нибудь судна, проходящего вблизи, отпал не по его вине: капитан зашел к нему именно тогда, когда он обдумывал, как ему разбить стекла в каюте так, чтобы не произвести шума. Теперь он должен был искать иные пути для побега: бриг входил в порт. Пришвартовались они уже после заката солнца. Только по факелам и кострам можно было определить, где суша.
Прибывших встречали бурно. Добыча была не просто прибыльна: получить в свое распоряжение военный корабль, с полным пушечным вооружением - да, такая удача не каждый день шла в руки пиратов. С таким кораблем бой можно принимать на равных, и не только у берега, под прикрытием береговой артиллерии, но и в открытом море!
Как выглядит город при свете дня, Огюст рассчитывал увидеть утром, если его, конечно, не посадят в какой-нибудь погреб, где его собеседниками будут только крысы. О том, что общество крыс может оказаться куда приятнее общества людей, он старался не думать.
Ему завязали глаза, предварительно связав руки за спиной, и вывели из каюты. Пока он шел по кораблю, его почти не подталкивали, только на поворотах придерживали за плечо, поворачивая в нужном направлении. Потом он нащупал ногой ступени, ведущие наверх, на палубу; в лицо ударил теплый, оставляющий на губах привкус соли, ветер. Его, подхватив с двух сторон под руки, поставили на пружинящий под ногами дощатый трап. В голове пронеслось: шаг в сторону - и он в воде. Совершить эту глупость он просто не успел: держали его на совесть. В мгновение ока он очутился на берегу. Все же сопротивляться пятнадцатилетнему пареньку двум здоровенным морякам не имело смысла. А он не удержался, рванулся вперед, и тут же получил удар по голове. Перед глазами вспыхнули искры - и все погрузилось во тьму.
- Экий паршивец! Капитан прав: неугомонный какой-то. Того и гляди сбежит!
- Куда? В море спрыгнет? Он просто сам не понял еще, что нет ему дороги назад. Ничего, наш капитан все сам ему объяснит, да так доходчиво, что желание бежать отобьет навсегда!- пираты переглянулись с такой ухмылкой, что, смог бы ее видеть пленник, у него по коже мороз бы пробежал. Красивый юноша среди пиратов, которые месяцами не видят женщин - это решение проблемы для многих.
- Ладно, бери его и пойдем, а не то Абу-Сулейман решит, что мы тут застряли из-за его красавчика.- Один из моряков взвалил бесчувственного юношу себе на плечо и они зашагали по направлению к небольшой хижине, расположившейся у подножия отвесного утеса. Только песок поскрипывал на каждом шагу под тяжелыми сапогами.
Пришел в себя Огюст на какой-то циновке в полумраке хижины. Снаружи горел костер; его свет пробивался сквозь щели в неплотно пригнанных досках, из которых был сколочен домишко.
Снаружи негромко переговаривались на чудовищной смеси языков. Огюст ухватывал отдельные слова: английский, испанский, итальянский, гортанные звуки арабской речи пересыпались фразами на непонятном языке - турецкий?
Запах жареного мяса напомнил ему, как он голоден. Очень хотелось пить.
Он не чувствовал своих рук; связанные за спиной, они попросту онемели. Юноша шевельнулся, намереваясь сесть, и боль в голове взорвалась с такой силой, что он, не сдержавшись, застонал.
Почти тут же, послышались шаги, и в хижину кто-то вошел.
- Ну что, очнулся?- вошедший нагнулся над пленником.- Есть хочешь, француз?- английский, но с каким-то невероятным акцентом.- Я тебя развяжу, но если только дашь слово вести себя тихо. Даешь слово?
Смерть от голода и жажды - не самый лучший способ уйти из жизни, в особенности, если вы молоды и полны сил. Огюст молча опустил взгляд, словно подтверждая свой отказ от сопротивления. Руки его, освобожденные от пут, упали как плети. Незнакомец зажег фонарь, стоявший в углу, и при свете его стал разглядывать юношу. Взял его руку, разглядывая кисть, вертя ее так и этак. Помешать ему Огюст не мог. Неожиданно посетитель пригнулся к самому лицу юноши.
- Да ты из знатных, мальчик! Я не ошибся?- тихий, хрипловатый голос звучал не только участливо: вошедший говорил теперь на чистейшем итальянском. Ответа не последовало. Незнакомец выпрямился.- Я тебе сейчас пришлю кое-кого, малыш, и твои руки полечат.- Ласкающим взглядом он прошелся по фигуре юноши.
Немного погодя, в домик зашло странное создание. Немыслимые лохмотья, бывшие когда-то нарядным платьем богатой девочки, скрывали тщедушное создание неопределенного пола. Копна спутанных волос, вьющихся мелкими колечками, была перехвачена пестрым платком с бахромой, повязанным узлом над ухом. В тонких паучьих лапках создание сжимало медный поднос с кувшином, ломтем хлеба и кусками прожаренной дичи. Все это опустили на циновку у ног Огюста.
- Господин мой может поесть сам, или нужно помочь ему?- быстрый, итальянский же говорок, со странным прищелкиванием языком. Похоже на пение птички, перемежающей свои трели щелканьем клюва.
- Вот еще что придумала! Я что, ребенок?- и он решительно потянулся к подносу. Точнее - сделал попытку потянуться. Рук он по-прежнему не ощущал.
Девчушка (он все же решил, что это существо женского пола) покачала головой. Потом решительно придвинулась к нему. Прежде, чем он успел понять, что она хочет, она решительно стащила с него камзол вместе с рубашкой.
- Не бойтесь, синьор, я вам не сделаю ничего плохого: только вот руки вам надо размассировать, вас слишком долго держали связанным.
Птичьи лапки оказались неожиданно сильными и ловкими. Она долго мяла и растирала затекшие мышцы, пока не вернулось ощущение тепла и мурашек, бегущих по телу. Он снова попытался пошевелить руками: получилось, но пальцы все равно не удерживали стакан. Девочка помогла ему одеться. Хитро прищурилась.
- А вы красивый, мой господин. И кожа у вас такая нежная. У вас уже была дама?- дитя смотрело на него жгуче-черными глазами, в которых плясали бесенята.
Вопрос заставил его покраснеть. Но почти тут же краска сменилась смертельной бедностью.
– Ты забываешься, девочка! Я благодарен тебе за помощь, но это отнюдь не значит, что кто-то дал тебе право задавать мне подобные вопросы. К тому же, не в твоем возрасте говорить о таких вещах.- Он сам не заметил, что говорит с ней по-итальянски.
- Мой господин зря думает, что я ребенок. Мне уже двенадцать лет и я могу выйти замуж.
- Замуж? Тебе двенадцать лет?- он с сомнением уставился на создание, которому на вид было не больше восьми.
- Вы мне не верите? Это потому, что я - маленькая. А так, я уже давно взрослая, по законам ислама мне уже давно пора замуж. Первая жена пророка Мухаммеда была намного младше меня, когда он взял ее в жены.
Огюст с сомнением рассматривал девочку. Ранние браки были не редкостью и на его родине, но заключались они, как правило, номинально, до вступления супругов в брачный возраст. И были это браки династические. Эта же малышка совершенно серьезно говорила о своем желании иметь мужа. Внезапно до него дошло, что тему эту она подняла не просто так.
- Дитя, ты что, хочешь, чтоб я женился на тебе?- его начал разбирать нервный смех.
- А если я помогу тебе бежать отсюда, красивый господин, ты возьмешь меня в жены? Или в наложницы?- ее наивность и прямота просто пугали.
- Я - тебя?.. - он потерял дар речи. Лгать недостойно дворянина, а лгать ребенку омерзительно вдвойне. И цена, которую она ему предлагает за свободу - это вообще не для него! К тому же это же совершеннейшее дитя! Но надежда полыхнула ослепительным пламенем, заставив его сцепить зубы, чтобы не закричать.
- Ты отказываешься, господин?- девочка поднялась с колен, сжав кулачки.- Ты знаешь, что с тобой сделают, если твои родственники не дадут за тебя требуемый выкуп?
- Догадываюсь.
- А я тебе говорю, что ты ни о чем не догадываешься! Тут мало женщин, а ты красив, очень красив. Тебя уже приметили,- она остановилась, увидев, как застыло его лицо.- Ты понял, наконец. Тем лучше. Сейчас тебе лучше поесть, а завтра мы поговорим. Ты подумай!- она поправила свои лохмотья так, словно это был свадебный наряд принцессы, и вышла, оставив его в полнейшем оцепенении.
Огюст попытался взять стакан, в который его неожиданная помощница заранее налила вино. Это ему удалось только с третьей попытки и только обеими руками. Он жадно пил это разбавленное водой пойло, в котором ощущался привкус добавленного туда рома. Сначала в голове прояснилось, но очень быстро ром стал оказывать свое действие. Желание спать стало просто невыносимым. Он еще успел заставить себя съесть немного хлеба с мясом и отключился. Усталость и голод сделали свое дело.
Проснулся Огюст оттого, что ужас сжимал ему сердце. Ужас от понимания того, что ему предстоит, если он не сумеет бежать. А на смену ужасу пришло холодное бешенство. Это состояние, в котором он находился уже вторично только за последние дни, душило его, не находя выхода. Именно в таком состоянии Огюст был способен, как и отец его, на самые непредсказуемые поступки.
Он встал, начал ходить взад-вперед по ограниченному пространству хижины, но не мог успокоиться, взять, наконец, себя в руки.
Это бездействие его убивало. Планы побега, один невероятнее другого, роились в голове, но он отбрасывал их один за другим; все они были нереальны. Правда, юноша понимал, что, если побег сорвется, убьют его не сразу; капитан все же рассчитывал на выкуп. Но лучше бы действовать наверняка.
Время у него было; пока дойдет письмо до Франции, пока вернется ответ - это не один месяц. До этого ответа с ним ничего не произойдет. Но то, о чем ему намекнула эта странная девчушка... От этого ему не убежать.
Постепенно рассвело. Огюст выглянул наружу: вокруг - ни души. С одной стороны - отвесно уходящий в небо утес: гладкая, зацепиться не за что, стена. С другой - море. Вдали, на песке, несколько странных, горбатых, с причудливо изогнутыми шеями животных. Кажется, в Европе их называют кемаль – верблюд: если он правильно помнит, на них не только перевозят груз через пустыню, на них арабы-бедуины ездят верхом. Это надо взять себе на заметку.
Странно, что вокруг никого не видно. Они что, полагаются на его слово? Так он его не давал.
Его сторожили. Просто он не сумел их разглядеть. Завидев пленника на берегу, откуда-то из под песка возникли закутанные в черное фигуры. Один из стражей приблизился к юноше и повелительно указал на хижину. Пришлось подчиниться. Тяжело вздохнув, Огюст вернулся в свою тюрьму.
"Я с ума сойду, если мне придется здесь просидеть все время,- подумал он.- Нет, надо что-то делать!"
Потянулись дни, ужасные в своем однообразии. Его навещала только девочка, да сторожа-бедуиы возникали неоткуда, стоило ему чуть удалиться от своего жилища.
Как-то раз ему беспрепятственно удалось добраться до заинтересовавших его верблюдов. Животные встретили его настороженно. Незнакомый человек пугал их. Они поднялись на ноги: забавно было следить за их сложным движением: ноги их распрямились, как ноги кузнечика, и с коротким, недовольным ревом, они отбежали в сторону. Посчитав себя в безопасности, они снова улеглись на песок. Но он успел хорошо рассмотреть удивительные, огромные глаза под роскошными, как опахала, ресницами.
События разворачивались по непонятному сценарию. В один из дней он решил искупаться. Это просто невыносимо: быть рядом с морем и не поплавать. Ранним утром, не видя своих обычных стражей, он зашел в воду. Море было, как зеркало. Мелкие рыбешки нахально тыкались в него носами. Несколько шагов - и он поплыл навстречу восходящему солнцу. Плыть было так легко, что он не почувствовал, как забрался далеко от берега. Перевернулся на спину, и чувство парения заставило забыть обо всем. Когда он, наконец, очнулся, берег едва просматривался. Огюст плавал, как рыба. Но он явственно ощущал гигантскую силу, уносившую его в глубь моря. И, почти тут же, его ухватила за волосы сильная рука. Он даже не успел испугаться. Его втащили на борт лодки, наградив парой затрещин. Это было уже слишком. Задыхаясь от ярости, он попытался вскочить, но новый удар бросил его на дно.
- Лежи и помалкивай, чертенок! Твое счастье, что ты не успел забраться слишком далеко. Самонадеянный щенок!- Моряк, один из тех, что сторожили его в первый день, угрожающе повел у Огюста перед носом своим пудовым кулаком.
На берегу его ждали: Абу Сулейман собственной персоной.
- Уж не собирается ли наш юный друг вплавь добраться до Франции? В следующий раз, если надумаете так поразвлечься, предупредите кого-нибудь. Вас сопроводят с лодкой, на случай, если вы устанете.- Он ехидно улыбнулся.- Милый мой, отсюда не убежишь. Ты же не птица, чтобы взлететь на утес, а со скал тебе никто не сбросит веревку.
"О чем он говорит? Веревка? А и в самом деле, если бы найти кого-нибудь, кто сбросил бы ему веревку! Если путь в море для него закрыт, остается путь наверх, на скалу." Что бы он делал дальше, оказавшись наверху, представления он пока не имел, но, оброненная, якобы случайно, фраза будила воображение. Он по складу своего характера не мог находиться в бездействии.
Капитан стал навещать его раз в два-три дня. Рассказывал, как будут счастливы его родители, узнав, что их сын жив, и как, чтобы только спасти его, станут продавать все, что у них есть. Но это еще не все. Основной выкуп - это его мать, Изабо. Только уйдя к нему, сможет она купить жизнь сыну. Хотя бы ценой одной ночи. И с каким удовольствием он, Абу -Сулейман, посмотрит, что будет делать после этого граф. Когда пират дошел до подробностей, терпение Огюста кончилось.
Издав крик, больше похожий на рычание раненного льва, юноша прыгнул на своего мучителя. Не по детски сильные руки сомкнулись на горле ненавистного бандита. Тот захрипел, пытаясь оторвать от себя мальчишку, но это оказалось не просто. Огюст вцепился в его шею с силой, удесятеренной ненавистью и отчаянием.
Оба свалились на пол и катались, опрокидывая все, что попадалось на пути.
Но пират был все же сильнее. Ему удалось оторвать от своего горла руки юноши.
Привлеченные шумом, в дом ворвались несколько человек. Огюста на этот раз связали так, что он не мог пошевелиться. Капитану помогли подняться. Он с трудом держался на ногах, к тому же почти лишился голоса.
- Жаль, что тебе на роду написано не дожить до преклонных лет, мальчишка! А то бы из тебя вышел отличный воин во славу Аллаха! Только теперь я позабочусь, чтобы твоим родителям достался только твой труп. И за него они мне заплатят так же, как за живого.- И, толкнув сапогом в бок беспомощного пленника, Абу-Сулейман поспешно вышел из хижины.
Рядом с пленником остались два стража, не доверяя ему, даже связанному по рукам и ногам.
- Такое недоверие делает мне честь,- усмехнулся про себя юноша,- но не решает, как мне из всего этого выбраться. Похоже, он меня боится. Это мне льстит, но что делать дальше? Не ждать же просто так, когда за мной придут, чтобы отвести на казнь или что-нибудь подобное. Кто знает, на что он еще способен? Он поглощен мыслью о своем мщении.
Знакомый голосок вывел его из раздумья.
- Господин хочет пить? Я принесла вам воды.- Девочка склонилась над ним с кувшином. Поддержав голову, помогла ему напиться. Ее спутанные волосы коснулись его лица.- Он решил вас убить, господин. Он вернулся от вас такой злой!
- Еще бы!- чуть улыбнулся юноша.- Я, кажется, неплохо намял ему бока.
- Он еще не решил, как он это сделает, но, скорее всего, это будет завтра. Я постараюсь что-нибудь придумать, чтобы помочь вам.
- Ты? Но как? Ты ведь ребенок, и кажется, почти в моем положении пленника!
- Я еще не знаю точно, как, но пока я просто подрежу ваши веревки, чтобы вам было легче освободиться, если что.

