Автор: jude Название: Чернокнижники Фандом: А. Дюма "Три мушкетера" Время действия: преканон, 1614 г. Персонажи: Рене д'Эрбле, Жан-Жак де Ротонди де Бикара, семинаристы, наставники и другие... Жанр: джен (приключения) Рейтинг: G Краткое содержание: будни семинаристов Статус: в процессе, но, надеюсь скоро будет дописан Отказ: Дюма и Lys
Примечания: 1. Фанфик является прямым продолжением фанфика "Симара". Семинаристы со странными прозвищами упоминались там. :) Рене-Симаре 10 лет.
2. Семья де Ротонди (иногда - де Ротунди) де Бикара де Каюзак реально существовала. Дюма называет братьев де Бикара гасконцами, но издатель писем Ришелье указывает, что они были выходцами из Неаполя, осевшими в Гаскони. В моих фанфиках - из Флоренции, и еще одним прототипом моих Ротонди послужила семья деи Медичи - евреев-крестников герцога Тосканского и Марии Медичи.
3. Гасконцы произносили сочетание ch не как [ш], а как [ч].
Отправлено: 24.02.21 00:18. Заголовок: Часть I. О трудностях..
Часть I. О трудностях произношения, или как Бикара-Кардинал едва не получил новое прозвище
Зимой семинаристы занимались по нескольку классов в одном помещении — каждый со своим наставником. Огромные комнаты, по которым вечно гуляли сквозняки, никогда не удавалось хорошенько протопить. А так, когда в класс набивалась сотня-другая мальчишек, создавалась хоть какая-то иллюзия тепла. И экономия опять же. Вот только учиться не было никакой возможности: в одном углу малыши-шестиклашки хором пищат латинские глаголы: doceo, doces, docet… В другом — второклассник бьется над мудреной халдейской фразой и никак не может ее одолеть. У самой кафедры — четвероклассники-переростки играют в карты и отвешивают друг другу такие щелбаны, что звон стоит. За последней партой кто-то аппетитно хрустит свежей булкой. Одним словом, Содом и Гоморра, господа, истинные Содом и Гоморра.
Рене давно уже перестал слушать наставника, отчаявшись разобрать что-нибудь в этом гаме, и бесцельно водил пером по тетрадному листу. Он и сам не заметил, как у него получилось чернильное море — с волнами и пенными бурунами. Оставалось только нарисовать кораблик или чудище, всплывающее из темных глубин, но шум вдруг начал стихать: в соседнем классе учитель вызвал читать Жан-Жака де Бикара, и шалопаи один за другим примолкли.
Жан-Жака не зря прозвали Кардиналом — он был умнее всех в классе. Может быть, даже умнее учителя. Он блестяще писал латинские и греческие диктанты, переводил с листа, его сочинения наставники хранили как образец грамотности и изящного слога. Но чтение и уроки риторики были для гасконца Бикара сущей пыткой, а для его товарищей — веселым развлечением в череде серых школьных будней. Отец Марцелл, наставник третьего класса, не терпел ошибок и не скупился на оплеухи, считая, что ничто так хорошо не вколачивает знания в тупые ученические головы, как старая добрая розга. Бывало, дочитывает школяр страницу до конца, а у самого — щека распухла от затрещин, и слезы из глаз льются.
Бикара достался отрывок из Блаженного Августина:
— Ибо если бы ему представился только вид лочади, он не мог бы подумать, что видит человека…
Учитель, ходивший между рядами, приблизился к столу Бикара, и Рене почувствовал, как у него по спине забегали мурашки, словно это над ним нависла карающая длань отца Марцелла. Желторотики и их наставник испуганно притихли, забыв про латинские глаголы, четвероклассники отложили карты, верзила-второклассник, заросший щетиной по самые глаза, поднял голову от словаря, и в наступившей тишине стало слышно, как лакомка за последней партой икает, подавившись куском булки.
Однако отец Марцелл сегодня был неожиданно ласков:
— Сын мой, — почти пропел он. — Повторите еще раз слово «лошадь».
На лице Бикара появилась мучительная гримаса, словно он усилием воли хотел заставить язык и губы произнести ненавистный звук. Но тщетно:
— Лочадь, — проклятый гасконский акцент!
— Скажите «школа», — не сдавался отец Марцелл. — Ну же!
— Чкола… — гасконец страдальчески воззрился на учителя: ну, что ты ко мне привязался? — но тот был неумолим.
— Скажите «шляпа».
И тогда Бикара обвел товарищей взглядом — мол, не поминайте лихом, братцы! — и улыбнулся отцу Марцеллу улыбкой висельника:
— Берррет! — четко выговорил он, растягивая звук «р».
Кто-то истерично хихикнул, кто-то закашлялся, прикрывая рот рукавом сутаны — и секунду спустя школяры сползли под парты, давясь смехом, всхлипывая и завывая. Смеялись все: первые ученики и отпетые хулиганы, малыши-желторотики, вчера переступившие порог семинарии, и завтрашние выпускники, корпящие ночами над рукописью диссертации. Даже наставники утирали глаза, жалуясь, что печка чадит.
А Бикара? Бикара схлопотал звонкую пощечину, да такую, что на щеке у него остались следы пальцев отца Марцелла.
