ДЮМАСФЕРА - Форум фанфиков по мотивам книг Александра Дюма (отца)

Д'Артаньян открывает глаза. Он удивлен. Во-первых, он есть. Он знает, что умер. Это абсолютно точно. Но тем не менее, он существует. Во-вторых, он сидит. Далеко не самое невероятное в сложившейся ситуации, но почему-то этот факт озадачивает. Только что он лежал на сырой от его собственной крови земле. И вот же он сидит, ощущая под щекой деревянные доски стола, в меру теплого, в меру липкого. В-третьих, он кажется знает это место. Да, абсолютно точно знает. Но почему он здесь?

– Д'Артаньян, вы так забавно изумляетесь. Не помню, позволяли ли вы мне при жизни наблюдать это выражение на вашем лице, – голос звучит одновременно насмешливо и тепло. Так могут позволить себе говорить только со старым другом.

Д'Артаньян выпрямляется, поворачивает голову и радостно вскрикивает.

– Рошфор! Ну конечно! Раз уж это Менг, как без вас?

– Господи, я так много где был, столько всего пережил. Моя жизнь висела на волоске в стольких странах и городах, а вот, поди ж ты, Менг…

– При жизни… При жизни! Стало быть, я мертв. Все-таки мертв!

– Вы огорчены, друг мой?

Гасконец задумывается:

– Нет. Вы знаете, нет.

Рошфор приподнимает бровь, слегка качает головой.

– Да! Черт побери, я огорчен! Я же мертв, Рошфор. Это конец! Всего в секунде от цели, всего за миг до моего триумфа!

Рошфор смотрит на него насмешливо, молчит, ждет.

– Да что вы смотрите на меня так?! Мало мне того, что я мертв, еще и ваша извечная насмешливость. Мне и при жизни ее хватило с головой! – д’Артаньян горячится, вскакивает на ноги, но вдруг успокаивается и вновь садится на стул. – Вы правы, граф. Я не чувствую досады или гнева, радости избавления или спокойствия свершившегося. Я просто здесь. Где-то здесь… – маршал Франции осматривает постоялый двор, в углу которого под большим старым деревом стоит их одинокий стол. – Шелковица? Не припомню я что-то здесь деревьев.

Д’Артаньян проводит пальцем по кромке зелёного листка, удивляясь тому, насколько настоящими кажутся ощущения.

– А, не обращайте внимания. Это в кои-то веки не имеет к вам никакого отношения. Это для меня. Одного из.

– Одного из? О чем вы, граф? – д’Артаньян, несмотря на сумбур в голове, изумление и обилие новых ощущений, все-таки выхватывает из потока информации сказанные на выдохе слова собеседника.

– Не обращайте внимания, д’Артаньян, об этом, может, поговорим позже.

– А о чем мы поговорим сейчас? Право, у меня так много вопросов…

Рошфор не отвечает, лишь кивает головой куда-то за спину д’Артаньяну. Тот разворачивается на стуле и то, что он видит, выбивает из легких удивленное “О!”.

– Это же…

– Да. Это я, – в этот раз Рошфор все-таки проглатывает досадно прицепившееся “один из”. Пусть для начала его старинный друг привыкнет к тому, что мертв, а уж потом они как-то доберутся и до того, что его никогда и не существовало. Почти… Да уж, Рошфору бесконечно хочется увидеть выражение лица гасконца, когда он наконец поймет, в чем дело. С другой стороны, как бы и на этом свете не схлопотать холодной стали в плечо. Или в бедро. Или в грудь. Рошфор непроизвольно вздрагивает. Да какая разница! Они оба не живы. – Рошфор откидывается на стуле и готовится наблюдать этот занимательнейший спектакль.

Человек в фиолетовом камзоле подходит к окну и распахивает его. Рошфор помнит, как ворвался в комнату прохладный весенний ветерок, как запутался в волосах, довершая образ, делая прическу под стать остальному наряду. Он помнит, как ещё одной тяжёлой каплей упало это в чашу его раздражения. Миледи опаздывала, враги догоняли, гостиница оказалась паршивейшей и никакой возможности привести себя в надлежащий вид.

– Неужели вот так я выглядел? – голос д'Артаньяна выхватывает Рошфора из воспоминаний, он переводит взгляд на ворота.

Мальчишка уже там, нескладный, дерзкий, пронзительно молодой, уже так переполненный негодованием, исколотый едва прикрытыми насмешками горожан, что готов взорваться в любую секунду. И конь, ох уж этот конь! Рошфор улыбается.

– Рошфор, если бы я не любил вас так, я сию же минуту вызвал бы вас на дуэль за эту вашу чертову веселость!

– Господи, как же вы собираетесь существовать в этом… месте, в котором вы не можете меня убить, а?

– Не могу?! Я-то? – д’Артаньян вскидывает голову, затем вспоминает. – Ах, ну да…

Тем временем молодой Рошфор и молодой д’Артаньян, один уже соскочил с коня, другой - вышел из гостиницы, стоят друг против друга, как предзнаменование всех бед, как символ непримиримой вражды, как обещание крепкой дружбы.

Рошфор смотрит на себя, надменного, живого, погруженного в жизнь по самый ворот лилового камзола. Он завидовал бы тому себе, если бы мог.

До них долетают голоса, обрывки острых и не всегда изящных фраз, смех случайных зрителей и даже звук, с которым шпага гасконского задиры покинула ножны. Рошфор помнит, что сейчас будет. Он на миг прикрывает глаза и морщится. Ему неприятно вспоминать, как дальше судьба и слуги обошлись с д’Артаньяном. Он даже ощущает легкую… неловкость? Рошфор заставляет себя открыть глаза. Д’Артаньян смотрит на него… сочувственно? Надменному Рошфору стыдно, вспыльчивый д’Артаньян полон сострадания? И когда они успели так измениться? Вот же, будто вчера все это было…

– Скажите, Рошфор. Только честно. Вы простили меня?

– Ох, ну, вы, конечно, были невыносимы... В трусости меня обвинили, подумать только! Да из-за вас я чуть не опоздал! Хм. Но, думаю, что мне хватит благородства…

– Рошфор, я не о том, – голос звучит так тихо, что приходится вслушиваться. Конечно, граф знает, о чем спрашивает лейтенант, ой, нет, капитан, тогда уже и еще – капитан д’Артаньян.

– Да, друг мой. Я и не винил вас. Мне было не до того. Я был занят тем, что умирал, – увидев, как побледнел д’Артаньян, Рошфор устыдился (второй раз за эту недолгую встречу). Он представил, что должен был почувствовать д’Артаньян (один из и все вместе) в тот момент, когда на руках держал убитого им друга. – Простите меня, д’Артаньян, простите. Когда обитаешь здесь так долго, начинаешь очень легко относиться к жизни и смерти. В том не было вашей вины, не корите себя.

Молодой д'Артаньян уже лежит в пыли мостовой. Мертвый д'Артаньян сидит перед ним. Хотя, если подумать, оба они одинаково мертвы. Но тот, что выглядит старше, протягивает руку. Рошфор охотно принимает рукопожатие – извинение или, быть может, знак дружбы. Они смотрят туда, где только что все началось вновь. Опять. Для кого-то другого, не для них. А им, им остаётся наслаждаться апрельским солнцем, дружеской беседой и… А почему бы нет? Теперь-то уж без содрогания:

– Господин маршал, как насчет пары бутылок анжуйского?