- Да у меня все тело так затекло, что я не могу двинуться.
- Правда, я и не подумала.- Она задумалась.- Вы поможете мне, если я помогу вам?
- Все, что в моих силах, я сделаю, Только боюсь, что толку от меня будет немного,- горько усмехнулся Огюст.
- Я ничего не могу вам пообещать, мой господин, но если я успею, восход вы встретите уже не здесь.- Она решительно встала.
- Ты говоришь серьезно? Ты поможешь мне убежать из этой ловушки?
- Если Аллах нам поможет.

 Отправлено: 11.08.11 17:53. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 7. БЕГЛЕЦЫ.


Если быть до конца откровенным, то Огюст не слишком полагался в таких делах на Бога. Куда более, он рассчитывал на самого себя. Но положение, в котором он находился, не давало ему повода для оптимизма.
Дома его не раз укоряли, что он не от мира сего. Крыльев притом у него замечено не было. А иного способа оказаться на свободе, как взлететь при помощи крыльев, уподобившись Дедалу, он не видел.
Окружающее безлюдье его больше не обманывало. Оно было только кажущимся. Пять раз в день доносилось завывание муэдзина, созывавшего правоверных на молитву, а по вечерам - гортанное пение под перестук барабанов, отблески огней на воде, рев верблюдов, а иногда и лошадиное ржание, напоминали, что рядом, совсем рядом с ним, бурлит жизнь. А он сидел здесь в полной изоляции, не представляя, что происходит вокруг.
Звук приглушенного падения, слабый вскрик - и снова тишина. Внезапно он ощутил чье-то присутствие, и ему на голову набросили мешок. Он еще почувствовал, как его закатывают во что-то плотное. Стало трудно дышать. Он судорожно пытался освободиться, не пытаясь закричать - это ему бы не помогло. Потом его куда-то понесли. Огюст еще успел понять, что его к чему-то привязывают: широкие ремни больно перехватили тело, невзирая на толстую ткань, в которую его замотали.
«Матушка! Изабо!» - пронеслась последняя мысль.

Над ним раскинулось небо. Кто-то легко похлопывал его по щекам, пытаясь привести в чувство. Потом на лицо тоненькой струйкой потекла вода, и он жадно стал хватать ее пересохшими, до крови растрескавшимися губами.
- Живой! Ну, слава Всевышнему!- говорили на итальянском.- А я уже начал опасаться, что синьор не переживет этот переход.
- Какой переход?- губы его шевелились, но голоса слышно не было.
- Встать сможете, синьор?- Огюст попытался пошевелиться. Сильная слабость, голова кружится, но все не так уж и плохо. Главное: он жив.
Солнце довольно высоко над горизонтом. Рассвет в этих широтах наступает быстро. Небо уже кажется шатром линялого голубого цвета, словно солнечный свет приглушил его голубизну. Зато пески сверкают всеми оттенками меди так, что глазам больно. Он приподнялся, опираясь на локти.
- Где я?
- На свободе, мой милый.
- А что это там, вдали? Это мираж? И как я здесь оказался?
- Не много ли вопросов за один раз? Вдали не мираж - это уже оазис. Потерпите немного, и ваше любопытство будет удовлетворено. Вам все расскажут, синьор. Ну как, вам уже лучше, мой друг?- на него с улыбкой смотрел незнакомый человек, одетый так, как одеваются купцы на Востоке.
- Кто вы, и как я все это должен понимать?
- Экий, нетерпеливый юноша! Если я вам все расскажу сейчас, что мы с вами будем делать, отдыхая у источника и попивая кофе? Все в свое время! А пока - радуйтесь жизни и свободе.
- Но мне все же позволительно будет узнать, куда мы направляемся?- Огюст упорно старался выудить хоть крупицу информации. Знать хоть что-то сейчас, а не потом, через часы!
- А не все ли вам равно, юноша, если вы свободны, а дорогу выбираем все равно мы?
- Кто вы?
- Мы - купцы, идущие с караваном в Святой город Иерусалим.
- Но мне надо не в Иерусалим, а во Францию!
- Каждый истинный христианин (а вы, надеюсь, верите в нашего Спасителя) должен не отказываться от мысли побывать там, где находится Гроб Господень.
- Но до него же год пути! Боже мой, что будут думать мои родители? Я буду путешествовать, а тем временем ...- он осекся на полуслове.
- А они, тем временем, будут вас оплакивать? Ничего не поделаешь! Милый юноша, вам бы не мешало знать, что для вас сейчас кратчайший путь домой - через эти края. Но довольно об этом! Вы в состоянии встать?.. Сумеете сесть в седло?
- Да, конечно! Но я не вижу коня!
- При чем тут конь, синьор! Верхом на верблюда.
"Господи, ты смеешься надо мной?"- подумал он про себя.- "Только этого мне и не хватало!"
Тащиться через пустыню на верблюде, когда душа так тоскует по бешеной скачке!
Заметив промелькнувшее на лице юноши разочарование, купец только усмехнулся в бороду. Ребенок, попавший в непростую, даже для бывалого воина, историю. Если все кончится благополучно, мальчик еще будет с удовольствием вспоминать об этом путешествии.
Против всякого ожидания, верблюды оказались медлительными только с виду. Час за часом размеренной поступью двигались они, подчиняясь бедуинам-проводникам. С высоты верблюжьего горба отлично просматривались окрестности. Если бы не иссушающий жар, исходящий от бесконечных дюн, то красных, то черных, в глубине теней приобретающих причудливый фиолетовый оттенок, он бы даже счел это путешествие привлекательным. Даже пустыня может быть красива. А для бедуинов, рождающихся и умирающих в песках, она была домом родным, мерилом красоты. И, говоря о красоте женщины, они сравнивали ее то с верблюдицей, то с пустыней весною, когда пески покрывают удивительные цветы.
Огюста обрядили в черный бурнус, лицо заставили закутать до самых глаз, чтобы не сжечь нежную кожу под солнцем, и только пронзительно-голубые глаза выдавали в нем теперь европейца.
Караван расположился на ночлег в оазисе. Выставили стражу: скорее от диких зверей, чем от людей. Все переходы по пустыне совершались от источника к источнику.
Сидя у костра и попивая крепчайший, сваренный бедуинами кофе, француз слушал рассказ о невероятной удаче, давшей ему свободу и избавившей от преследователей.

Английский бриг, попавший в руки Абу-Сулеймана, и слух о захваченном в плен юноше из знатной семьи, суливший немалый выкуп капитану, оказали огромное впечатление на его собратьев по ремеслу.
У подельников быстро созрел план, как перехватить и разделить добычу; тут уж не до церемоний. Игра в кости, где ставкой стали корабль и пленник, бутылка рома, чтобы разогреть игроков, последующая, умело спровоцированная ссора, удар кинжалом и вслед за ним быстрый взмах сабли: и голова Абу -Сулеймана покатилась по песку, обдав собравшихся кровавым фонтаном.
Труп убрали, но игра не прекратилась. Спор быстро перерос в новую ссору, за ним последовала новая драка; о пленнике все забыли.

Пока пираты разрешали кулаками и ножами, кто прав и кому что причитается, несколько человек проскользнули в хижину. Быстро закатав пленника в ковер, его вынесли наружу, взвалили на лежавшего неподалеку верблюда и вывели за утес. Там их ждал караван. Верблюда поставили в середину растянувшихся цепью животных. Подать, уплаченная купцами, позволяла им беспрепятственно покинуть Джиджелли. Теперь дело было только в умении и знаниях проводников. Если им повезет, к лету они будут в Иерусалиме. По дороге им еще предстояло пройти через Газу и пиратскую крепость Ашдод, но последняя представляла серьезную опасность в основном для судов. Если что, у купцов было чем откупиться. Зато из Хайфы, на севере, лежал путь в Европу, домой. Только время и удача требовались Огюсту.
Он узнал: Айялла, так звали девочку, его не обманула. Это она нашла готовый к отправлению караван и уговорила забрать их с собой.
Стремительность, с которой менялась его судьба, несколько озадачивала Огюста. Привыкший все анализировать, он не слишком задумывался, что повлечет за собой то или иное событие. Время, в которое он жил, не слишком располагало к выводам. Жили сегодняшним днем: что могло случиться, то и случалось. Война была нормой жизни, и люди привыкли не слишком ценить свое земное существование. Больше думали о душе, уповая на Божье милосердие и всепрощение.
Природа богато одарила этого юношу и жажда новых впечатлений никогда не оставляла его. Он получил великолепное образование и использовал любую возможность пополнить свои знания. Если бы не мучившее его чувство вины, тоска по дому и страх за родителей, он рассматривал бы это паломничество поневоле, как очень интересное и познавательное путешествие.
События, произошедшие на корабле, и дни плена не то чтобы изгладились из его памяти: он просто загнал все эти мысли в подсознание. Иногда прошлое возвращалось в снах, и он снова дрался с Абу-Сулейманом или задыхался под ковром, но молодость брала свое: все реже посещали его такие кошмары. Пройдут годы, и эти ночные видения дополнятся новыми, еще более страшными. И снова он будет вскакивать весь в холодном поту, задыхаясь от боли и ужаса.
Мерное покачивание верблюда убаюкивало; он даже приспособился дремать на ходу. Долгие переходы прерывались дождями, караван спешил добраться до берегов Синая до наступления лета. Когда начинался дождь, словно разверзались хляби небесные, приходилось срочно взбираться на ближайший бархан, иначе их просто бы смыли потоки воды.
Синай был на этом пути вехой. Оттуда уже рукой подать до Газы, а оттуда уже и относительно недалеко до Иерусалима. Потом Яффа, Кейсария, портовая Хайфа, и открытый путь в Средиземное море. Домой, во Францию.
Покачиваясь в седле, он все время думал о доме. Отсюда, с перекатывающихся под ветром барханов, Франция виделась ему Эдемом. Он был в душе очень домашний мальчик. Только воля отца и обстоятельства бросили его в водоворот событий. Если бы хоть кто-то спросил у него, какой бы жизни желал он для себя сам, он бы должен был признать, что всему предпочел бы книги. Но у него никто никогда не спрашивал, что бы он хотел. Он всегда был должен: роду, родителям, друзьям, королю, наконец. Служба королевскому дому не подлежала обсуждению.
По дороге встречались деревушки, сложенные из необожженного кирпича. Такие же рыжие, как и окружающие их холмы и скалы. Чаще попадались кочевые палатки бедуинов. Караван редко приближался к чужому жилью: помощи от них не ждали, а вот опасность они могли представлять реальную; караван был богатый, а местные племена постоянно враждовали друг с другом.
Пока они шли по Синаю, Огюст жадно разглядывал местность. Когда-то, тысячи лет назад, здесь проходил Моисей со своими соплеменниками. А впереди и позади его Бог пустил два столба пламени ночью и дыма - днем. Иногда юноше даже казалось, что он их видит. Но это могли быть далекие самумы - песчаные бури.
Как-то незаметно подошел конец караванного пути. Уже в Газе, он сменил верблюда на коня. Для отличного наездника, каким был Огюст, невзирая на юный возраст, возможность испытать новую для него породу лошадей было истинным наслаждением. Купцы только усмехались, оглаживая бороды и наблюдая, как их француз лихо управляется с норовистым арабчонком. Конь, купленный в Газе, предназначен был на продажу в Европе. Он был непривычен к седлу и Огюст взялся его подготовить. Хорошо объезженный конь только выиграет от этого в цене. Так он, хоть как-то, расплатится с купцами. А уроки, полученные в парижской школе Плювенеля, пойдут и ему впрок: давно он не занимался верховой ездой.
Бедуины-проводники только хлопали себя по коленям, наблюдая, как неугомонный француз носится вдоль каравана в развевающемся по ветру бурнусе, вписываясь своей свободной и гордой посадкой опытного наездника в окружающий его мир.
За каждым курбетом коня неотступно следили огромные черные глаза, спрятанные под темным покрывалом. Только выбившиеся из-под него колечки черных волос выдавали девочку. Айялла не упускала его ни на минуту, следовала за ним по пятам, и смотрела на него как на божество. Временами это его раздражало, но чувство признательности, и, непонятно почему возникшей ответственности за ее судьбу, удерживало от готовой сорваться с губ шутки или резкости.
Понемногу они разговорились. Огюст не любил о себе рассказывать. Больше говорил о своей семье, о древнем роде, корни которого уходили в глубь веков, к первым французским королям. Она слушала его, раскрыв глаза, полуоткрыв губы. Это были чудесные сказки для ребенка, рассказанные заморским принцем. Ей, не помнившей толком, как она очутилась среди пиратов, чужая жизнь в далекой стране казалась сном. Воспитанная в нормах шариата, где женщина вела рабское существование, она и помыслить не могла, что где-то существуют прекрасные женщины, за любовь которых надо сражаться с оружием в руках.
Огюст, увлекаясь, и сам не замечал, что уже не различает, где кончается легенда о рыцарях, а начинается реальная жизнь.
Дети незаметно привязывались друг к другу благодаря тесному общению и длительному безделью. К моменту прибытия в Палестину они уже не могли провести друг без друга и дня.
Караван, частично разгруженный в Газе, и изрядно укоротившийся за счет оставленных там на отдых верблюдов, расположился в караван-сарае у самого начала пути, который их должен был привести в Святой город.
Мягкие очертания гор, сложенных из древних пород, поросли травой и оливковыми рощами. Повсюду бродили стада овец. Дорога довольно круто забирала в гору. Именно отсюда начинался путь в Иерусалим. И отсюда начиналась его долгая дорога домой.

 Отправлено: 11.08.11 19:04. Заголовок: Я против факта ничег..

Я против факта ничего не имею, стиль вот на мой взгляд выбивается, вот если бы перефразировать, другими бы словами что ли сказать.

 Отправлено: 11.08.11 19:09. Заголовок: Кольцо Соломона

А, это пожалуй правильно!

 Отправлено: 11.08.11 19:14. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 8. ДОРОГА НА ИЕРУСАЛИМ.