— Все идут обедать, — заключил отец Марцелл, — а господин Ротунди останется в классе и поразмыслит над своим поведением.
— Ротонди, — поправил Бикара с невозмутимостью настоящего гасконца, но его уже никто не слушал: школяры повскакивали, хватая портфели, и устремились к выходу, обгоняя друг друга.
— Эх ты, лочадь! — Асмодей, проходя мимо, щелкнул приятеля по лбу — чтобы не унывал.
Все знали, что отец Марцелл зазря придирается к Бикара и фамилию его нарочно коверкает. А еще все знали, что у Бикара старший брат — в плену у турок: Жан-Жак недавно получил об этом письмо, то есть не сам Жан-Жак, конечно, а его родные, но дела это не меняло. И со стороны отца Марцелла было совсем уж дурно обижать человека, у которого такое горе.
Отправлено: 24.02.21 12:05. Заголовок: Часть II. План мести..
Часть II. План мести
Этот немногословный паренек умел, казалось, все на свете: штопать чулки, стирать белье, печь репу в золе, торговаться на рынке, как жид. Лавочники уступали ему товар за треть цены – лишь бы он отстал. А еще Бикара умел свистеть по-птичьи. Он и сейчас насвистывал, взбивая мыльную пену в тазу, правда, мелодия была совсем грустной.
— Давай сюда сутану, — Жан-Жак обернулся, и Рене вдруг заметил, что у приятеля глаза на мокром месте.
— Кардинал, ты что плакал? Отец Марцелл тебя сильно ударил?
— Да ну, ерунда! — гасконец яростно шмыгнул носом. — Стал бы я из-за оплеухи слезы лить. Это от мыла, — и принялся за стирку с таким рвением, что только брызги полетели.
Д’Эрбле сидел на кровати, обхватив, колени руками. Была пятница — базарный день, и почти все обитатели комнаты разошлись кто куда. Кто был зван в гости, кто с утра околачивался в кабачке у Люксембургских конюшен, надеясь немного заработать, подавая игрокам мячи и считая очки. Немногие счастливчики, которым родители переслали денег с оказией, отправились к кондитерам на Медвежью улицу. Бикара был наказан, и ректор запретил ему покидать семинарию. А у Рене не было ни родных, ни друзей в городе, ни денег на пирожные. Зато вся комната была в их с Жан-Жаком распоряжении до самого вечера. Красота!
— За что отец Марцелл тебя не любит? В классе больше сотни мальчишек, и каждый коверкает латынь на тысячу ладов. А он почему-то к тебе привязался, — не дождавшись ответа, мальчик продолжил: — Отец Ансельм, наш хормейстер, куда добрее. Он даже голоса на учеников не повышает, не то, чтобы ударить кого-нибудь.
— Если уж на то почло, то я предпочту отца Марцелла с его плеткой, чем отца Ансельма с его добротой! — фыркнул Бикара. — Симара, он снова задержал тебя после репетиции?
— Мы готовимся к рождественской мессе. — Рене потупился, краснея. — Что такого?
— Да ничего, — гасконец выжал мокрую одежду, бросил ее прямо на пол, отнюдь не блиставший чистотой, взял таз и c криком «Поберегись!» выплеснул грязную воду за окошко.
— Не повезло бедняге! — ухмыльнулся Жан-Жак. — Промокнуть в такой мороз! Сбегай за водой, Симара. Мне еще надо выполоскать белье.
*** Когда со стиркой было покончено, а сутана, две пары штанов и рубашка сушились на веревке, натянутой у печки, Бикара уселся на кровати рядом с приятелем, дуя на покрасневшие от ледяной воды ладони.
— Болят? — Рене осторожно взял его руки в свои. — Я, когда ведро нес, думал у меня пальцы к ручке примерзнут. Такой холод…
— Симара, — Кардинал помолчал, прислушиваясь к треску дров в печке, и неожиданно вернулся к начатому разговору: — Поверь, ты не первый, кого отец Ансельм оставляет после репетиций. И не последний.
Если Бикара и хотел этими словами возбудить в приятеле ревность или заставить его взяться за ум, то укол не достиг цели. Рене поднял на друга совершенно наивные глаза, обрамленные пушистыми девичьими ресницами, и спросил:
— Он и с тобой занимался?..
— У меня нос длинный, — Жан-Жак улыбнулся и подергал себя за кончик носа. — Петь мечает.
— Неправда!.. — Рене звонко рассмеялся.
Нос у Бикара, в самом деле, был длинный, крючковатый, придававший ему сходство с хищной птицей, высматривающей добычу. Но Рене никогда не слышал, чтобы форма носа мешала кому-то петь. А пению он начал учиться, еще не умея толком ходить.
— Тогда голоса нет, — Кардинал засмеялся, вторя другу.
— Неправда! Неправда!
— Тогда слуха.
— Все ты врешь!..
— Да я же чепелявлю! — нашелся Бикара. — Ты же сам слычал: меня теперь весь класс будет «лочадью» дразнить.
— Хочешь, я научу тебя правильно говорить? — воодушевился Рене. — Скажи: «Шевалье де Шомон ехал в Шалон на шалой лошади».
— Че… Че… — Бикара сплюнул и махнул рукой. — Пустое! Король Генрих за всю жизнь от этого акцента не избавился — где уж мне!.. А кто этот Чомон?
— Так, к слову пришлось, — тихо вздохнул Рене. — Скажи лучше, чем ты не угодил отцу Марцеллу? Он ведь тебе проходу не дает, только и ищет к чему бы прицепиться.
— Да я на Троицин день прислуживал на мессе и залил ему сутану освященным вином. А он подумал, будто я нарочно хотел осквернить Святые Дары. Ох, крику было!
Бикара снова хихикнул, но глаза у него оставались серьезными, и Рене, как всегда, не смог понять, шутит его приятель или говорит правду.
— И как нам теперь быть? — спросил он, помолчав. — Дворянин не может терпеть такие унижения… Но… не вызывать же отца Марцелла на дуэль?.. Он все же лицо духовное…
— Ну… — Бикара задумался на целую минуту, разглядывая морозные узоры на оконном стекле, и вдруг улыбнулся: — Вот, что Симара, мы можем навести на него порчу!
— Но ведь это колдовство, страшный грех! — ахнул д’Эрбле, сжимая ладони в молитвенном жесте.
— Не страшней, чем убийство на дуэли, — резонно заметил Бикара, вставая, чтобы подбросить дров в печку. — В дядиной библиотеке каких только книг нет. Даже парочка настоящих гримуаров имеется. Я принесу такой, как только меня домой отпустят, и мы поглядим, что можно сделать.
Домой… Рене отвернулся к стенке, пригорюнившись, и все коварные планы мести сразу вылетели у него из головы. В этом была разница между ним и Кардиналом: Бикара был наказан, но дома его ждали матушка, тетя и дядя, братья и сестры. Волновались, навещали, передавали гостинцы. А Рене был свободен, он мог уйти хоть сейчас. Только идти было некуда. И в огромном, промерзшем до самого нутра городе его никто не ждал. Деньги за его обучение и пансион вносили исправно. Раз в год, к Пасхе, ему шили новое платье и покупали пару башмаков. Но разве платье и башмаки сравнятся с мамиными объятиями?
jude ,замечательное начало рассказа или повести. Только Симара( я так понимаю , что будущий Арамис) уж больно нежным ребенком у тебя получается. И этот отец Ансельм, насколько я понимаю- педофил, мне не нравится совсем.
Кэтти, спасибо. Отец Ансельм персонаж фанфика Lys "О доброте". И Вы не ошиблись на его счет. Но, как я поняла из текста Lys, самого страшного там не произошло: отец Ансельм был просто слишком ласков с мальчиком, а одинокий ребенок к нему тянулся. У меня в фанфике тоже не будет ничего страшного. Отец Ансельм только упоминается.
Рене в этом фанфике всего 10 лет, и он только год в семинарии. Да, он здесь - очень нежный мальчик, но не в дурном смысле этого слова. Просто такой склад характера и воспитание. Хитрость и жесткость придут намного позже.
И Рене, кстати, совершенно не понял, о чем его предупреждает Бикара.
Отправлено: 24.02.21 13:45. Заголовок: Отец Ансельм, как не..
Отец Ансельм, как нечистый на помыслы духовный пастырь появился первым, если меня память не подводит, у Джулии в одном из рассказов. Потом он перекочевал к Lys. Мне ужасно нравится, когда придуманные авторские персонажи обосновываются в фиках и становятся такими полноправными героями, что некоторые читатели уже меня спрашивали, а где они упоминаются у Дюма.))) Вот и Бикара становится таким же, теперь его восприятие станет куда шире - его детство завязано с Рене. Да будет благословен Дюма, что оставил нам столько лакун для творчества.)) jude , у тебя так здорово получается, такие они живые!
Мне ужасно нравится, когда придуманные авторские персонажи обосновываются в фиках и становятся такими полноправными героями, что некоторые читатели уже меня спрашивали, а где они упоминаются у Дюма.)))
Примечание 1. Следующая часть сюжетно связана с фанфиком "Итальянец". Время действия - вечер того же дня, когда Бикара получил оплеуху, а потом стирал одежду. Примечание 2. Отказ и благодарность Орхидее за чудесный фанфик "Сказочник"
Часть III. Пьеро
Адская братия вернулась в тот день позже обыкновенного, и Мастема, предводительствовавший ею, отчего-то был зол, как настоящий демон, поднявшийся из глубин преисподней, разве что огнем и серой не плевался. А Асмодей, замыкавший шествие — как никогда напоминал взъерошенного воробья, и Рене подумал, что их воришка попался-таки лавочникам с Сен-Мишель, и те как следует оттаскали его за рыжие лохмы. Но это означало, что ужина нынче вечером не будет.
Мастема, не снимая башмаков, повалился на кровать и накрыл голову подушкой, пригрозив тем, кто станет шуметь, скорой расправой. И спустя несколько минут — захрапел, не удосужившись даже прочитать молитву. Семинаристы тоже улеглись и, поспорив немного из-за одеял, пошушукавшись и похихикав, один за другим заснули.