За тысячи лет дорога на Иерусалим, протоптанная ногами бесчисленных паломников, верблюжьими ногами и копытами стад и караванов, бредущих вверх, в горы, к желанной цели, превратилась в настоящий тракт из плотной слежавшейся земли, которую еще римляне, так любящие порядок во всем, постарались сделать удобным для всех восходящих в Святой град. Ибо, еще с библейских времен, в Иерусалим не просто поднимались, а ВОСХОДИЛИ. Потом этот путь стал притягивать к себе паломников всех трех религий. Каждый находил здесь для себя и своей души святой уголок.
Когда-то, во времена царей Израилевых, в дни главных праздников и славы, бесчисленные толпы со всех сторон немалого государства несли в Храм свои дары. Потом город и Храм разрушали, восстанавливали и опять разрушали: то во славу Иисуса, то во имя Аллаха. И купола на Храмовой горе то горели синими изразцами под лучами огненного солнца юга, то скрывались в копоти очередного пожарища. Но паломники все равно шли туда, где сокрыта была тайна Единого Бога.
Как-то смирившись с тем, что ему не попасть на родину так быстро, как хотелось бы, Огюст решил извлечь максимум пользы из пребывания на Востоке. А тому, кто стремится в чем-либо преуспеть, везет всегда.
Чтобы хоть как-то уберечь путешественников от набегов разбойничьих шаек, по всему пути выстроены были сторожевые посты. И сами путешественники тоже были вооружены неплохо для купцов. Впрочем, в те времена, никто не стал бы путешествовать, не владея оружием и не имея охраны.
Еще в самом начале подъема к ним присоединилась группа паломников из Франции. Среди купцов у них оказались знакомые, и решено было продвигаться дальше вместе.
Не составило труда, глядя на лица и облик этих людей, определить, к какому они принадлежат племени. Вот только осанка и чувство уверенности, скользившие в каждом жесте, резко отличались от тех, что наблюдались за ними во Франции. Они были дома.
Они только выезжали из караван-сарая, где пробыли ночь, когда Огюст заметил новые лица. Перехватив его удивленный взгляд, купец улыбнулся.
- А ведь это ваши соотечественники, синьор.
- Эти? Это - французы? Быть этого не может!
- И, тем не менее, это так! Это группа иудеев, они приехали сюда, чтобы поселиться в Иерусалиме. Если их здесь примут, потом они намерены забрать и свои семьи. Это достойные люди, мой господин, не сомневайтесь.
Наверное, будь это в любом другом месте, знатный юноша никогда бы не снизошел до беседы с представителями иудейского племени. Ведь знать обращалась к ним только, когда нуждалась в деньгах, не скрывая при этом своего презрения. Но Огюст был еще слишком молод, чтоб поддаться этому чувству. Ему стало любопытно; эти евреи не выглядели несчастными и запуганными.
Тем временем, мужчины встали для утренней молитвы. Повернувшись на Восток, в сторону скрытого за горами города, покрыв головы полосатыми талитами, они мерно раскачивались в такт словам, произносимым старшим из них.
Юноша прислушался, с удивлением отметив, что понимает почти все слова молитвы: уроки, полученные в коллеже, не прошли даром. Некоторые места из молитвы показались ему настолько интересными, что он решился задать вопрос. Старик, к которому почтительно обращались "рабби" видимо и был у них за старшего. Седая борода, внимательный, доброжелательный взгляд и спокойная речь располагали к нему. Мудрость и уверенность, словно надежным щитом, окружали его.
Старик едва заметно растерялся, когда к нему приблизился красивый юноша, одетый по-восточному и, вежливо представившись, попросил, на чистом французском, разрешения задать несколько вопросов.
Достаточно поживший на этом свете, знавших по роду занятий многих представителей знатнейших дворянских семейств Франции, он не встречал среди них особенных доброжелателей. Поэтому он был поражен уже тем, что, обратившись к нему, молодой человек назвал свое имя, очень громкое имя. Пусть это только вежливость младшего по отношению к старшему и сделал он это вдали от своего обычного окружения, но: он спрятал свою спесь знатного мальчишки ради того, чтобы задать вопросы, и какие вопросы!
Это была не просто беседа. Это был для Огюста поиск истины. Конечно, его мировосприятие не могло от этого измениться: воспитанный в христианской стране, в нормах католической морали, он принимал Бога так, как его учили.
Но это не значило, что ему не были интересны некоторые аспекты веры, ставшей прародительницей христианства и ислама.
Путешествовать вместе оказалось интересно. В Иерусалим иудеи шли с намерением расширить колонию еврейских поселенцев. Сейчас ишув не насчитывал и тысячи человек. И основу его составляли выходцы из стран Востока: Марокко, Туниса, Алжира, Ирана, Йемена.
Кто только не населял древний город! Византийцы, христиане всех мастей и конфессий, копты, эфиопы, выходцы из Грузии, из Италии, турки, арабы: вся эта масса народу жила в основном дружно, но бывали и плохие дни - тогда начиналась резня и город оглашали вопли жертв.
Восточные евреи заправляли в общине, поскольку у них издавна были налажены тесные торговые и политические связи с турками.
Старый Мордехай считал, что пришло и их время - тех, кого неудержимо тянуло на землю предков, и кто готов был рискнуть ради этой цели всем, что имел. Они шли сюда с надеждой обосноваться на века, расширить свое влияние и постараться заложить базу для жизни тех, кого гонения в Европе заставляли искать пристанища в местах, откуда, полторы тысячи лет назад, бежали их предки.
Караван двигался не спеша. За беседой неспешно уходила вниз дорога. Раз в три-четыре часа останавливались на привал: дать передохнуть животным, поесть, попить кофе. Уже недалеко был и знаменитый Абу-Гош. Место, где поселились разбойники, пропускавшие только тех, кто платил им установленный выкуп.
Огюст поражался про себя: сколько проходимцев и бездельников живут только с того, что грабят путешественников!
Тропы в этих местах вились подобно змеям, оплетая горы от подножия до вершин, уходя в распадки, скрываясь за валунами и неожиданно выныривая из - под оливковых рощ. Места, прекрасные в своей первозданной красоте, с утра погрузились в густой туман. Было зябко, и промозглая сырость от близких облаков заставляла путешественников зябнуть. С восходом солнца стало теплее, но туман оно не разогнало. Клочья его скопились в низинах, и караван пропадал в них: только головы верблюдов плыли над молочной рекой, создавая сказочную, нереальную картину.
Огюсту не просто было удержать своего жеребца в рамках неспешной поступи каравана. Старый Мордехай, неторопливо, в такт шагам своего мула, покачиваясь в седле, вел беседу со своим юным спутником. Тот, как повелось, задавал вопросы - старик отвечал. Беседу вели на французском, но оба то и дело сбивались либо на латынь, либо на древнееврейский. Часто, сам того не замечая, цитируя Вавилонский Талмуд, старик переходил на арамейский: тут уж ему приходилось переводить на французский. Этот язык Огюст не знал, хотя проскальзывали отдельные, узнаваемые им, слова.
Интересно было обоим; они порой так увлекались, что не замечали, что намечена очередная стоянка. Старый еврей, поживший и повидавший в жизни немало страшного, только покачивал головой, слушая рассуждения этого юноши. И угораздило же Его Сиятельство отправить на морскую службу этого мальчугана! Из него вышел бы ученый человек, книгочей, каких мало. Но графу понадобилось пристроить сына к какому-нибудь делу, достойному дворянина. А к чему еще, кроме как к войне, можно пристроить графского сына? Вот и отправил он его на свою и на его голову. И сам теперь, наверное, не рад такому решению. Наверное, с ума сходит, считает сына погибшим.
- А знаете ли вы, господин мой, что по этой дороге проходили ваш предок?- не удержался старик от вопроса.
- Да, мне это известно. Сир Тома де Куси и де Марль.
- Следы его пребывания можно найти и в самом Иерусалиме.
- Вы не шутите, рабби? Вы в этом уверены?
- Конечно, иначе зачем мне говорить Вам об этом. С его пребыванием здесь связана и еще одна легенда.- Старик испытующе посмотрел на своего юного собеседника.
- Легенда?- У Огюста глаза загорелись: он давно искал все, что связывало его род с рыцарскими подвигами времен Крестовых походов.
- Я, мой милый юноша, не намерен пересказывать вам то, что вы можете прочитать в исторических хрониках и тех документах, что хранятся в библиотеке вашего отца. Я вам хочу рассказать историю, которую вы больше ни от кого не услышите.- Старик улыбнулся, глядя на юношу. Тот даже в седле привстал, не в силах сдержать нетерпение.
- Две с половиной тысячи лет назад жил в этих местах мудрый царь. Звали его Шломо.
- Соломон?
- Да, так его называют в христианском мире. Вы, безусловно, отлично знакомы со Священным Писанием, и многое может показаться вам в моем рассказе не новым.
- Не важно. Продолжайте, прошу вас.
- Много чудесного рассказывают про этого царя. Многое из рассказанного - правда. И это записано в священных наших книгах. Но есть и то, что донесли до нас, пересказывая эти события из уст в уста. Вот что гласит легенда.
"Однажды пришел царь к знаменитому мудрецу и пророку и посетовал, что не всегда может обуздать свой гнев и свои желания. Для мудрого правителя всегда важно иметь незамутненный гневом разум, чтобы выносить верные решения. И дал ему мудрец простое кольцо, по ободку которого выгравированы были три первые буквы фразы: "ПРОЙДЕТ И ЭТО ".-"גם זו יבור "
Долго служило кольцо царю, успокаивая его в минуты гнева или горя: смотрел он на надпись и понимал, что все в этом мире преходяще. Но однажды не сумел он совладать с собою, и в порыве досады сорвал с пальца заветное кольцо. Отбросил он его в сторону, и вдруг увидел, что на внутренней поверхности его проступила надпись "И ЭТО ТОЖЕ ПРОЙДЕТ."
И понял царь: что бы не случилось, кольцо всегда приведет его к покою, потому что в этом мире под Луной нет ничего постоянного.
А еще говорят, что кольцо это могло вызывать демонов, что давало власть над миром и помогало Шломо понимать язык рыб и растений."
- А что с ним случилось потом, с этим кольцом? Оно перешло к потомкам царя?
- Вот тут-то и начинается самое важное, юноша.
У царя не было достойного его мудрости и славы потомка. Кольцо также не нашло себе достойного владельца. Но куда оно подевалось - никому не ведомо. В день, когда хоронили Шломо, кольца на нем не было.
Прошли сотни лет, но поиски волшебного кольца не прекращались.
Дважды сжигали пришельцы Дом Бога в Иерусалиме, и каждый раз, роясь на пепелище, пытались найти сокровища царя. Но и среди несметных богатств, вывезенных завоевателями, кольца не нашлось. А так как никто не знает, где могила царя, искали кольцо по всей стране. И вот что гласит легенда: " Когда храбрый рыцарь Тома де Куси пришел с крестоносцами в святой город, стал искать он сокровища в долине Кедрона, что у подножия Храмовой горы. В долине с незапамятных времен хоронили царей и пророков, ибо в стенах города запрещено было хоронить людей, дабы не осквернять его прахом.
И увидел рыцарь среди камней и скал девушку, чья красота затмила для него всех женщин, что знал он до того дня. И увел он ее с собой, и полюбил ее так, как не любил ни одну красавицу в мире. Все время, что провел он на этой земле, не расставался он со своей возлюбленной, а когда подошел срок возвращаться во Францию, вознамерился забрать ее с собой. Так поступали многие рыцари: привозили на родину здешних девиц, крестили их, а некоторые даже и женились на своих наложницах. Только не всегда эти браки были счастливыми.
Но красавица взмолилась не увозить ее с родины и пообещала, что, если рыцарь отпустит ее домой, наградить его так, как ни одна смертная не сумеет. Обещала она ему награду невиданную: власть над миром. Сир де Куси вначале и слышать не хотел, что уехать ему придется без своей ненаглядной. Но потом, глядя на нее, понял, что если увезет ее домой, то не долго проживет этот южный цветок в холодной Пикардии. И с тяжелым сердцем отпустил ее. Взамен на свою свободу, надела она ему на палец простенькое колечко с тремя буквами древнееврейского алфавита: йуд, заин, гимель. Три заветных слова скрыты под ними и смысл их велик, как и сам мир: ПРОЙДЕТ И ЭТО…
Вот только не сказала она возлюбленному, откуда у нее это кольцо и от кого досталось ей оно. Отдала в чужие руки то, что, по большому счету, принадлежало не ей, а всему народу Израиля. Значит, любила его больше жизни..."
- Но меньше своей Родины, раз не поехала за ним!- задумчиво вставил Огюст.- Это было кольцо Соломона?
- Да, юноша. И с той поры никто не знает, куда оно подевалось. Но, сами понимаете, молва о нем последовала за сиром Тома во Францию. Род его был велик и могущественен. Де Куси на королей смотрели, да и теперь смотрят, свысока. Они в родстве с Плантагенетами! Да что далеко ходить за примером! Батюшка ваш, он-то в своих владениях не то, что король - царь и бог! Власть и право Нижнего и Верхнего суда - казнить и миловать в его руках.
- Я знаю. Отец не раз требовал, чтобы я присутствовал на суде.
- И что вы скажете?
- Это был суд Соломона: справедливый и строгий.
- А вы, вы смогли бы быть таким судьей?- Старый рабби даже прищурился, вглядываясь в лицо Огюста.
- Думаю, что если бы долг требовал от меня этого - без сомнения. Но этот разговор лишен смысла; я - младший сын, а передо мной - два старших брата. На мою долю достались только шпага и честь рода.
- Никто не знает будущего, мой мальчик. Никто! Но его можно почувствовать. И мне почему-то кажется, что ваша судьба будет не совсем обычной. Вы еще будете вспоминать нашу встречу, эту дорогу в Город и старого Мордехая. Но вернемся к нашей легенде. Я не договорил, что, кроме кольца, сир Тома получил еще и свиток с описанием, кто, когда и как сделал царское кольцо? Там же написано, что сумеет сделать с его помощью владелец этого кольца, и, самое главное: какие заклинания надо произнести, чтобы вызвать демонов, дающих власть над миром и, какие слова нужны, чтоб заставить их уйти с миром.
- И это все исчезло?
- Бесследно. Единственное, что известно наверняка, это то, что и свиток и кольцо добрались до Франции. Дальше следы их затерялись.
- И вы думаете, что?..- Огюст так резко натянул повод, что конь под ним заплясал.
- Я думаю, что придет день, когда вы станете полновластным хозяином в замке, и тогда вы сможете заняться поисками.
- И потому именно мне и сейчас вы рассказываете эту историю.
- Именно вам и именно сейчас! Завтра мы будем в Иерусалиме. Там мы расстанемся, и судьба вряд ли сведет нас вновь. Но я благодарен ей за эту нашу встречу.
- Вы благодарны? А почему, могу я узнать?
- Вы очень молоды, вы полны надежд и иллюзий, а помыслы ваши - благородны и честны, Я верю в вас. Я очень надеюсь, что Кольцо попадет в достойные руки.
- Вы так уверены, что я его буду искать?
- Не сомневаюсь, господин мой.– Рабби склонился к самой шее своего мула.- Но посмотрите, не вас ли ищет эта девочка, Айялла?
- Да, ее так зовут.
- Она любит вас и хотела бы поехать за вами.
- Но я не имею права делать это. Я ведь себе не хозяин. Отец мне такое не простит.
- Конечно. Он вам, безусловно, будет искать невесту, стоящую высоко. Эта девочка скорей сошла бы за военный трофей.
- Такое я себе никогда не позволю!- от негодования лицо Огюста стало белым.
- Вот в том то и дело. Это и отличает вас от других рыцарей, юноша. Но взгляните вперед: мы почти у цели.
Юноша привстал на стременах, чтобы лучше видеть, и глазам его предстало сказочное зрелище.
Небо, ослепительно голубое в зените, с востока нежно розовело. Постепенно розовый наливался золотом. Из-за гор, там, откуда ожидалось появление дневного светила, подобно гигантскому павлиньему хвосту, по небу распустились мельчайшие, как перышки, облака.
Они причудливо закручивались, образуя промежутки на небосводе, в которые вписывались огромные перья тончайших, как тени, длинных, невероятно похожих на перья цапли, облаков. Каждое облачко горело и переливалось в свете невидимого пока солнца, как драгоценность. Внезапно из-за горизонта ударили лучи солнца: точно грянули невидимые трубы. Небесная музыка рассвета заставила умолкнуть всех.
Вспыхнули огнем мощные стены, воздвигнутые Сулейманом Великолепным на развалинах старых городских укреплений. А над ними величаво горели синим огнем купола мечетей Аль-Акса и Омара.
- Вот он, Святой Иерусалим,- произнес рабби Мордехай дрожащим голосом.- Отсюда мы бежали, теперь мы возвращаемся. Все, как определяло Кольцо: ПРОЙДЕТ И ЭТО... Мы снова дома.

 Отправлено: 11.08.11 19:16. Заголовок: Кольцо Соломона

Пока все. Продолжение- завтра вечером.

 Отправлено: 11.08.11 20:37. Заголовок: Камила де Буа-Тресси..

Камила де Буа-Тресси пишет:

цитата:

А вот эта фраза, лично для меня, немного выбилась из контекста по стилю: цитата: В правоте этого постулата он убедится через десяток лет, когда в пьяном угаре будет выбалтывать другу свои сокровенные тайны.

Меня наоборот эта фраза неуловимо порадовала :) Это необъяснимо - такое немного печальное узнавание где-то глубоко на эмоциональном уровне. Просто, читая ее, поймала себя на том, что вдруг заулыбалась.

 Отправлено: 12.08.11 00:47. Заголовок: Наконец-то ближе к н..

Наконец-то ближе к ночи меня перестали рвать на части семья и работа, и я смогла все дочитать. С удовольствием перечитала дважды. (перечитала бы и трижды, кабы не вставать в шесть утра...)
Огромное спасибо от всей моей частично еврейской души. Как любила говорить моя покойная бабушка: "Много в тебе крови намешано, но еврейскую виднее всех" С нетерпением жду продолжения.

Скрытый текст

"Но как мне не любить весь свет, Весь от земли до звезд, Ведь кто-то где-то даст ответ На вечный мой вопрос. Девица ль, воин ли седой Иль юный пилигрим Воскликнет: "Он перед тобой, Он здесь, Иерусалим!"" Люди добрые, пните меня и, ради Бога, не стесняйтесь, и я перестану докучать вам цитатами из бардов и не только. Опять же пните меня (только в личку, чтоб не флудить ), ежели кому надо полностью и с аккордами.