Симару разбудил тоскливый шепот над самым ухом:
— Не, ну а чего он? Три раза по мячу не попал! Ну, я и закричу: «Мазила!»
— А он?
Рене, не открывая глаз, узнал Бикара — по выговору.
— А он сказал, что загонит мяч мне в рот, если я не уймусь.
Теперь мальчик догадался, что на кровати у них сидит Асмодей и о чем-то жалуется гасконцу. Из Бикара со временем получился бы хороший духовник: он умел слушать, не перебивая, когда это требовалось, и давать дельные советы, когда о них просили, а главное — молчать о том, что услышал.
— И ты унялся?
— Скажешь тоже! — в голосе нормандца послышались горделивые нотки.
— А он?
— А он сдержал свое обещание…
Бикара начал разбирать смех:
— Не промазал, значит?.. Пф… Пф…
— Ох, лучше бы промазал!..
Рене открыл глаза и в дрожащем свете лампады увидел, что Асмодей ощупывает нижнюю челюсть.
— Ты же мог подавиться… — он осторожно присоединился к беседе, и Бикара уткнулся лицом в подушку, заходясь в безмолвном хохоте.
— Не бойся, Симара… этому проглоту… ничего не сделается…
Это было правдой: худой, угловатый, весь — как занозистая щепка, Асмодей постоянно что-то жевал, даже на молитве, а если не жевал, то ныл от голода. Впрочем, и сам Рене за целый год так и не привык к скудности семинарских трапез и к постоянному чувству легкости в голове и в животе.
— Вы дадите поспать?! — Мастема взревел, словно нечистый дух, узревший экзорциста, и мальчики снова перешли на шепот. Вот надо же: сам храпит — а все слышит!
— Что? — лениво отозвался Рене. Спать расхотелось, но было так уютно лежать в теплой постели, молчать и мечтать.
— Все равно. У тебя это здорово получается, — нормандец, озябнув, поджал босые ноги, и Бикара гостеприимно откинул край одеяла: залезай, мол. Асмодей не заставил просить себя дважды, улегся — и в кровати стало совсем тесно.
— Расскажи дальше про Пьеро, — предложил Бикара. — Мне не хочется думать, что он умрет в тюрьме с голоду.
— Не умрет, — пообещал Рене. — Он будет есть сальные свечи.
— Гадость какая! — возмущенный до глубины души Асмодей ткнул Рене локтем в бок. — Я бы даже с голодухи не стал…
— Гадость, — согласился мальчик. — Зато сытно…
Это было немногое, что он запомнил из того страшного года, когда колесил с балаганчиком братьев Мартинелли по всей Италии. Тошнотворный вкус перетопленного сала, запах дешевого пойла, которым разило от деда, белый костюм Пьеро с большими пуговицами и колыбельная про черного человека, что приходит по ночам к непослушным детям и уносит их в своем мешке. Колыбельную пела девочка с такими же черными кудрями и блестящими глазами, как у него самого. Рене помнил, как она наклонялась к нему, чтобы поправить одеяло. Но кем она была — вспомнить не мог.
Он думал тогда, что этот черный человек — его дед, старик Мартинелли. Украл же он его из дома? Дед говорил, что доброму христианину негоже расти среди иудеев — научат еще всяким еврейским штучкам! Но сам не учил ничему хорошему — только заставлял играть Пьеро и петь на улицах, в дождь и в холод. А когда напивался, грозил, что в Риме продаст его в Папскую капеллу. По счастью, до Рима они не добрались. Переменчивая судьба бродячих актеров занесла их в Лион, и там Рене увидел шевалье де Шомон… отец. Отец, которого он потерял, едва успев обрести.
Ему дали имя. Пусть не Шомон, но д’Эрбле — ничем не хуже. Ему дали право называться дворянином. Ему обеспечили крышу над головой и достойное будущее. Ведь стать аббатом куда лучше, чем ярмарочным шутом. Родня покойного батюшки не уставала об этом напоминать и ждала благодарности. Рене смиренно благодарил, но иногда в его душе поднимались совсем не христианские чувства! Быть гостем в отцовском замке, который — сложись все чуть иначе — мог бы принадлежать ему…
В свои десять лет он был достаточно умен и понимал, что требовать большего — глупо, и что надеяться отныне можно только на себя. А еще — что не стоит держаться за прошлое, если хочешь чего-то добиться. Ринуччо Мартинелли, маленький Пьеро, должен был исчезнуть — и исчез. От него остались разве что черные волосы, жгучие южные глаза и голос. Из тех голосов, что рождаются только под небом солнечной Италии.
Рене был актером с пеленок, и это не преувеличение: в Мантуе его, еще не умевшего говорить, выносили на сцену, когда по сюжету требовался младенец. А потому сыграть французского дворянина, шевалье д’Эрбле, не составило для него труда. Он играл с таким упоением, что картины его прежней жизни мало-помалу потускнели, выцвели и казались теперь полузабытым сном — порой волшебным и сказочным, порой кошмарным.
Он помнил еще отдельные лица, фразы, голоса. Но кем были эти люди, и что связывало его с ними — сказать бы уже не смог. Кажется, он даже стал забывать итальянский.
jude,поправьте меня, если я путаюсь. Симара- сын итальянской певицы и шевалье де Шомон. Т. Е. по матери - он еврей? После скорой смерти родной матери его в свою семью взяла другая актриса - еврейка у которой казнили мужа. Уже у нее мальчика украл руководитель бродячей христианской труппы старик Мартинелли, которого мальчик считал своим дедом. Так? Но мальчик в момент его кражи -еврей, раз мать еврейка. Тогда почему Мартинелли считает его христианином живущим среди евреев? Что я пропустила? А фик очень хороший получается. Да и еще интересно, , будущий Арамис хорошо владел французским и испанским, возможно и скорее всего вспомнил ( заново овладел) итальянским. Ведь на богословском факультете он учился в Италии вместе с францисканцем, которого сменил на посту Генерала Ордена Иезуитов. При этом францисканец его не узнал ( Это конечно ляп Мэтра) Но по Канону Арамис еще не плохо владеет и английским. Не так свободно как Атос, но понимает и может изъясниться. У Вас будет о том где и почему он выучил английский?
Мать Рене не еврейка. Певица Катерина Мартинелли (и реальная, и в фанфике) была итальянкой и католичкой. Еврейских корней у нее не было. Но в Мантуе, особенно в театральной среде, евреи и христиане тесно общались и были в хороших отношениях. Когда Катерине было 14 лет, отец фактически продал ее невинность за хорошие деньги. В 18 лет она умерла от оспы. Это то, что было в реальности.
В фанфике после смерти матери Рене забирает актриса Джудитта Франсес - вдова-еврейка, мать таких же маленьких актеров - Йоффы и Анзеля. Забирает просто из дружеских чувств и жалости. Ребенку лучше дома, чем в приюте. Возможно, спустя какое-то время мантуанские власти вмешались бы и не позволили бы Рене воспитываться в еврейском доме. Но пока на это никто не обратил внимания. Тем более, Рене был полноправным членом труппы и продолжал играть в спектаклях.
Катерина умерла в начале марта, а старик Мартинелли вернулся в Мантую в мае-июне - и потребовал внука себе. А когда не отдали - попросту украл мальчика. На реальном Друзиано Мартинелли висело убийство, преступления перед церковью, а еще он не брезговал сводничеством.
С дедом и его труппой (большу часть, которой составляли родственники) Рене прожил около года, пока во время выступлений в Лионе шевалье де Шомон не узнал братьев Мартинелли и не выяснил, что Рене - вероятно, его сын. Возраст сходится, и Катерина была девицей, когда они встретились. Шевалье оказался человеком более-менее честным и выкупил мальчика у деда. Даже, не будучи уверен до конца, что это его ребенок. Хотя бы для того, чтобы избавить от актерской доли.
В дядиной библиотеке каких только книг нет. Даже парочка настоящих гримуаров имеется. Я принесу такой, как только меня домой отпустят
Вот прям-таки и гримуаров? Да ещё парочка?! На видном месте так и лежат? Ой, наколдуют эти оболтусы, чувствую, наколдуют... Или цукаты по-пуатевенски из дягиля со вкусом болота выйдут или настойка из мухоморов, что от домашних зверей о шести рогах...тьфу, ногах обыкновенно употребляется! А походу ещё подожгут чего-нибудь, как водится... Ох, и нагорит чародеям, долго не присесть будет!
Отправлено: 28.02.21 10:48. Заголовок: А! А куда еврейский ..
А! А куда еврейский папа смотрит??? Мимо не пройдёшь, чтоб не зацепиться. Ох, соблазн для неокрепших душ! Это всё от лукавого, вот как назовешься, так и...
Отправлено: 28.02.21 11:09. Заголовок: Рыба пишет: А куда ..
Рыба пишет:
цитата:
А куда еврейский папа смотрит???
Папы, увы, уже не было в живых. Он умер в конце 1613 г. Дядя стал опекуном детей де Ротонди. Бикара дома ждали матушка, тетя и дядя, братья и сестры - но не отец.
Рыба пишет:
цитата:
вот как назовешься, так и...
Так, у одного Бикара из всей этой братии вполне нормальное прозвище - Кардинал. Ничего крамольного
Отправлено: 28.02.21 11:27. Заголовок: jude пишет: у одног..
jude пишет:
цитата:
у одного Бикара из всей этой братии вполне нормальное прозвище - Кардинал. Ничего крамольного
Так вот и есть, что у одного! А прочие-то!!! Аж жуть берёт!
А вообще мне интересно, как эта шайка малолетних поганцев осуществит намерение? В смысле колдовства. Это ж семинария. Воспитанники под надзором быть должны едва ли не круглые сутки. Начиная с подъема в четыре утра, молитв, общей трапезы, занятий и т.д.
Отправлено: 28.02.21 11:50. Заголовок: Рыба пишет: Аж жуть..
Рыба пишет:
цитата:
Аж жуть берёт!
Народная этимология трактует имя Асмодей как "уничтожитель". Так нормандец и уничтожает все съестные припасы - так, что остальным ни крошки не остается.