 Отправлено: 12.08.11 16:34. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 9. ГОРОД.



Желтые камни мостовых, желтые стены плотно прижавшихся друг к другу домов с бесчисленными лавками, стертые ступени, по которым звонко цокают копыта ослов и стучат деревянные подошвы паломников, разноязыкий гомон и крики зазывал, и над всем этим - пять раз в день призывные крики муэдзина, сзывающего правоверных на молитву.
Чего только не найдешь в этих лавках: роскошные ковры, дамасские шелка, драгоценное оружие, посуда и вазы с инкрустацией и насечкой. А лавки ювелиров! Глаза разбегаются от бесценных сокровищ, созданных умелыми руками. Здесь можно найти все, с чем приходят караваны. И отсюда же увозят они изделия местных искусников: иерусалимское стекло, драгоценные камни из Тимны, разноцветный перламутр из раковин Красного моря, всевозможные пряности. Горы невиданных фруктов, разложенных на земле, сладости, восхитительные запахи корицы, ванили и еще чего-то неведомого, от чего сладко сжимается сердце. Иногда из глубины лавки сверкнет огненный взгляд черных очей, легкое позвякивание браслетов выдаст присутствие женщины - и снова все скроет прохладный полумрак.
Огюст и купцы шагали по улочкам Иерусалима. Шли, стараясь не терять друг друга из виду. Потеряться здесь, в этом переплетении улиц и переулков, ничего не стоило, а выбраться потом будет не просто. Хуже того: попадешь в какую-нибудь ловушку. И тогда никто тебе не поможет. Вызволить пленника из такой западни - затея почти безнадежная. Придется, чтобы за тебя хлопотала твоя община, а найдутся ли у нее нужные связи, деньги и желание заниматься таким пленником - тоже вопрос.
Соблазнов вокруг хватает. Продавцы-зазывалы хватают прохожих за руки, предлагая свой товар. Юноша впервые пожалел, что у него нет ни гроша. Так хотелось привезти хоть какие-нибудь подарки матери и братьям, пусть безделицу, но это была бы память о том, что он был на Святой земле.
Старший из купцов перехватил его взгляд, рука потянулась было к кошельку, но, заметив, с каким холодным и неприступным видом отвернулся молодой человек от соблазнительной лавки, понял его. Предложить мальчику деньги - значит оскорбить его. Он не знает, как и когда попадет домой, не в его привычках ходить в должниках кому-либо.
Купцы не спешили: у них свои, четкие, цели и адреса, куда они должны пойти. Ни один из здравомыслящих путешественников не направит свои стопы в незнакомую лавку, не станет покупать то, что ему предлагают, не имея надежных рекомендаций. У синьора Манцони было одно важное дело: необходимо пристроить их подопечного, обеспечить ему быстрый и надежный путь домой. Итальянцы об оплате не тревожились: то, что они вложат сейчас в дело возвращения юного француза, вернется к ним с процентами. Спасение этого юноши даст им дополнительные связи во Франции. Старик Мордехай (а он знает, о чем говорит), убежден, что, помогая мальчишке, они совершат богоугодное дело.
Они нырнули под какую-то арку, поднялись на несколько ступеней, и упёрлись в деревянную, обитую медными бляхами дверь. На стук открылось окошечко в двери. Только увидев условный знак, перед ними, наконец, распахнули двери. Шаг через высокий порог - и за глухой стеной их взгляду открылось зрелище, от которого юноша замер в немом восторге.
Они попали в сад. Посреди двора был небольшой, выложенный мозаикой бассейн, а в нем плескались несколько лебедей. По двору разгуливала пара павлинов, оглашая своими резкими криками не только сад, но и окрестные дома. Вдоль стен тянулась живая изгородь из кустов, украшенных гроздьями красных, белых и оранжевых цветов. Запах неведомых благовоний, тихое журчание невидимого фонтана, прекрасные цветы в вазах и неожиданная прохлада в густой тени. Настоящий патио. В глубине двора, под резным навесом, среди низких диванов и груды подушек, перед богато инкрустированным перламутром столиком на низких ножках, восседал сухой, суровый старик, одетый так, как одевались в Италии лет пятьдесят назад.
Старик жестом указал гостям на подушки вокруг стола, приглашая присесть. Слуги тут же внесли угощения: фрукты, напитки, восточные сладости. Все это быстро и бесшумно расставили на принесенных, таких же низких, столах и исчезли, словно растворились в полумраке дома.
Огюст посмотрел на хозяина дома. Ответом ему послужил быстрый взгляд маленьких черных глаз, пронзительный и недобрый. Густые, неожиданно черные брови, прямой длинный нос, сухие, крепко сжатые губы. И - холеные, белые руки аристократа.
Портрет дополняли почти седые бородка и усы по моде Борджа.
- Это тот юноша, о котором вы мне писали, Манцони?
- Да, Ваша Милость, он самый.
- Ваше имя, молодой человек?
Огюст замялся. Называть свое имя человеку, который вызывал у него безотчетное чувство неприязни, не хотелось, но законы вежливости обязывали: к тому же, если о нем писали, значит, и имя его было упомянуто в письме.
- Шевалье де Ла Фер, сударь.
- На каком языке вам будет проще говорить, юноша? Французский, итальянский?
- Как вам будет угодно. Я говорю, кроме итальянского, на немецком, английском, испанском.
- А также на латыни и на древнегреческом,- ввернул Манцони.- Не отнекивайтесь - я сам слышал.
Огюст только пожал плечами.
- Вы чисто говорите на итальянском, а это мой родной язык. На нем и продолжим наш разговор. Эти господа просят меня помочь вам переправиться во Францию. Я нахожусь здесь не только как глава купеческой гильдии, но и как представитель Римской Курии. Я надеюсь, вы понимаете, как непрост будет ваш путь домой. Может быть,- старик посмотрел на него, пронизывая взглядом до костей,- может быть, вам имеет смысл остаться здесь, на Востоке. Вы могли бы достойно послужить здесь делу Церкви, а ваше знание языков очень бы пригодилось нам. Вы кажетесь мне очень неглупым юношей. Из вас получится неплохой дипломат.
У Огюста упало сердце. Путь домой снова грозил растянуться на годы.
- Вы предлагаете мне остаться здесь? Но меня ждут. У меня не было возможности даже сообщить родителям, что я жив.
- Молодой человек, я слышал, что за вас требовали огромный выкуп. К тому же, насколько я понял, вы - последний из сыновей. Вы наивны, если думаете, что родители пойдут на условия, которые им поставили за ваше освобождение. Никогда ваш отец не станет жертвовать тем, что принадлежит наследнику, ради младшего сына. Подумайте над моими словами, и вам станет ясно, что я предлагаю вам будущее. Ваши родители для себя давно вас похоронили.
- Я не верю ни единому вашему слову, Ваше Превосходительство.
- Хорошо, тогда поговорим о другом. Наша община и Святая Церковь могут рассчитывать на содействие вашего отца, если мы захотим прибегнуть к его помощи?
Француз опустил глаза. Когда он вновь поднял взгляд на хозяина, в нем читалась непреклонная решимость.
- Я не могу вам отвечать за решение графа де Ла Фер, тем более, не зная, что вам от него будет нужно. Если такова цена моего пути на родину, я не приму её. Поступайте, как сочтете нужным. Я, в конце концов, найду способ добраться до Франции. Но ставить отца в двусмысленное положение: на это я не пойду никогда.
Он стоял, гордо вскинув голову. Красивый, не по возрасту серьезный юноша, Спокойный взгляд удивительных лазурных глаз, смелая осанка - это произвело впечатление на окружающих.
Он не просил: его гордость и достоинство дворянина не позволяли ему унизиться до просьбы. Но и смириться с отказом он тоже не был готов. "Поступайте, как знаете, не сможете или не захотите - это ваше право. Но у меня есть цель, и я ее добьюсь".
Воцарилось молчание, которое никто не хотел нарушать. Купцы мялись, Манцони не находил себе места.
Суровый хозяин тем временем делал вид, что не замечает затянувшейся паузы. Он разглядывал свои пальцы, не спеша перебиравшие агатовые четки, и размышлял.
Плескались в фонтане лебеди. Где-то неподалеку тихо играли на лютне. Огюст стоял, по-прежнему откинув голову, держа руку на рукоятке кинжала. Глаз он не опустил, только чуть щурился от яркого света.
- Садитесь же, наконец!- резкий голос хозяина вывел всех из полусонного ожидания.- Хорошо. Сделаем так. Вы приведете, Манцони, этого юношу ко мне завтра на закате. Пусть захватит с собой все свои вещи. Завтра отправляется посольство. Они едут через Хайфу. Вы поплывете во Францию с ними, молодой человек.
- Благодарю вас, ваше превосходительство.
- Погодите благодарить! Вы до плена где-то служили?
- Да, мессир, я служил на английском бриге.
- Кем? Офицером?
- Нет, лорд Оксфорд ходатайствовал перед его величеством королем Яковом I, и меня определили в обучение к капитану брига. Это было мое первое большое плавание.
- Которое закончилось для вас весьма неудачно. А как вообще вы оказались на Английском флоте?
- Это была воля моего отца. Он пожелал, чтобы я в будущем стал морским офицером.
- Так вы не наследник?
- У меня два старших брата, ваше превосходительство.
- Вот как! Это весьма усложняет дело. Понятно, теперь, почему вы не уверены в ответе вашего отца, юноша. Значит, придется вам самому доказывать окружающим, на что вы годны. Может, это и к лучшему. Если вы, молодой человек, сумеете попасть домой только благодаря своим личным достоинствам, вам гарантировано уважение общества. Сколько вам лет?
Ох, как же он не любил эти вопросы!
- Скоро шестнадцать.
- Да, юноша, вам выпала незавидная участь. Скажите, а вы еще помните, как найти Полярную звезду и определить стороны света?
- Однако же, мессир, вы задаете мне странные вопросы.
- Нисколько. Когда вы доберетесь до Хайфы и поднимитесь на борт корабля, вам придется отрабатывать свое пребывание на нем.
- Я не понимаю смысла ваших слов. Я дворянин, сударь!
- Никто не собирается вас лишать вашего дворянского достоинства. Вы полагаете, что стоять на вахте рядом с рулевым - позор для дворянина? Или помочь капитану прокладывать курс на карте - это недостойно вас?
- Упаси меня бог думать так. Простите мне мою горячность, но я подумал было ...
- Что вас заставят драить палубу вместе с матросами? А если бы и так?
- Никто и никогда не заставит меня делать то, что противоречит чести моего сословия, монсеньор!
- Экий гордец! Идите и приходите завтра к назначенному часу. Да, вот еще: прихватите с собой эту девчонку. Я, кажется, нашел, куда ее пристроить.
- Куда, позвольте вас спросить?
- Успокойтесь, в наложницы ей еще рано. Вам, юноша, ее все равно с собой не забрать, а вот мне нужны ловкие руки служанки в моем загородном доме. Я жду вас завтра всех троих, Манцони.
Когда все откланялись, хозяин позвонил в колокольчик, стоявший на столе. Появился слуга.
- Предупреди синьора Гвидо, что завтра к вечеру он получит эту девчонку. И чтоб немедленно, в ту же минуту, уезжал из Иерусалима. Понял?
- Да, хозяин.
- Иди, и постарайся не столкнуться с Манцони и его компанией. - Старик откинулся на подушки с видом человека, провернувшего выгодное дельце.- "Странный юноша. Кажется, он мне так и не поверил, что девочку я оставлю в служанках."

 Отправлено: 12.08.11 18:12. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 10. ЛА ФЕР.

- Господин граф!- слуга склонился едва не до земли.
- Чего тебе? Что-то срочное? Я же приказал меня не беспокоить.
- Ваше Сиятельство, к вам гонец от юного господина.
- От кого?
- От шевалье де Ла Фер,- из двери выступила тень.
- Кто вы и что вам угодно?
- Нам необходимо поговорить, господин граф. У меня письмо от вашего сына.
- От Оливье?
- Да.
Ангерран де Ла Фер ощутил, как дернулось и бешено забилось сердце.
- Что с ним?
- Пока ничего страшного, но время не терпит,- посыльный достал из-за пазухи конверт.
- Это почерк не моего сына.
- Писал не он. Но то, что в письме, непосредственно касается его судьбы. Читайте, ваше сиятельство.
На тыльной стороне сложенного листа было написано несколько строчек. "Податель сего письма будет ждать вашего решения, господин граф. Если в течение недели условия, изложенные в письме, не будут выполнены, он должен вернуться целым и невредимым к тому, кто его послал, независимо от вашего решения."
Ангерран сорвал печать. Руки дрожали, и он с этим ничего не мог поделать.
"Дорогой граф! Я счастлив сообщить тебе, что твой сын в моих руках. Господь или Дьявол дал мне, наконец, шанс поквитаться с тобой.
Твой мальчик у меня, и я надеюсь, ты понимаешь, что так просто я его не отпущу. Он у меня, в Джиджелли (ты должен знать, что это значит!), и, если ты хочешь получить его живым и невредимым, тебе придется за него заплатить цену, которую я уплатил некогда тебе.
Верни мне Изабо, а в приданое к ней - свою недвижимость. Титул мне ни к чему: я и сам не безродный.
Если твоя супруга откажется... Впрочем, я думаю, что жизнь сына для нее важнее. Твой малыш обмолвился, что он не является наследником, но для отца с матерью это не играет роли.
Де Бри.
P.S. Человек, приехавший с этим письмом, должен получить подробные инструкции, где и как ты мне передашь все бумаги, вводящие меня в права владения. Изабо должна выехать с ним. Она должна лично удостовериться, что с мальчиком все в порядке. После этого я решу, вернется он один или я отпущу их обоих.
Не вздумай что-либо предпринимать: это плохо закончится для твоей семьи."

- Идите! Я сообщу вам о своем решении. Где вы остановились?
- В вашем замке, господин граф,- ухмыльнулся посланец.
- Это вы так думаете. Чтоб духу вашего здесь не было! Меня не интересует, где и как вы проведете эту неделю, но - не в моем доме! Сегодня у нас понедельник. Я жду вас в это же время в следующий понедельник.- Граф встал и повернулся к собеседнику спиной, давая понять, что разговор окончен.
Как только дверь за ушедшим захлопнулась, он упал в кресло. Рука его судорожно скомкала письмо.
«Это ловушка!»- подумал он. Нужно было привести в порядок мысли, но ничего не получалось. Страх парализовал его. Хорошо, что он наедине с собой: Изабо в Париже, у королевы. Что предпринять, как быть? Самое ужасное, что он своей рукой направил сына на путь, на котором его подстерегал такой ужасный финал.
Постепенно граф взял себя в руки, заставил рассуждать. Графиня ни о чем не догадывается, считает, что сын по-прежнему в Англии. Пусть и остается пока в неведении!
Он не имеет права отдавать наследство своего рода. Пока он жив, он обязан беречь то, что еще осталось: земли, замок. Все это перейдет к наследнику рода. В создавшемся положении он ничего, ровным счетом ничего, не волен делать. Любые его попытки спасти младшего приведут к катастрофе семьи, рода, лишат старших всех прав. Пусть это ляжет страшным грехом на его душу, но он не имеет права ради шевалье лишать семью ее положения. Это судьба! Если Богу угодно, если он будет милостив к их сыну, он поможет младшему избежать страшной участи. Граф отстраненно подумал, что его постигла судьба библейского праотца Авраама: он тоже должен принести в жертву сына.
"Бедный мой мальчик, мой Огюст,- он не заметил, что назвал его в первый раз так, как называла его сына теща.- Прости меня, если сможешь!"
Он зажег свечу, поднес к пламени письмо. Плотная бумага горела неохотно. Граф не выпустил лист из пальцев, пока не убедился, что от него остался один пепел.
Теперь оставался еще человек, приехавший с этим письмом. Совесть Ангеррана не мучила: жизнь и спокойствие семьи важнее неизвестного проходимца.
Он позвонил. Вошел лакей.
- Ты видел человека, который вышел из моего кабинета?
- Да, Ваше сиятельство.
- Проследи за ним. Мне надо знать, где он остановился.
- Будет исполнено, господин граф. Будут еще указания?
- Нет, меня интересует пока только это.
Когда граф остался один, ледяное спокойствие и уверенность покинули его. Как затравленный зверь, метался он по комнате, натыкаясь на мебель и сыпля проклятия. Слишком страшно было приносить в жертву своего сына. Если бы ситуация позволила ему, он сам бросился бы вызволять мальчика из Джиджелли, чтобы только покончить с этой проклятой, давней враждой. Но, словно назло, он был связан по рукам и ногам взятыми на себя обязательствами, словом. Дело, в которое его вовлекли, оказалось важнее судьбы сына.