Воспитанники фактически оставались без надзора после отбоя. Спать ложились далеко не все. Кто-то умудрялся закатывать в комнате попойки, когда родители присылали деньги. Кто-то учил уроки по ночам. Кто-то избавлялся от гасконского акцента (правда-правда ) Учитель мог заглянуть в спальню, а мог и не заглядывать.
— Скажите «шляпа». И тогда Бикара обвел товарищей взглядом — мол, не поминайте лихом, братцы! — и улыбнулся отцу Марцеллу улыбкой висельника: — Берррет!
О! Вот здесь я просто легла. И рыдала в ближайшую кошку минут десять Было у меня в детстве как говорили "чрезмерно акцентированное Р"... Долго бились, почти выправили. Теперь думаю - зачем?! Это ж был гасконский акцент!...
Рыба, Ленчик, у меня был картавый [р] и мягкий [ш] - нечто среднее между [ш] и [щ]. Звук [р] исправили так, что, кажется, довели до чрезмерно акцентированного - как в испанском и в арабском. [ш] - так и остался мягким.
И только изучая современный иврит, я узнала, что для этого языка как раз и характерны грассирование и мягкий [ш].
Отправлено: 28.02.21 20:47. Заголовок: У меня у сына , у до..
У меня у сына , у дочери, у внучек это "Рррр" - врожденное.))) Когда-то, года за полтора до отъезда, сидели мы с сыном в приемной у дантиста в детской поликлинике. И какая-то мамаша стала возмущаться, что я за мать, что позволяю, чтобы у моего сына был такой неприличный выговор! Как я могла не обратиться к логопеду!!! Вот она такого никогда бы не позволила. (Позволила бы себе какая-то израильская мамаша учить постороннего человека таким образом, мало ей было бы места. Но мы были еще в Стране Советов)))) Я кротко и ехидно поинтересовалась у этой мамочки, а как же Владимир Ильич Ленин с его невообразимой картавостью? Мамаша сникла на мгновение, но потом нашлась: "Вашему сыну будет плохо, над ним будут смеяться!" И тут меня прорвало: "Слава Б-гу, мы едем в такие края, где его выговор примут нормально". - И куда же это? - В Израиль. Пауза: мадам заткнулась.
Отправлено: 01.03.21 03:31. Заголовок: Рыба пишет: Надо об..
Рыба пишет:
цитата:
Надо обратно!
Я с остатками своего "гасконского" безумно радовалась, связавшись с толкиенистами... Митрандир, Арагорн, Боромир, Гортхауэр... По 1-2 букве Р в каждом имени... Профессор, вы нарочно, да?!
Отправлено: 25.08.21 13:11. Заголовок: Часть IV. Певчие На..
Часть IV. Певчие
На другое утро после злополучной игры в мяч рот у Асмодея перекосило на сторону, точно у старика разбитого ударом.
– Ух ты! – восхищенно присвистнул один из младших учеников, поднеся свечку к лицу товарища так близко, что рисковал подпалить его рыжие патлы. Подумал и ткнул Асмодея пальцем в сизо-багровую, будто слива, щеку: – Болит?
Нормандец неразборчиво заругался, и всем стало ясно, что болит. И еще как.
– Дай, я посмотрю, – предложил Мастема не терпящим возражения тоном, и Асмодей, одолеваемый дурными предчувствиями, мышкой шмыгнул под одеяло. Мастема расхохотался, а за ним – и все нечёсаные и неумытые (по причине раннего часа) обитатели комнаты.
Из-под одеяла вынырнул кулак:
– Только троньте, черти!
Перешучиваясь, переругиваясь, бормоча молитвы, семинаристы принялись одеваться и заправлять кровати.
– У меня вода в кувшине замерзла! – пискнул кто-то из желторотиков.
– И у меня, и у меня, – сразу отозвалось несколько голосов.
– Чего вы хотите? Не лето чай! Рождество на носу.
– А ведь он петь не сможет… – вдруг понял Рене и кивнул на Асмодея, съёжившегося под одеялом, и в комнате на миг повисла тишина, а потом мальчишки разом загалдели, предлагая то приложить к щеке лёд, то красную тряпку, которую перед тем надо окунуть в ночной горшок (верное средство, бабка, светлая ей память, всегда так делала!), то чеснок (глупости, это только от зубной боли помогает!) и другие не менее диковинные средства.
– Очухается, – заключил Мастема. - К Рождеству будет как новенький.
Из-под одеяла не донеслось ни звука.
Ни на молитву, ни к завтраку нормандец не вышел. А если живоглот Асмодей не хотел есть, значит дело было плохо. Тут даже Мастема поколебался в своей уверенности. И посовещавшись, братия отправила двух парламентеров к отцу Полю в лазарет. Осмотрев больного, отец Поль развел руками и признал, что здесь он бессилен и надо посылать за хирургом. Потом был седой хирург с военной выправкой и по-военному же лихо подкрученными усами, который все удивлялся, как мальчик сумел вывихнуть челюсть, и, наконец, объявил, что кости целы, вывих он вправил, но отёк сойдет еще не скоро, и надо бы поберечься – не открывать рот слишком широко.
Братия – от облегчения, не иначе – заржала, как табун ретивых жеребцов, а Асмодей, даже не вскрикнувший под руками хирурга, вдруг расплакался.