 Отправлено: 12.08.11 18:30. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 11. ХАЙФА.

Все же итальянцу не удалось успокоить Огюста. Осталось ощущение неискренности, какой-то недосказанности. У старика что-то было на уме. Несмотря на свою молодость, юноша очень тонко чувствовал людей. То ли вследствие долгого пребывания на Востоке, то ли из-за тесного общения с представителями Ватикана, но неуловимый налет двуличия, отпечатавшийся на лице старика, заставил Огюста настороженно воспринимать происходящее.
Занятый анализом своих впечатлений и ощущений, он не сразу заметил, как они пришли. Дверь открыли мгновенно, словно за ней их поджидали. На этот раз их провели прямо в дом и он, краем глаза, заметил, как догорает закат в горах.
Комнаты, богато убранные в стиле Ренессанса, освещались высокими, почти в рост человека, канделябрами. Манцони, не желая возвращаться по темным улицам, получил двух сопровождающих с факелами и почти сразу ушел. Попрощались они заранее, и итальянец старался не смотреть им в глаза. Опытный и пронырливый купец догадывался, какова цена, которую придется заплатить его подопечным. Ему было жаль молодых людей, но ссориться из-за них с могущественной Курией он не хотел. В его делах нередко все висело на волоске, и рубить сук, на котором он сидел, было неразумно.
Огюста пригласили присесть за стол, девочку сразу же увели на женскую половину. Ее с трудом оторвали от француза: она плакала, что-то говорила на арабском, захлебываясь от слез. Из соседней комнаты вышла закутанная с головы до ног в покрывало женщина, негромко сказала Айялле несколько слов на том же языке и, полуобняв за плечи, тут же увела с собой.
Юноша, растерянный, ощущая себя виновным в том, что не сумел помочь той, кому обязан своим спасением, не замечал, что его пристально разглядывают из-за тяжелых занавесей. Хозяин дома и неслышно вошедший мужчина обменялись взглядами. Они могли быть довольны: провернули выгодное дельце, продав девочку в гарем к султану. Теперь неплохо было бы соответственно обставить путешествие этого французского юноши. Если не удастся из него извлечь максимальные дивиденды, они будут выглядеть, как неопытные школяры.
Шевалье наконец-то очнулся от своих мыслей и оглянулся вокруг. Он был уже не один, а хозяин и какой-то незнакомец, сидя в креслах, открыто рассматривали его. Такое "внимание" задело Оливье.
- Господа, могу я узнать, кому имею честь быть представленным?- сухо осведомился юноша.
- Капитан Гвидо Ранти. Ваш капитан на корабле.
- Шевалье де Ла Фер, к вашим услугам!

Взаимные поклоны, быстрый обмен взглядами: ближайшие месяцы они проведут бок о бок, тесно общаясь.
Капитан, не скрывая своего интереса, внимательно рассматривал своего будущего подчиненного. Довольно высок для своих лет. Великолепно сложен. Движения легкие, непринужденные: отличный танцор и фехтовальщик, скорее всего. Лицо сильно загорело, не поймешь, какой цвет на самом деле. Но загар только подчеркивает необычный цвет глаз: чистая лазурь. Черные локоны длиннее, чем принято - отросли в дороге. А вот губы, хоть и сердито сжаты, хранят еще детскую припухлость. Да, с таким красавцем на борту хлопот не оберешься. Впрочем - это не его забота. Он только представился капитаном; истинный капитан найдет, как разобраться с этим Аполлоном. А на корабле должны быть несколько женщин - пассажирки из Хайфы. Да, скучать капитану не придется.
- Шевалье, мне известно, что у вас имеется некоторый опыт в ориентировании на море, и вы даже знаете, что такое морская долгота и широта?
- Вам сказали правду, синьор капитан. Я не думаю, что буду балластом на корабле. Все, что вы сочтете необходимым мне поручить, будет исполнено по мере моих сил и знаний.
- Ну, это мы выясним в море. А пока, шевалье, идите. Вам покажут вашу комнату. Вам не мешает хорошенько отдохнуть: мы выступаем на рассвете. Вас разбудят. До завтра.
Огюста провели в комнату. Он лег в постель, но сон не шел к нему: слишком много событий, мыслей, сомнений кружились в голове. Что-то ему не давало покоя, какая-то мысль вертелась в подсознании, но всякий раз, когда он пытался сосредоточиться, и поймать её, она, подобно рыбешке, уходила вглубь, вильнув на прощанье хвостом почти пойманного воспоминания. Он сдался и возраст взял свое. Нельзя от уставшего мальчишки, после целого дня ярких впечатлений, требовать объективности в суждениях, свойственных взрослому человеку.
Утро началось с воплей павлинов. Потом крик муэдзина призвал на молитву. Несколько минут юноша лежал, с трудом соображая, где он. Потом вскочил, быстро оделся. Он давно привык обходиться без слуг, а валяться в постели не входило в его привычки. Когда за ним пришли, он был полностью готов. В дорогу ему сунули пару лепешек, но он, поглощенный мыслями о предстоящем путешествии, не заметил этой заботы.
Капитан Ранти спешил. Они так быстро миновали сплетения улиц, что Огюст не уловил, когда они очутились за чертой города. Их ждали с десяток всадников и две оседланные лошади. Ранти даже не поинтересовался, умеет ли француз ездить верхом: это само собой разумелось. Не мог дворянский сын быть неопытен в таких делах, как верховая езда, фехтование и танцы.
А вот то, что сам Ранти оказался отличным кавалеристом – это заставило юношу повнимательнее приглядеться к спутнику. Кажется, ему привычнее было седло и шпоры, чем палуба корабля.
Что до самого шевалье, то он только наслаждался скоростью, когда участки дороги позволяли пустить коня вскачь. Спуск с гор занял много меньше времени, чем восхождение в Иерусалим. Уже на следующий день они добрались до подножия гор. Дорога была незнакома для юноши. Он пытался было расспросить, через какие места лежит их путь, но ответа не получил. Отдохнувшие за ночь кони резво бежали по дороге вдоль оливковых рощ и виноградников. Неожиданно Ранти придержал коня.
- Если вам интересно, молодой человек, именно здесь, как гласит предание, проданный братьями Иосиф прощался с родиной.
Огюст вздрогнул: странные интонации Ранти заставили его задуматься. Но виду он не подал; скрыл свое беспокойство за фразой, выражавшей только восхищение страной, где каждый клочок земли так тесно связан с историей мира.
К следующему дню они выехали на дорогу, которая шла вдоль дюн, почти у морского прибоя.
- Теперь до самой Хайфы будем двигаться вдоль моря. Сегодня заночуем в Яффе, а оттуда мимо Кейсарии – до самой горы Кармель.
Дорога заняла несколько дней. За эти дни он убедился, что один плен сменил на другой. Его стерегли. Ненавязчиво, но глаз с него не спускали. Как-то вечером он решил пройтись по берегу. Но, не успел он пройти и ста шагов, как рядом возник рослый детина и жестом преградил ему дорогу. При ярком свете луны Огюст различил, что он улыбается самым приветливым образом.
- Господин Ранти не велел вам уходить из лагеря. Извольте вернуться.
Ему не осталось ничего другого, как покорно вернуться к палаткам.
Они миновали Кейсарию, не заезжая в нее. В другое время он приложил бы все силы, чтобы осмотреть эти места, где так любили отдыхать римляне. Теперь же ему стало все безразлично. В груди разрастался ком тревоги. Она душила его, заставляла не замечать ни дороги, становившейся все более живописной, ни пристального внимания охраны. Огюст полностью ушел в себя, и его постоянно приходилось окликать и подгонять, чтобы он не отставал.
Наконец, наступил момент, когда, подняв голову, он увидел горную гряду, постепенно повышающуюся к северу.
- Где мы? – Огюст вышел из состояния своей отрешенности.
- Это Кармель, господин. Мы почти у цели. Завтра будем уже в море.
Конец пути! Сейчас для него корабельная палуба - самое желанное место. Видеть, как из-за горизонта встает солнце, чувствовать соленые брызги на губах, подставлять лицо ветру! Ах, как это будет прекрасно! Ему до смерти надоели пески, верблюды, жалкая растительность, растрескавшаяся от жара красная земля, редкие пальмы оазисов: все то, что зовется Северной Африкой и Аравией. Он мечтает о дожде, о снеге. И все эти мечты надежно упрятаны под панцирем напускного равнодушия. Инстинкт подсказывал, что эта линия поведения самая правильная, только так он и должен себя вести. Юноша устал, и ему уже все равно, что с ним будет. Пусть они думают, что он смирился. Только бы ступить на французский берег, а там он найдет, как ускользнуть: родные берега помогут ему.
А между тем красавица Хайфа достойна была внимания. Портовый город шумел и бурлил, сохраняя своеобразие, присущее всем южным городам, в особенности, если это приморские города. Отсюда уходили в плавание суда, увозя домой осчастливленных посещением Святой земли паломников. Рассказов и впечатлений об этом путешествии хватит на десятки лет. И даже их потомки, сидя в рождественскую ночь у каминов, будут в очередной раз пересказывать семейное предание о походе предков в Святой город Иерусалим, к Святым местам.
А в еврейских семьях будут хранить, как чудо, бесценный неувядающий этрог- цитрус, способный лежать годами, сохраняя свой цвет и запах: плод земли Израиля.
Сказочно красивая, поросшая густыми лесами, гора Кармель казалась островом среди песчаных волн. Местами подступы к ней пересекали полуразвалившиеся виадуки, возведенные еще во времена Римского владычества. Во многих местах на склонах темнели входы в пещеры: память о проживавших здесь древних племенах.
Рассмотреть город Огюсту не дали. Под предлогом, что его присутствие необходимо на борту, его тут же отправили на корабль. Как не крутил он головой в поисках Ранти, итальянца нигде не было видно. Это только укрепило подозрения шевалье: что это за капитан, если корабль готов к отплытию, а шкипер растворился в толпе, исчез без следа?
Появились и пассажиры. Три дамы средних лет, молоденькая девушка с братом лет пяти, и группа мужчин: все в черном, важные и напыщенные. Настоящие испанские гранды. По нескольким, долетевшим до него словам, Огюст понял, что на борту действительно испанские вельможи. Дамы оказались фламандками, относительно же молоденькой путешественницы с мальчиком он ничего сказать не мог.
Он поймал на себе пристальный, тяжелый взгляд одного из пассажиров. Человек разглядывал его с таким видом, словно хотел сопоставить собственные наблюдения с тем, что уже слышал.
Матрос показал ему крошечную каюту, которую ему предстояло делить еще с двумя: боцманом и каким-то странным не то матросом, не то наемником. Счастье, что он успел в дороге переодеться, сбросив с себя, наконец, личину бедуина.
Ранти не показывался, зато вошел моряк средних лет, коренастый, широкоплечий, в лихо сдвинутой на затылок широкополой шляпе. Одного взгляда на эту фигуру было достаточно, чтобы понять, кто истинный хозяин на борту. Огюст успел достаточно ознакомиться с таким типом моряков, чтобы не задавать лишних вопросов. Сам капитан насмешливо, не таясь, рассматривал нового члена экипажа. Его предупредили о новичке, с которого глаз нельзя спускать, и он теперь сравнивал полученные сведения с собственным впечатлением. Он, кажется, немного сведущ в навигации, этот юноша. Голова его почему-то очень ценна для господ Ранти и испанцев. Юноша знатного рода, неглуп. Капитана предупредили, что он силен не по годам, и способен на самые отчаянные выходки. Для начала – это все; с остальным ему предстояло разобраться в плавании. Море лучше всего выявляет характер человека.
- Молодой человек, у вас есть ко мне вопросы?– обратился он к юноше.
- Да, есть. Господин Гвидо Ранти был еще в Иерусалиме представлен мне, как капитан корабля, но, видимо, в вашем лице я вижу настоящего хозяина судна?
"Мальчишка не промах, разобрался. А надменности хватает. Ишь ты: мне был представлен! Небось, самого представили, а предпочитает так повернуть дело. Спесив!"
- Не тот вы мне вопрос задали, шевалье, что положено задавать капитану. Не мешало бы вам знать, если вы бывали в море, что так не следует говорить со шкипером. Я – наместник Бога на корабле.
- Я знаю и понимаю, что значит капитан на корабле, но извольте предоставить мне доказательства, что вы таковым и являетесь!- Огюст понимал, что претензии не к месту, но взыграла та самая спесь, которую отметил про себя капитан. Какой-то неизвестный будет ему указывать!
- Мальчишка! Или ты прекратишь вести себя так, словно ты у себя в замке и перед тобой толпа слуг, или ты у меня узнаешь, какова морская служба у матроса!- прогремел морской волк.
- Если мы с вами начнем демонстрировать друг другу, на что способны в минуту гнева, я не думаю, что нам удастся прийти к единому мнению, какие у меня обязанности на вашем корабле. Если же вас не устраивает мое присутствие, вы можете меня отправить на берег.
- Я бы с радостью сделал это, не сомневайтесь!- ответил капитан.
-Так за чем же дело стало?
- У мессира Гвидо свои соображения на твой счет, щенок!- пробурчал себе под нос капитан.
Предчувствия не обманули юношу: он пленник на корабле. Очередная нелепость судьбы. Разве он еще кому-то нужен? Родители отчаялись ждать его, уже и не чают увидеть живым, а его все еще считают ставкой в чьей-то игре?
Истинный этот капитан был Огюсту чем-то даже симпатичен; такие люди не умеют притворяться. Он сам терпеть не может двойной игры, и если он поладит с этим морским волком…
- Ваше сиятельство!- капитан отвесил ему шутовской поклон.- Попрошу на палубу. Ваше место - рядом с рулевым. До моих особых распоряжений. Мы выходим в море.
Огюст, не ответив, повернулся, чтобы выйти из каюты. Капитан придержал его за плечо.
- Вот что, парень! Я тебя по–хорошему предупреждаю: без фокусов. Я тебя вижу насквозь. Не вздумай устраивать себе побег – это может плохо кончиться. – И, увидев, что юноша гордо вздернул подбородок, добавил почти неслышно: - Не для тебя, дурачок: для твоего отца.

 Отправлено: 12.08.11 19:21. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 12. ПУТЕШЕСТВЕННИКИ.

Обед, по случаю отплытия, назначили в капитанской каюте. Огюст представлял на нем Францию. Впрочем, это его не слишком занимало. Он с ранней юности привык к тому, как держать себя на людях, а тем более за столом, где собирался цвет французской знати. Светские приемы, которые устраивали бабка, а затем и родители, не шли ни в какое сравнение со скромным обедом, пусть и в присутствии довольно высокопоставленных, как он мог понять, испанцев. Старая графиня, вопреки обычаям времени, очень рано стала выводить его в свет. Беррийская родня, многочисленная, родовитая и заносчивая, посмеивалась за спиной старой дамы, однако, видя, что мальчуган держится непринужденно и с легкостью поддерживает беседы взрослых, в особенности, если беседы эти были о старинных турнирах или о рыцарях Круглого Стола, перестала ехидничать на тему неуемной любви Ее сиятельства к внуку. Когда же он стал приезжать на каникулы и вовсе заинтересовались: что нового в столице, что слышно при дворе? Но бабушкин любимец, с охотой отвечая на вопросы, никогда не скатывался до пересказа пошлых историй, столь обильно поставляемых двором.
Мальчик обладал тем врожденным чувством такта и меры, что делало его общество не только приятным и ненавязчивым, но и привлекало к нему сердца чопорных вельмож.
Огюст, незаметно для самого себя, стал центром маленького разноязыкого общества.
Собравшимся за столом гостям интересно было послушать, как он попал в плен, узнать, как добирался он в Иерусалим. Он охотно рассказывал о своих впечатлениях, с юмором вспоминал превратности караванного пути. Но, инстинктивно, избегал упоминать людей, помогавших ему или вызывавших его симпатию. Он замечал многозначительные взгляды, которыми украдкой обменивались между собой испанцы. Разговор все время шел на родном их языке, что вызвало вполне понятный вопрос: -"Откуда у молодого человека такое свободное владение испанским ?"
Пришлось объяснить, что языки ему даются легко и у него были прекрасные учителя. А испанский он слышал с детства. Этот ответ вызвал следующий вопрос: - " А не из Пикардии ли он родом? "
Его представили как виконта де Ла Фер. Но Огюст, не без легкого злорадства, сообщил собравшимся, что к величайшему счастью, он всего лишь шевалье.
- А я рискну предположить, г-н шевалье, что у Вас еще все впереди. Скоро, очень скоро, скорее, чем Вам, наверное, самому бы хотелось, станете вы наследником,- испанец произнес эту фразу без тени улыбки.
- Сударь, мне бы не хотелось начинать наше совместное плавание на этом судне с ссоры!- шевалье почувствовал, как сводит судорогой щеку. Он, видимо, настолько изменился в лице, что испанский дворянин опустил глаза.
- Я не намерен с вами ссориться, молодой человек, но время докажет вам правоту моих слов. Пока же могу сказать: вы достойны своего отца! Господин граф тоже не желает слушать и слышать любого, кто говорит ему что-нибудь, что ему не по душе.
- Вы настолько хорошо знаете моего отца, что берете на себя смелость судить о его поступках?
- Я действительно давно и хорошо знаю вашего батюшку. Еще со времен осады Ла Фера.
- Мир тесен, но неужто настолько, чтобы мы с вами, Ваше сиятельство, встретились здесь?
- Шевалье, я знавал Вашего отца и Вашу матушку задолго до Вашего рождения. И, должен вам сказать, господин граф немало посодействовал нам на переговорах по случаю осады Ла Фера.
- Я вынужден буду вас прервать, г-н граф. Все, что я могу узнать о тех событиях, я предпочитаю узнать непосредственно от своего отца. Слишком много слухов и сомнительных историй ходит вокруг этих событий. Я же верю только своему отцу. Во избежание всяких недоразумений - окажите мне любезность, г-н граф, оставим эту тему!
Испанец, явно недовольный тем, что ему не дали высказать все, что он намеревался изложить, и сделали это безупречно вежливо, склонил голову, выразив согласие не продолжать взрывоопасной темы.
Обед закончился в некотором напряжении. На такую реакцию шевалье они не рассчитывали. Но надежды найти повод продолжить разговор в нужном им русле не теряли. Главное, пусть г-н граф не думает, что ему удастся по-прежнему делать вид, что он не при чем. Его действия в этой истории не подлежат сомнению. Участие Его Сиятельства во всех перипетиях последних лет осады Ла Фера, не смотря на их, якобы секретность, могло открыть для его сына такие детали в личной жизни отца, которые изрядно подпортили бы непогрешимую репутацию графа в глазах его юного сына. Правда грозила ниспровергнуть все идеалы Огюста.
Но эта правда могла быть и козырем в игре против старого графа. Чтобы скрыть ее, он может пойти на многое. Шантаж и угрозы еще в политике никто не отменил. Ради великой цели можно пойти на многое.
Расчет немудрен: что, любящий отец не пойдет, ради поддержания уважения и любви сына к родителям, на незначительную помощь Его Католическому величеству? Не он ли сыграл определенную роль в годы осады? Если бы не его участие, пусть и косвенное, еще не известно, чем бы все закончилось! И если Его сиятельство думает, что все забыто, он очень сильно ошибается. Святая Инквизиция никогда не допустит, чтобы ее влияние ослабело в пределах Франции. Проблемы, возникшие у юного отпрыска, ни в коей мере не должны влиять на действия заинтересованных в этом деле лиц. Сети расставлены и из них не уйдет никто, а этот самонадеянный мальчуган – тем более.
Огюст стал едва ли не главной ставкой в этой игре. Он понимал, что столь пристальное внимание к его особе проявляется неспроста. Но, догадываться куда протягивают руки его недруги, конечно, знать не мог. Личный архив рода де Ла Фер – вот что интересовало всех: Инквизицию, короля Испании и Святой престол. Туда вел след, по которому без малого триста лет шли Святые отцы. Они знали, что ищут, но не знали, куда выведет их нить, в конце которой ждали их сокровища Иудейского царя.
То же, что шевалье не желает их слушать, ему же и выйдет боком. Цена истины будет высока, когда падут его идеалы.
Пока же, до прибытия во Францию, лучше оставить его в покое. Тогда они сделают так, что шевалье придется их выслушать. Следующий разговор будет совсем иным: таким, что у него не останется ни сомнений, ни желания отказаться им помочь. Время терпит: пусть мальчик наслаждается покоем после всех своих мытарств; потом легче будет ошеломить его нежданным выпадом.
Ему приятно болтать с дамами, которые взялись его опекать? Прекрасно! Сделаем вид, что он нам не интересен. Однако инструкции, полученные через синьора Гвидо Ранти, требуют пристального внимания к его особе. У Папской Курии свои интересы во Франции, и этот юный представитель знатнейшей фамилии попал в их число. Орден Игнасио Лойолы тоже заинтересован в тайнах, пылящихся на полках среди манускриптов.
Однако шевалье был не так простодушен, как хотелось бы заинтересованным лицам.
Он ощущал на себе пристальное, ни на минуту не ослабевающее внимание испанцев. Попытки навязать ему нежелательный разговор только заставляли его держаться настороже. Угроза не ему - родителям, делала его сдержанным и внимательным к каждому слову, к каждому взгляду; он следил не только за собой, но и за окружающими. Давалось это не легко: он терпеть не мог двуличия, неискренности, любой игры. Здесь же, скорее всего, от него требовалась выдержка и юноша пустил в ход свое умение сохранять хладнокровие в серьезных переделках. Эту черту он с годами развил до почти невероятной, для смертного человека, способности.
Дамы, находившиеся на судне, приняли горячее участие в красивом юноше. Его приключения, столь необычные и тяжкие для столь юного создания, выражались в почти материнской заботе: то за обедом подложить ему на тарелку кусочек повкуснее, то участливо расспросить, не устал ли он после ночной вахты: он ведь еще так молод!
Огюст был предельно вежлив, внимателен, но, постепенно, стал сторониться пассажиров. У него совсем не было уверенности, что это участие не продиктовано желанием заставить его проговориться. Единственно с кем он поддерживал общение, и делал это не без удовольствия, была юная дама, полуфранцуженка –полуиспанка, путешествующая с младшим братом. Дочь богатого купца, по слухам – марана из Толедо, она возвращалась во Францию после смерти отца. Там у нее еще оставались близкие родственники, готовые принять ее с братом. Мать их умерла при родах сына и девушка заменила брату мать. Отец оставил им достаточно средств, чтобы они могли ни в чем не нуждаться. Выросшая на Востоке, впитавшая в себя его негу и таинственность, тихая, скромная, она казалась воплощением юности и искренности. Неторопливая ее речь, всегда опущенные глаза под длинными ресницами, ненавязчивая манера держаться в обществе, это все говорило, что девочку воспитывали как испанку, которых принято держать в строгости и на женской половине.
Юноша часто ловил себя на мысли, как она будет жить дальше. Франция – не Восток и не Испания. Женщины на его родине зачастую ведут себя так, что бедняжке покажется, что она попала в Ад. Если ее родственники - добропорядочные буржуа, ей ничего не грозит. Благодаря немалому приданому ее жизнь устроится. Но иногда он замечал странности в ее поведении: за столом они с братом ели не много и только фрукты и птицу. Она много и часто молилась: он видел, как шевелятся ее губы, но никогда она не осеняла себя крестным знамением. Взгляд ее в эти минуты был какой-то затравленный.
Как-то раз, разговор коснулся Святой Инквизиции, дым от костров которой еще стлался по Европе. И такая ненависть вспыхнула в ее, обычно кротких глазах, что слова замерли у него на устах: он понял, кто был ее отец. Тема стала запретной, а чувство опасности – реальным. История маранов - история изгнания и обращения целого народа: он был наслышан о ней от Мордехая. Теперь эта девушка предстала перед ним в ином свете. История народа-скитальца нашла свое воплощение в этом милом создании, чьи предки поколения назад были обращены в католичество, но так и остались изгоями в христианском мире.
Вся его спесь католика и отпрыска древнего и знатного рода, требовала презрительного отношения к чужакам. Но чувство сострадания, простого человеческого участия, и просто юношеская непосредственность, заставляли забывать, что это: чужая. О ней хотелось позаботиться, помочь, охранять: они с братом были похожи на двух птичек в клетке - напуганные, трепещущие, ежеминутно готовые к опасности, которую, еще не видя, уже готовы были признать.
И Огюст поневоле стал видеть в ней женщину, которая нуждалась в поддержке, даже если это крепкая рука во время качки на море. Она так испуганно поднимала на него взгляд, но от протянутой руки не отказывалась.
Плавание подходило к концу, и он все сильнее ощущал напряжение, охватившее пассажиров. Опасность стала почти осязаемой: он это видел по тому, как ведут себя испанцы. Предстоял разговор, которого он боялся. Были вещи, которые он просто не желал знать, но которые ему пытались навязать чуть ли не силой.
В этот вечер он сидел у капитана, прокладывая под его руководством курс на карте. Неожиданно старик встал и запер дверь. Огюст поднял голову и с изумлением уставился на капитана.
- Вот что, сынок!- когда их никто не слышал, шкипер позволял себе фамильярничать со своим знатным подопечным.- Нам надо поговорить, а времени у тебя почти не осталось. Ты сумеешь догрести один на ялике до берега?
- Конечно, но я не понимаю…
- Тебе и понимать не надо, мальчик. Ты сейчас вылезешь через иллюминатор, спустишься по веревке в шлюпку, за которую она привязана к корме, и перережешь веревку. Подожди, пока мы скроемся из виду, и только тогда греби к берегу. Не вздумай ставить парус - тебя заметят. Плаваешь хорошо?
- Как рыба, капитан!
- Вот тебе кошелек. Тут немного, но добраться до твоего дома тебе должно тебе хватить.
- Я не возьму у вас денег!
- Бери, ты их честно заработал. Бери, бери,- старик улыбнулся.- Дай тебе Бог, чтобы это был твой первый и единственный заработок. Да, вот еще что: когда увидишь, что до берега ты точно доберешься вплавь - бросай лодку и плыви. Так тебе будет проще замести следы; лодку может отнести в море - здесь у берега сильное течение. А теперь - иди и да поможет тебе Бог, - он распахнул иллюминатор. - Беги!

 Отправлено: 12.08.11 19:23. Заголовок: Кольцо Соломона

 Отправлено: 12.08.11 19:37. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 13. ПУТЬ ДОМОЙ.

Огюст все же доплыл, хотя пару раз был страх: все, конец, сил больше не осталось! И каждый раз чувство почти детской обиды заставляло его отчаянно сопротивляться неизбежному. Течение было очень сильным: его сносило вдоль побережья. Море, на его счастье, было спокойным. Он ползком добрался до берега: сил подняться и брести по отмели не нашлось. Хорошо, что хотя бы прилив здесь, в районе Тулона, почти неощутим. Начинался рассвет, и следовало подумать о том, чтобы остаться незамеченным. Предпочтительнее всего, чтобы его сочли погибшим, утонувшим при попытке к бегству. Но рассчитывать на это не стоит: те, кто будут его искать, отнюдь не глупцы.

Корабль зайдет в порт Тулона. Он сам помогал капитану прокладывать наиболее удачный курс. Он разделся, немного просушил одежду на начавшем припекать солнце и направился к видневшейся вдалеке не то почтовой станции, не то трактиру.
Огюст перекусил в первом же попавшемся кабачке. Потом подсчитал свою наличность. Покупать коня не имело смысла: на те деньги, что у него были, хорошего не купишь. Он должен спешить, так что лучше гнать почтового коня от станции к станции; так и быстрее и дешевле. Путь – через всю Францию.
Первый раз он путешествовал по дорогам Франции в одиночку, под личиной небогатого буржуа. Отсутствие оружия и скромная одежда не спасут; лицо, осанка, речь – все выдавало в нем дворянина.
Он гнал коня, выискивая окольные дороги, меняя лошадей на станциях, расспрашивая окрестных крестьян о кратчайшем пути и поражаясь нищете и убожеству, господствующих в деревнях. Война ощущалась везде и во всем: в разоренных домах, в сгоревших церквях, в робких взглядах затравленных, несчастных людей. Раньше ему никогда не приходилось вот так, лицом к лицу, сталкиваться с реальной жизнью Франции.
Мальчик из богатейшей семьи аристократов, чей род уходил разветвленными своими корнями по всей Европе, он просто не мог выехать куда-либо без сопровождения слуг. О том, чтобы вот так, в одиночестве, болтаться по дорогам, он даже в мыслях не мог себе представить. Реальность выглядела страшно и горько, и не оставляла иллюзий. Францию живьем рвали на части испанцы, лотарингцы, князья и принцы всех рангов и мастей.
Он старательно объезжал города и поэтому видел, что за жизнь на обочинах дорог. К концу пути он был полумертв от усталости и от всего пережитого за последние месяцы.
Когда он пересек мост через ров, окружавший отцовский замок, под ним пал конь. Это был конь, купленный на последние, тщательно сэкономленные деньги.
Пошатываясь, как пьяный, он пересек двор. Стража у ворот не хотела его впускать: то ли не признали в нем графского сына, то ли это были новые люди. Он сказал первое, что пришло ему в голову: гонец к Его сиятельству.
У юноши еще хватило сил пройти через весь двор, к крыльцу, и тут все поплыло у него перед глазами. Судорожно вздохнув, он осел на вымощенную плитами землю. Уже окончательно проваливаясь в беспамятство, краем сознания он уловил отцовский крик:
- Оливье!

На полу плясали разноцветные пятна: дневной свет, проходя через стекла витражей в оконных переплетах, окрашивал мраморные плиты пола в причудливый калейдоскоп. Он лежал, наслаждаясь тишиной и покоем, еще не очнувшись толком от то ли сна, то ли обморока, и не сознавая, что наконец-то он дома, в безопасности.
Рядом кто-то вздохнул. Он скосил глаза: отец, постаревший, осунувшийся, сидел у его изголовья, не спуская с него глаз. И сразу пришел испуг: граф не знает, что вокруг него плетется заговор. Он опередил своих преследователей, но на какое время?
- Отец!- говорить почему-то было трудно.- Отец, я должен Вам сказать…
- Лежите спокойно, мой мальчик. Не волнуйтесь, все в порядке: вы приехали вовремя. Опоздай вы на день, и мне пришлось бы пойти на их условия. То, что вы сумели освободиться самостоятельно, лишило их всех преимуществ.
- Они были у Вас, отец? Что им нужно от Вас?
- Теперь это уже не важно, мой дорогой. Главное, что вы дома и в безопасности. Вы нас очень напугали, шевалье!
- Чем же, граф?
- Своим неожиданным появлением, а потом - своей болезнью.
- Я болел, отец?- он с изумлением огляделся, пытаясь понять, что же все-таки произошло.
- Мне доложили, что приехал гонец. Я решил, что это могло бы быть письмо от вас или хотя бы какие-то известия, где вы находитесь. Мы знали, что вы в плену, и уже не думали, что нам суждено увидеться. Во дворе стоял какой-то молодой человек. Я только подумал, что он мне знаком, но не успел сказать и слова, как тот упал без чувств. Тогда я понял, что это вы. Вы очень изменились, мой мальчик: выросли и стали совсем мужчиной!
- И я долго пролежал здесь?- тихо спросил юноша.
- Неделю. У вас была горячка, мой милый. Но теперь – все позади. Поправляйтесь, а потом поедете в Берри. Ваша бабушка ждет вас с нетерпением.
- А матушка?
- Ее сиятельство обязательно приедет повидаться с вами.



Глава 14. КАНИКУЛЫ В БЕРРИ.