Он все еще всхлипывал, когда они втроем – с Симарой и Кардиналом – пошли показаться хормейстеру.
– Отец Ансельм будет в отчаянии, – вздыхал Рене. – Хор на Рождество останется без солиста.
– Ты справишься, Симара, – нормандец осторожно потрогал подвязанную челюсть и сглотнул: – У тебя голос, как… – закончить он не успел, потому что в спину его клюнул бумажный шарик. Потом еще один и еще один. Бикара тоже досталось.
– Эй, певчие!
Рене обернулся, на ходу вытаскивая из портфеля тетрадь и азартно вырывая из нее чистый лист. Еще недавно он позорно сбежал бы с поля боя, втянув голову в плечи под градом бумажных шариков, но теперь он был своим в семинарии и, главное, с ним были друзья.
– И что с того, что певчие? – шарик угодил прямиком в глаз дебелому второкласснику, заставив того заморгать и отступить, но его приятели сдаваться были не намерены:
– Горлышко не болит?
– Отчего бы? – второй шарик, увы, пролетел мимо цели, и Рене снова запустил руку в портфель, ища оружие поувесистее.
– Так репетируете с утра до поздней ночи! – второклассники прыснули со смеху. – А кто-то и до третьих петухов!
– Га-га-га! Хы-хы-хы!
– Если правильно брать дыхание и не рвать связки, то и болеть ничего не будет. Это любой младенец знает.
Бесхитростный ответ Рене поверг озорников в такой гомерический хохот, что мальчик от неожиданности едва не выпустил портфель. Им дали пройти, провожая смешками и непрошенными советами, и Асмодей отчего-то совсем сник:
– Я не пойду, – вдруг заупрямился он. – Скажите отцу Ансельму сами. Объясните, мол… Не пойду, Симара, даже не проси…
Бикара понимающе улыбнулся, будто знал что-то неизвестное Рене, и сжал предплечье нормандца:
– Как знаешь. Только ты ведь не станешь опять есть дурман, а?
Асмодей в ответ криво усмехнулся:
– Где я его достану зимой? Ох, чёрт, болит! – он погладил распухшую щеку и, не оглядываясь, побрел обратно в комнату.
– Есть дурман? Он что хотел… – Рене округлил глаза и закончил страшным шепотом: – Отравиться?..
– Нет, что ты! – Кардинал обнял его за плечи. – Какие только глупости приходят тебе в голову, Симара! Ты же знаешь Асмодея: он был так голоден, что, не дождавшись обеда, сорвал в огороде первую попавшуюся траву, а это оказался дурман.
– Ты мне врешь, – тон Рене внезапно сделался холодным и отстраненным – таким тоном отец Ансельм отчитывал лентяев, пропускавших репетиции: – Вы мне врете, Жак Ротонди де Бикара.
– И в мыслях не было! – Кардинал потянул его в сторону, к скамье, стоявшей у стены: – Давай-ка присядем, пока нас не сшиб с ног какой-нибудь торопыга.
– Коридор пуст, все занимаются, – мальчик, поколебавшись, опустился на скамью, и Бикара, сев рядом, снова взял его за плечи и долго всматривался ему в лицо.
– Пойми, Симара, Асмодей тут один. В семинарии… и во всем Париже, если не во всей Франции. У него нет родных, как у меня, или покровителей, как у тебя, - при слове «покровители» Рене чуть слышно фыркнул, но Кардинал, похоже, этого не заметил: – Ему иногда бывает тяжело. Я просто хотел его немного приободрить. Мы так шутим, вот и все.
– Кардинал, – Рене облизал губы и придвинулся ближе, льдинки в его голосе почти растаяли, осталось одно недоумение и затаенный страх: – Почему над нами все смеются? Что значит «певчий»?
– Певчий… – Бикара пожал плечами. – Хорист. Что еще может означать это слово?
– Правда? – Рене очень хотелось поверить другу, но из головы все не шли насмешки второклассников: – Нет, правда-правда? Поклянись!
Бикара, не глядя, вытащил первую попавшуюся книгу из открытого портфеля Рене, положил на нее ладонь, и торжественно произнес:
– Чтоб мне до самой Пасхи ходить наказанным! Без обеда и без отлучек в город!
Страшнее клятвы семинария не знала, и Рене облегченно вздохнул:
Отправлено: 23.09.21 12:08. Заголовок: jude , работа котору..
jude , работа которую стоит ждать невероятно атмосферный и реалистичный текст. Отчего-то вспоминается младшая школа (пусть там все было иначе, но атмосфера детского проказничества и особой невинности осталась) К тому же герои у вас получились как живые по своему интересные
Отправлено: 04.11.22 15:53. Заголовок: Часть V. Восьмая зап..