Наверное, это были для него самые счастливые дни. Так спокойно, легко и привольно ему не было больше никогда в жизни. Были потом и счастье, и любовь, и власть и многое другое, но такой легкости и беззаботности не было больше никогда.
Слухи о его приключениях просочились в общество окрестных дворян, но Огюст не распространялся о том, как провел последние годы. И, за недостатком сведений, история эта потихоньку стала обрастать фантастическими подробностями. А виновник всех этих слухов только улыбался и отмалчивался. Даже его близкие не были посвящены во все подробности путешествия. От отца же шевалье не утаил почти ничего. Все, что касалось пленения и самого графа, Огюст рассказал. Все, кроме того, что касалось его чувств, и рассказов рабби Мордехая. Он и сам не мог понять, что заставило его молчать об этой встрече, но молчать он умел.
Отец его после рассказов об Иерусалиме задумался, что-то вспоминая. И, с явной неохотой, заметил, что один из их предков, еще во времена Третьего Крестового похода, навестил Святой город. История эта, записанная с его слов ученым монахом, хранится где-то в недрах библиотеки замка.
- Наш род очень древний, мой сын, древнее, чем самые старые из родов нашего королевства,- обронил он между делом.- Если покопаться, как следует, можно многое найти о тех, самых первых рыцарях. Между нами и ними добрых тринадцать веков.
Цифра эта ошеломила молодого человека. Машинально он бросил взгляд в висящее напротив зеркало. Веселый и беспечный юноша, чей взгляд он перехватил, никак не согласовывался с той бездной лет, о которой только что говорил господин граф. Но отец тему продолжать не стал. Перевел разговор в другое русло: разговор пошел о женитьбе шевалье.
Тоном, не терпящим возражений, как о вопросе уже решенном, Его сиятельство поставил сына в известность, что к весне Огюст вернется в Англию. В его распоряжении остается несколько месяцев на отдых у бабушки, а затем он обязан подумать о дальнейшей карьере. Здесь, во Франции, ему ничего не светит. В стране Туманного Альбиона, где у них достаточно родни, он сможет сделать недурную партию и продолжить карьеру морского офицера.
- Я обязан позаботиться о вас, дитя мое, пока жив. Ваши старшие братья заниматься вами и вашим будущим не станут: должен, к сожалению, признать, что не вижу с их стороны ни любви, ни интереса к вам. Так что, пока власть в моих руках, я постараюсь все сделать сам. Граф Оксфорд дает отличное приданое за одной из своих внучек.
Огюст опустил голову. Как у всех! У него тоже все будет, как у всех: нелюбимая жена, куча связей на стороне, дети от опостылевшей жены, постоянные морские походы, во время которых его жена постарается не скучать…
У каждого из детей - своя судьба. Братья - старшие в роду. Он должен быть благодарен отцу, что тот занялся его будущим. В знатных семьях младшие сыновья обделены по закону о наследовании. Себе самому он может признаться, что хотел бы совсем другой судьбы. Если уж жениться, то только на любимой. Иначе лучше остаться одиноким.
Но отец так решил, и ему остается только опустить голову в согласном поклоне.
Старая графиня – не шевалье. Голову опускать она не намерена. Эти двое не только хотят лишить ее общества внука, они вообще вознамерились услать его так далеко, чтобы он забыл дорогу в Берри.
Скандал состоялся. И хотя, как и положено в благовоспитанных семьях, разговор шел не на повышенных тонах, сказано было все: от взаимных упреков - до взаимных претензий. Только граф, как никто, умел добиться своего, не прибегая к крайним мерам. Каждый сделал свои выводы из этой беседы.
Графиня решила, что должна, со своей стороны, обеспечить внуку достойное существование и, под этим предлогом, найти возможность занять Огюста серьезным делом.
Изабелла решила, что сыну пора появляться почаще при дворе, пока она еще статс-дама и обладает властью.
А граф, послушав все, что было сказано его дамами, сделал решительные выводы: мальчишку надо отослать, и как можно быстрее.
Вот только самого шевалье никто не спросил, чего бы хотелось ему? Все было как и положено в знатной семье: родители решили - дети повинуются.

 Отправлено: 12.08.11 21:21. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 15. СМЕРТЬ БРАТЬЕВ.

Огюст не видел своих сводных братьев с той, памятной ему, казни браконьеров. И, чтобы быть честным перед собой, не испытывал не малейшего желания встречаться с ними. Слишком тяжелую память оставил о себе тогдашний визит в графство.
Луи и Ренье теперь были взрослыми людьми. Но младшему казалось, что они и сегодня готовы на вздорную выходку, наподобие той, что устроили ему с отцовским жеребцом.
Он, конечно же, не мог знать, что отец после его отъезда все же выяснил, как случилось, что сын взял его коня для прогулки.
Граф был возмущен поведением сыновей, о чем и поставил их в известность. С того дня его отношение к младшему сыну начало меняться. И теперь, когда столько месяцев они жили в полной неизвестности, не чая увидеть сына живым, в голове у Ангеррана де Ла Фер не раз мелькала мысль, что судьба несправедлива к Оливье: он достоин лучшего будущего. Таких мыслей себе граф раньше не позволял. Рядом с братьями, уверенными, что им положено все, что они хозяева жизни, шевалье казался посланцем из другого мира, где все всех любят и не на что не претендуют.
В ноябре 1616 года окрестная молодежь собралась поохотиться. Старший сын нужен был графу: предстояло несколько важных и серьезных визитов. Один их них к местному епископу: граф продолжал готовить сына к передаче властных полномочий. Одним из условий были определенные обязанности в делах, касательных Церкви.
Граф предупредил сына, что опоздание недопустимо, у епископа день расписан по минутам, но Луи с хохотом объявил, что для матушки-церкви он готов на невозможное: вернуться с охоты вовремя.
- Со щитом иль на щите!
- Что за глупые выходки!- Ангерран поморщился: наследник становится невыносим.
Было уже за полдень, но Луи еще не вернулся. Времени оставалось в обрез: аудиенция была назначена на пять вечера, а еще надо было переодеться. Время шло, а наследника не было. Граф был вне себя от гнева: он никогда не опаздывал, и не склонен был прощать сыну его выходки. Вечерело, но от охотников не было никаких известий. Взбешенный граф вынужден был послать слугу к епископу с письмом, в котором приносил свои извинения за невозможность явиться, и просьбой перенести визит. Стемнело окончательно. Теперь его сиятельство не просто злился: он места не находил себе от тревоги. Наконец, не в силах совладать со своим волнением, не находя объяснения такому безответственному поведению, он решился отправить людей на поиски.
Раздавшиеся на дворе крики он принял за голоса собравшихся всадников. Однако вопли, женский плач заставили его спуститься во двор. При свете факелов он увидел, как шестеро людей медленно опустили на землю импровизированные носилки, на которых покоилось тело, прикрытое плащом. Луи!?
Граф, еще не видя толком, но сердцем уже почувствовав, кто лежит там, прошел сквозь ряд расступившихся перед ним людей и склонился над телом того, кто еще утром воплощал в себе все его надежды. Луи вернулся "на щите".
Отец встал, не промолвив ни слова, не покачнувшись, и с каменным, ничего не выражавшим лицом, вернулся к себе.
Только наутро, когда уже все было готово к похоронам, он спустился в зал. На лице покойного Луи так и застыло выражение крайнего изумления, в котором и застала его смерть.
Как погиб виконт, граф узнал от его приятелей. Смерть его была глупа и нелепа, если смерть можно назвать таковой. В том, что окружающие сочли трагической случайностью, отец покойного усмотрел руку Провидения.
Луи получил пулю, предназначенную загнанному оленю. На охоте нередки трагические случайности, но на этот раз наследник попал под выстрел браконьера. Просто ли браконьера?
Через неделю после похорон граф самолично допросил того. Виллан мстил за смерть брата, повешенного по приказу Его сиятельства несколько лет назад лишь за то, что осмелился поставить силки в графском лесу.
Смерть старшего из сыновей поставила вопрос о наследнике с необычайной остротой. Все, к чему не один год готовили Луи, теперь предстояло в кратчайшие сроки усвоить второму, Ренье. А он, привыкший к мысли, что его карьера рано или поздно закончится церковным облачением, никогда всерьез не готовил себя к роли владетеля. Фанфарон, гуляка, любитель дам, он спешил насладиться свободой, пока есть время и силы. Смерть старшего брата не оставила ему времени на размышления. Отец категорически потребовал отказаться от его образа жизни и заняться неотложными делами.
Для Ренье наступили черные дни. Граф не давал ему ни минуты отдыха, вдалбливая в не привыкшего к самодисциплине и серьезным занятиям сына все премудрости управления. Все чаще у графа появлялись мысли, что не плохо было бы и младшего привлечь к этим занятиям. Вопрос о его женитьбе отпал сам по себе: теперь ему предстояло посвятить себя Церкви. Жаль мальчика, но он с детства любил учиться. Ему не сложно будет пойти по этой стезе.
Компания Ренье, узнав о переменах в жизни их приятеля и сотрапезника, не смогла не острить на тему его нового положения. Шуткам не было конца, но новый наследник, приобретя такой важный статус, начисто утратил чувство юмора. Любую шутку он начал встречать сначала ударом кулака, а потом – и шпаги. Репутация бретера, прочно установившаяся за ним, а потом и ряд дуэлей с тяжелыми последствиями для шутников, понемногу охладила желание посмеяться у окружающих. Вокруг Ренье образовалась пустота, и нашлось не много желающих пить вместе с ним.

В трактире было шумно. Ренье, зашедший промочить горло с дороги, оставив своего слугу у коновязи, остановился в дверях, высматривая свободное место. Скамья нашлась у окна. Он уселся, как барин: заняв все свободное пространство. Сидевший с самого края, на углу, ничем не приметный господин, поднял голову. Ренье скользнул по нему взглядом - не здешний. Похож на испанца: этих господ он за годы войны навидался достаточно.
Господин же, увидев рядом с собой молодого человека, заинтересованно уставился на него.
- Шевалье де Ла Фер?
- Виконт. Что вам угодно, сударь?
- Рад, что не ошибся, господин виконт. Вы похожи на отца.
- Было бы удивительно, если бы я не был похож на него. Могу я узнать, с кем имею честь говорить?- запоздало поинтересовался виконт.
- Дон Диего де Кальвадоса,- чуть приподнял шляпу в знак приветствия испанский дворянин.- Очень рад нашей встрече.
- Вот как? А я, признаться, не знаю, радоваться ли мне тому, что у испанца появилась возможность представиться мне посреди трактира так, как будто мы - не враги.
- Господин виконт, если бы вы знали, сколько приятных воспоминаний осталось у нашего государя от общения с вашим батюшкой, вы бы ничему не удивлялись.
- У графа были дела с Испанией, хотите вы сказать?- удивился виконт.
- Почему бы и нет? И за ним остался кой-какой должок.
- За отцом - долг? Вам? Ни за что не поверю! Это ложь: граф не так глуп, чтобы связаться с подданными короля Филиппа.
- А граф Колас?
- Ну, вспомнили!– протянул насмешливо Ренье.
- Вы же тогда были в Ла Фере! Вы сами все видели!
- Вы что, и вправду думаете, что я могу что-то помнить?- возмутился виконт.- Я был тогда ребенком. И потом, сын за отца не отвечает.
- Вот тут вы ошибаетесь, виконт. Долги надо платить, в особенности – наследникам.
- А я не желаю знать ничего о долгах графа!- виконт вскочил из-за стола.
- В моем лице вы сейчас оскорбили личного посланника Его Католического Величества короля Филиппа, сударь!- испанец тоже встал.
- Да вы что,- опешил Ренье,- ссоры ищите?
- Именно, молодой человек, именно ее! И соблаговолите выйти со мной.
- Вы хотите драться без секундантов, сударь?
- А зачем они нам, дорогой друг? Мы с вами – люди чести, я надеюсь?
- Про себя я могу это сказать, а вот кто вы, это еще надо выяснить, господин шпион!- воскликнул виконт.
- Вот за это вы мне заплатите, виконт де Ла Фер,- воскликнул дон Диего, хватаясь за эфес.- Выйдем, здесь нам не дадут разобраться.
- Вы надеетесь, что на дворе не будет свидетелей? Идемте!
Дворяне не спеша вышли из кабачка. На улице было уже темно, только свет из окна чуть освещал дорогу. Противники встали в позицию. У Ренье промелькнула запоздалая мысль, что он поддался на уловку: предлог для дуэли был какой-то несерьезный, но испанец уже стал в позицию. Отступать было поздно, и он приготовился к бою. Идальго начал бой с атаки, и Ренье стало не до размышлений.
Не прошло и минуты – и прямой удар в сердце виконта де Ла Фер еще раз перевел стрелку часов наследования в доме графа.
Ренье даже не понял, что убит. То же выражение удивления запечатлела на его лице смерть, сделав его пугающе похожим на Луи.
Испанец вложил шпагу в ножны. Потом вытащил из-за обшлага камзола письмо, запечатанное печатью черного воска, и положил его на труп. Затем он вывел из стойла своего коня, вскочил в седло и умчался, не обратив внимания на перепуганного, белого, как смерть, слугу виконта, который прятался за углом.

 Отправлено: 12.08.11 21:23. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 16. РОДСТВЕННИКИ ИЗ БЕРРИ.

Тоска и горе поселились в замке Ла Фер. Казалось, сама природа оплакивает утраты графа. Дожди шли непрерывно, делая передвижение по дорогам тяжким трудом. Наверное, это и было причиной, почему мадам Изабо не стала приезжать на похороны пасынка. Досиживала в их парижском доме последние дни своего пребывания при дворе королевы-матери. Кончини, который терпеть не мог Ла Феров, добился ее отстранения от должности.
Не было в замке и Огюста. Виконт уехал в Берри на похороны бабушки. Графиня давно и тяжело болела, но ее поддерживало желание непременно дожить до встречи с внуком. Она категорически отказывалась верить в его смерть. Те месяцы, что прожил он в ее доме после возвращения, стали для нее праздником. Когда же произошло несчастье с Луи и Ренье, и Огюста срочно вызвал отец, старуха употребила остаток сил на то, чтобы перевести на имя внука все, что только смогла передать ему по закону. Виконту предстояло уладить кое-какие мелочи: ему по завещанию должно было достаться немного земли и приличный капитал. Это было то, чем покойная могла распоряжаться лично.
Дом в Берри она отписала Изабелле. Вся остальная недвижимость, титулы, богатейшие плодородные земли, роскошный особняк в Париже - все это предназначалось сыну и младшей дочери старой дамы.
Семнадцатилетний внук, подавленный смертью самого близкого для него существа, забился в угол, туда, где его не могли достать взгляды членов семейства, озабоченных предстоящим дележом.
После того, как завещание было зачитано и стряпчий удалился, бывший кабинет графини превратился в кипящее страстями осиное гнездо. Благовоспитанные господа, забыв о чести и достоинстве, чуть не с кулаками наступали друг на друга. Взаимные упреки, оскорбления, старые обиды и не прощенные грехи - все вытащили на свет нерадивые родственники.
Когда весь этот скандал достиг своего апогея, наследный принц рода де Ла Фер счел нужным вмешаться. Из угла, где он расположился, раздались редкие хлопки: виконт аплодировал услышанному концерту.
Эта неприкрытая насмешка над обезумевшими от жадности родственниками, была подобна ушату воды, вылитому на раскаленную жаровню. Почтенные господа, оторопев, оборачивались на звук, не понимая, кто мог себе позволить такую наглость.
Увидев, что его выходка остудила страсти, виконт не спеша встал. Он был один, против всего клана, единственный, кто сохранил чувство собственного достоинства и спокойствие среди всей этой корыстной толпы.
Изабо почувствовала, как дрожь пробежала по телу: таким она никогда не видела сына.
Перед ней стоял властитель, хозяин своей и чужих жизней, отвечающий за все и способный взять на себя груз любой ответственности. Весь его вид говорил: только я здесь достоин властвовать; только я могу навести здесь порядок и решить ваш спор.
И Изабеллу посетила суеверная мысль: "Сама судьба устроила так, что, устранив тех двух, открыла ее сыну дорогу к титулу и власти."
Покойная мать была права: их с Ангерраном сын продолжит род Ла Феров. Он создан для власти, он достоин принять на себя ее груз. В свои семнадцать лет, он держится среди всей этой неприступной и чванливой знати, как первый среди равных. Вот она, порода!
А будущий глава рода свысока, не скрывая презрения, смотрел на семью матери, и те умолкали под его взглядом. Сам ненавистный Ангерран де Ла Фер стоял перед ними.
Наконец, виконт соизволил заговорить.
- Господа, вы отдаете себе отчет в своих действиях? Вы не испытываете стыда, что стали участниками этого позорного дележа?
- А вам-то что, виконт?– взорвалась одна из многочисленных тетушек.- Вам что, Ла Фера мало, так вы еще руки и к владениям нашей покойной сестры тянете? И у вас еще хватает наглости нас попрекать. Ох, зря, зря баловала она вас! Нет в вас ни почтения, ни любви к нашему роду.
- Если бы кто-то из вас действительно нуждался в куске хлеба, я, не задумываясь, отказался бы в его пользу от того, что завещала мне бабушка. Но никто из вас не находится в бедственном положении. Вам все мало! Мнение покойной для вас – ничто, хотя, пока она была жива, вы заискивали перед ней и угождали безмерно!
- Молодой человек, вы берете на себя слишком много!– это уже дядюшка.- Не вам, юнцу, читать нам мораль. Потрудитесь избавить нас от своих речей. Тут вас пока никто не готов слушать.
Огюст побледнел, как стена.
– Я покину вас, господа, раз вам так неприятна правда, но позвольте мне вам указать, что, по завещанию, это теперь дом моей матери и только она вправе приказывать здесь. Вы у нее в гостях.
- Виконт, останьтесь, я прошу вас.- Изабо не поднимала заплаканных глаз.- Я прошу присутствующих учесть наше горе. Вы знаете, кем была для нас моя матушка.
- Лучше бы вы позаботились, моя дорогая, чтобы ваш супруг поддержал вас в тяжелую минуту, а не этот ребенок. Это позор: не явиться на похороны тещи!
Изабо успела схватить сына за руки. Еще секунда – и мальчик сотворил бы непоправимую ошибку. Самообладание покинуло его. Чтобы удержать Огюста, ей пришлось просто повиснуть на сыне; она чувствовала, как его буквально трясет от бешенства.
Она совсем не знала своего сына. Вот он каков: невообразимая смесь гордости, величия, пылкости, честности, открытости - и умение мгновенно замкнуться в себе, отгородиться от внешнего мира несокрушимой стеной. Не слишком ли рано стали проявляться черты Ангеррана? Или это уже результат того, что муж готовит его к роли наследника?
Ей стало не по себе. Этот не по годам зрелый юноша – ее будущий властелин? Он не стремится к власти, но, получив ее, ни с кем делиться ею не станет. Перед ним склонят головы все, кто находится от него в вассальной зависимости. И, не приведи Бог, оказать в чем-либо сопротивление этому юному владыке.
- Оливье, прошу вас, оставьте все, как есть!- попросила она тихонько.- Их вы не переделаете.
- Матушка,- он осторожно снял ее руки со своей шеи,- я прошу Вас в этих стенах называть меня тем именем, которым звала меня бабушка. В Ла Фере – я Оливье. А здесь - Огюст; окажите мне эту милость: это то немногое, что напоминает мне о моем детстве. Я не намерен здесь задерживаться. Хотите, вместе вернемся в Ла Фер? Так будет разумнее; мне не хотелось бы оставлять Вас здесь одну на растерзание вашей семьей.
- Я поеду с вами, мой мальчик. Завтра мы покинем этот дом. Что-то подсказывает мне, что я сюда никогда не вернусь.
Виконт ничего не ответил. Он знал, что ему предстоит еще не один визит в Берри: дело со вступлением в наследство обещало затянуться на годы.

 Отправлено: 12.08.11 21:27. Заголовок: Кольцо Соломона

Глава 17. СМЕРТЬ.РОДИТЕЛЕЙ.

Дорога до Ла Фера была долгой. К концу пути все были окончательно измотаны осенней распутицей, дождями и промозглой сыростью. Только чудом карета не развалилась по дороге. На каждом постоялом дворе надо было останавливаться и что-то чинить. Изабелла чувствовала, что силы ее уходят: она все время мерзла; не помогала ни жаровня, от которой было больше дыма, чем тепла, ни подогретое вино, ни меха, в которые она куталась.
Виконт проклинал себя, что потащил мать в такую погоду в нелегкий путь, но повернуть назад графиня категорически отказалась.
Домой она приехала совсем больная. Ангерран был страшно недоволен, что жена вынуждена была мотаться между Парижем, Берри и Ла Фером по такой мерзкой погоде.
Приехавший врач осмотрел графиню, прописал положенные при сильной простуде лекарства. Прошло несколько дней, но лучше графине не становилось. По ночам ее мучил сильный жар; к утру температура падала и она лежала совсем обессиленная. Ангерран просиживал у постели жены дни и ночи, передав все дела сыну. Граф вдруг, с испугавшей его ясностью, понял, что, теряя жену, он теряет и всякое желание жить. Она была для него всем. Сын, единственная надежда и гордость, стал достаточно взрослым и вполне сможет управиться со всеми делами самостоятельно.
Наступил день, когда графиня попросила позвать сына. Виконт не успел уехать и бросился в покои матери.
Хотя он бывал у нее по утрам и вечером, перед отходом ко сну (на большее у него просто не оставалось времени), его поразило, как изменилась мать за те несколько часов, что он ее не видел.
Выражение спокойствия, какого-то просветления, как предвестник близкого конца, освещало лицо. При виде сына она улыбнулась. Улыбка эта уже не принадлежала миру живых. Огюст понял это сразу. Не в силах вымолвить хотя бы слово, он опустился перед постелью на колени, прижавшись губами к материнской руке. Слезы хлынули из глаз; он ничего не мог с собой поделать. Изабо, все так же улыбаясь, следила за сыном.
- Вам надо привыкать к потерям, мой мальчик. Мы живем в тяжкие времена, и смерть стережет нас. Видите, вот вы единственный из всех детей, кто остался у нас. Я прошу, я заклинаю Вас: сделайте все, чтобы быть счастливым. У Вас для этого есть все: красота, богатство, ум, знатность. Постарайтесь найти себе супругу, достойную Вас по знатности и богатству. И любящую Вас. Это очень важно, мой мальчик, когда ты любишь и любим. Нам с вашим отцом очень повезло: мы не могли жить друг без друга. Это наполняло нашу жизнь радостью, давало нам силы пережить любые невзгоды.- Она замолчала, утомившись. Говорить было трудно, дыхание сбивалось. На попытку сына остановить ее, она отрицательно покачала головой.- У меня мало времени, Огюст, а сказать надо было бы многое. Я непростительно мало времени уделяла вам, не понимала, какая радость была заключена в общении с детьми.
Я еще что-то хочу сказать вам, дитя мое,- она с трудом сняла кольцо с пальца.- Вот, теперь это Ваше. Это кольцо переходит в нашем роду от матери к дочери. Еще не было так, чтобы не осталось в роду женщины, которой можно его передать. Но Богу угодно, чтобы именно Вам досталась эта память. Дайте мне Вашу руку, Огюст, не сопротивляйтесь. Видите, оно точно по Вашей руке. Пальцы у Вас тонкие, как у девушки. Не снимайте его никогда! Слышите: никогда! И отдайте его Вашей старшей дочери, когда она станет взрослой. Это кольцо, пока оно у Вас, будет вашим охранным талисманом, напоминанием, что я всегда с Вами, мой милый. Поцелуйте меня. Вот так!- она откинулась на подушки.- А теперь – идите! Вас позовут, когда придет время.
Его позвали вечером, когда он вернулся, уладив очередное срочное дело.
Мать лежала, все так же улыбаясь, но это была улыбка Вечности.
Он хотел подойти, но ноги отказались слушаться, и он просто остался стоять, ухватившись за дверной косяк. Кто-то, коленопреклоненный, прижимал к лицу руку покойной, гладил ее по лицу, беззвучно бормоча какие-то слова, не видя и не слыша ничего вокруг.
«Отец…» - отстраненно подумал виконт.
Граф поднялся с колен сам, оттолкнув слуг. Повернулся к сыну - и Огюст не узнал отца.
Мать, лежа на смертном одре, выглядела более живой, чем он - застывшая маска скорби и боли.
- Иди, попрощайся,- неожиданно обращаясь к сыну на "ты", выдавил граф и отступил в сторону, пропуская сына к кровати.
Изабо похоронили в фамильном склепе, где всего несколько месяцев назад упокоились души Луи и Ренье.
После похорон Ангерран несколько дней не выходил из своих покоев, не подпуская к себе никого, кроме камердинера, и отказываясь принимать даже сына. Виконт, чтобы хоть как-то избавиться от тоски и боли, полностью ушел в дела графства.
Наконец, граф вышел из своего добровольного заточения: сильно поседевший, суровый и непроницаемый. Словно ничего не произошло, потребовал он отчета во всех делах, и незамедлительно получил ответ: все было решено быстро, четко, в срок и в соответствии с законом. И он впервые, по-настоящему внимательно, как на равного себе, посмотрел на своего наследника. Если виконт в таком горе способен четко решить запутанные дела, то на что он способен в нормальном состоянии души? Граф понял, что пришло время рассказать сыну кое-какие моменты из истории осады Ла Фера. Виконт должен знать, на что способны люди Филиппа. И он посвятил его в содержание письма, оставленного на теле Ренье. Дал ему добро на поиски документов, за которые и этот сын мог поплатиться головой. Но пусть он знает, чего опасаться.
Отец рассказывал, а перед сыном воскресали страницы не такой и давней истории. Времени, когда замок, осажденный войсками короля Генриха, был оплотом верного рыцаря католической веры графа Коласа. Человека, столь преданного делу Святой Церкви, что, не желая служить королю-гугеноту, отдал все свои способности, всю свою преданность не королю Франции, а принципу власти католической веры, воплощенной для него в испанской короне.
Его уважали не только друзья, но и враги. Он был бескомпромиссен в своей вере и видел в служении Святому Престолу обязанность и долг любого христианина, отметая любую ересь, к каковой причислял и протестантизм. Этому человеку, глубоко уважая его за личные качества, невзирая на то, что Ангерран был дружен с Генрихом, граф помогал решать тонкости, связанные с заключением мира. Мира, в результате которого Генрих получил сдачу Ла Фера и власть над Пикардией.
Виконт получил все ключи от домашнего архива. С этого дня все дела по управлению графством легли на его плечи. Граф, оставаясь правителем номинально, переложил всю тяжесть власти на семнадцатилетнего сына.
У молодого человека не оставалось времени на то, чтобы предаваться горю: у него не оставалось времени на сон. После смерти Изабо все ее наследство отошло к сыну, а его было не мало: роскошный дом, мебель, картины, драгоценности: все досталось Огюсту. Это вызвало бурю в стане родни, но все было в соответствии с законами о наследстве. Даже старая сплетня о связи Изабо и Генриха 4 была бессильна; виконт был копией Ангеррана.
Теперь все время виконт был в дороге: Берри, Ла Фер, окрестные деревни, Париж. Ангерран де Ла Фер не щадил сына, вводя его в дела. Огюст присутствовал на судах, которые пока еще вершил граф, он учился входить во все тонкости прав землевладельца, которыми ему предстояло обладать.
Для него открылась вся мера чудовищной ответственности и власти, которыми обладал судья Нижнего и Верхнего суда. Наместник Бога и короля на принадлежащих ему землях, где уже сотни лет не стихает гром сражений, где все вокруг разорено и только островком благополучия держится замок и несколько прилегающих к нему деревень. И это благодаря неусыпным заботам рачительного хозяина. Господь, видимо, все же внял его молитвам: теперь графу есть кому помочь и заменить его, буде в этом нужда.
Уже вся округа с восторгом говорит о виконте: наконец-то судьба наградила графа достойным преемником; еще мальчишка, но уже показал себя хозяином. Нет такой мелочи, в которую бы он не вник. И с таким не станешь плутовать: как глянет на тебя пристально, точно до костей проберет. Сразу понятно: с господином виконтом, как и с батюшкой его, только правду надо говорить, иначе все равно он до нее доберется.
Старый граф спешил. Он не хотел, чтобы сын видел, как уходит его время. На людях граф держался, но с каждым днем ему все тяжелее было вставать по утрам. Он стал избегать ездить верхом, старался больше времени оставаться дома, под предлогом неотложных дел с оформлением наследования. Просматривал старые документы, отбирая то, что могло понадобиться Огюсту в первую очередь.
Он не щадил ни себя, ни сына. И все чаще думал о том, что мальчика надо бы поскорее обручить. Пока он жив, надо позаботиться об этом. Вариант с внучкой Оксфорда остался в прошлом; теперь надо было думать о родовой знати Франции. Нужна невеста, чья знатность не вызывает сомнений, и за которой дадут достойное приданое. Он писал, сверялся с генеалогическим древом всех, кто казался ему достоин этого союза, выяснял, имеются ли девицы на выданье. Невеста должна быть в брачном возрасте (парень уже пошаливает). С этим делом тянуть нельзя: пока он жив, виконт примет его выбор. После же Оливье, с его романтическими взглядами на любовь, может совершить любую глупость. Его понятия о долге и чести, столь уместные в делах, могут оказаться роковыми, если дело дойдет до любовных приключений. Мальчик способен, упаси его Бог, жениться на первой, в кого влюбится всерьез.
Ответы на его запросы начали приходить в конце зимы. Но, прежде чем сообщать о своем решении сыну, Ангерран хотел сам увидеть потенциальную невесту. Не хотелось бы, чтобы девушка была уродиной при деньгах. Конечно, Оливье понимает, в чем его долг, но и самому графу не безразлично, какие внуки родятся от этого брака.
Граф все же собрался выбраться из дому. Для начала он решился на небольшую прогулку: он слишком засиделся дома и отвык от седла. Ехать сам он не решился; у него есть конюший, не зря же он платит ему жалование. Погода прекрасная, весна вот-вот наступит, воздух напоен восхитительным ароматом пробуждающейся природы. Хочется дышать, жить…
Граф погнал коня: впереди лужайка, полная подснежников. Они с Изабо всегда приезжали сюда ранней весной. Вот и сейчас она ждет его с руками, полными цветов.
Непонятно, когда она успела их собрать? Удивительно, даже подол амазонки не успел намокнуть! Он соскочил с коня, словно ему было двадцать лет. И побежал к ней навстречу, не замечая, что ноги тонут в снегу. А она, смеясь, кинула в него весь этот, пронзительно пахнущий весенней талой водой, букет, и протянула к нему руки. Цветы или снег посыпались на него, он не успел понять.
Конюший графа видел, как тот, соскочив с коня, пошел вперед, счастливо улыбаясь и повторяя имя жены. Его протянутые руки встретили пустоту и он, как подкошенный, упал лицом в снег.
Когда слуга подбежал и перевернул его на спину, Ангерран де Ла Фер был уже мертв.

 Отправлено: 13.08.11 10:17. Заголовок: Последняя глава хоро..

Последняя глава хороша! Но есть проблемы. Основная - слишком мало диалогов, это заставляет забыть, что речь идёт о героях Дюма. Визитной карточкой Мэтра всегда был искромётный диалог. Если бы он был активнее представлен здесь, убеждало бы больше.
И смысловой кикс:
stella пишет:

цитата:

-Молодой человек, я слышал, что за вас требовали огромный выкуп. К тому же, насколько я понял, вы - последний из сыновей. Вы наивны, если думаете, что родители пойдут на условия, которые им поставили за ваше освобождение. Никогда ваш отец не станет жертвовать тем, что принадлежит наследнику, ради младшего сына. Подумайте над моими словами, и вам станет ясно, что я предлагаю вам будущее. Ваши родители для себя давно вас похоронили.

а потом из тех же уст:
stella пишет:

цитата:

-Так вы не наследник? -У меня два старших брата, ваше превосходительство. -Вот как! Это весьма усложняет дело. Понятно, теперь, почему вы не уверены в ответе вашего отца, юноша. Значит, придется вам самому доказывать окружающим, на что вы годны. Может, это и к лучшему. Если вы, молодой человек, сумеете попасть домой только благодаря своим личным достоинствам, вам гарантировано уважение общества.

Получается, он сам уже забыл, о чём говорит пять минут наза.

 Отправлено: 13.08.11 10:25. Заголовок: Кольцо Соломона

Так то же Дюма!

 Отправлено: 13.08.11 11:30. Заголовок: Так мы ж его фанаты...

Так мы ж его фанаты. Нет?