Часть V. Восьмая заповедь (начало)
Недели, оставшиеся до Рождества, запомнились Рене как череда бесконечных репетиций. Он начинал петь, едва открыв глаза поутру, пел, отходя ко сну и, кажется, даже во сне. Отец Ансельм забирал его с уроков – к вящему неудовольствию других учителей, занимался с ним вовремя перемен, а иногда и после отбоя. Пока остальные играли в карты, или списывали у друзей сочинения или клевали носом над книгой, притворяясь, что учат уроки, Рене разучивал свою партию. Отец Ансельм запрещал ему долго гулять во дворе и пить холодную воду:
– Останетесь без голоса! – и все сокрушался, что не разглядел такое чудо раньше: – Матерь Божья, поставить это ангельское сопрано с альтами! С альтами! – почтенный регент закатывал глаза и прижимал ладонь ко лбу, будто его мучила мигрень. – Мне надо было сразу прослушать вас самому, а не доверять это болвану Жан-Батисту! Ах, сколько времени пропало даром! Но мы ведь успеем? – он приседал на корточки, с тревогой заглядывая Рене в глаза, и тот серьезно кивал: «Непременно успеем».
Может быть, кто другой не выдержал бы и сдался или даже заболел, перетрудившись, но только не Рене. Он чувствовал себя как… сразу и не скажешь как – наверное, так чувствует себя попавшая в сеть и почти задохнувшаяся рыба, которую чья-то милостивая рука вдруг отпустила в родную заводь. В нем словно проснулся маленький Ринуччо Мартинелли, едва не уснувший вечным сном. Проснулся и запел – так прекрасно, как не пел никогда прежде. Нет, не так, он не пел – он дышал музыкой, он пил ее, как целебный бальзам. Он снова жил – впервые с тех пор, как покинул Мантую. Жил, а не пытался выжить, как рыба, бьющаяся в луже воды на дне рыбацкой лодки.
Одно печалило Рене – он все не находил времени поболтать с Кардиналом как раньше. Он теперь обедал и ужинал у отца Ансельма и ночевал у него же, а если и приходил в спальню семинаристов, то далеко за полночь, когда Бикара давно спал или делал вид, что спит. С гасконцем творилось что-то неладное: он, похоже, всерьез вознамерился оспорить титул худшего ученика у Асмодея. Он забросил книги, прогуливал классы, дерзил наставникам. И его табели, которые ректор еженедельно отправлял родственникам, с каждым разом становились все хуже.
Но если Асмодея прежде защищало покровительство отца Ансельма, то у Бикара покровителей в семинарии не было. Если только королева-мать… Но королева-мать была далеко, в Лувре, а отец Марцелл – вот он, рядом. Отец Марцелл торжествовал: «Я говорил! Я говорил вам, что этот… этот Ротунди еще покажет свою дурную натуру!» А Бикара невозмутимо ложился под розги, стойко терпел пощечины и нахально улыбался, слушая очередное нравоучение. Мастема пытался было вернуть его на путь истинный, но кончилось все тем, что они подрались – и оба угодили в карцер. Неслыханное дело! Со дня основания семинарии еще никто не попадал в карцер. У них и карцера-то не было, там хранили всякий хлам, который жалко выбросить. Раз в год эконом семинарии проводил ревизию в каморке, решая, что стоит починить, что – пустить на растопку, а что полежит до следующего раза, покрываясь пылью и паутиной. Ключ – чтобы запереть нарушителей порядка – так и не нашли, и дверь подперли тяжелой скамьей, которую старшеклассники, пыхтя, приволокли со второго этажа.
Что произошло между ними во время заточения, осталось тайной, но, выйдя на волю, приор распорядился:
– Кардинала не трогать. Этот гасконец знает, что делает, – он что есть силы хлопнул Бикара по плечу: – Терпи, раз решился. Твоя Голгофа еще впереди, – и прибавил, покачав головой: – Хотя ты и дурень. Охота тебе жизнь ломать? Ведь дождешься, что выгонят.
Кардинал хмыкнул:
– Ты сам сказал: я знаю, что делаю.
Тем дело и кончилось, только проходивший мимо монах-капуцин как-то чересчур внимательно посмотрел на школяров, столпившихся на лестнице. Но и он пошел своей дорогой, ничего не сказав.
Капуцин появился в семинарии почти тогда же, когда Рене занял место Асмодея в хоре и начал разучивать сольную партию, готовясь к рождественской мессе. Говорили, что он прибыл с инспекцией, чтобы доложить молодому королю, насколько хорошо воспитывают и развивают юные души и умы в семинарии, основанной его отцом. Чудной он был: то грохотал своими деревянными сандалиями (как он только в них не мерз?!) по каменным полам, точно прокаженный, предупреждающий всех о своем появлении, то – двигался по-кошачьи бесшумно, появляясь в классах в самый неожиданный момент. Участвовал в диспутах, задавая подчас такие каверзные вопросы, что учителя застывали с открытым ртом. Азартно спорил со старшеклассниками – повышая голос, стуча кулаком по столу, близоруко щурил глаза, ища в книгах нужную цитату. Играл с мелюзгой на переменах в классики. Заглядывал на кухню, совал свой острый нос во все котлы и кастрюли и даже ходил с поваром на рынок. Ректор предлагал ему жить и столоваться у себя и был готов принять, как дорого гостя, но инспектор, поблагодарив его в изысканных выражениях, сказал, что это ненужные хлопоты, и что он будет рад простому топчану и обеду из ученической столовой.
Капуцин подозрительно смахивает на отца Жозефа. Юль, придется перечитать все сначала - очень большие временные интервалы, многое забылось. Но отрывочек, как всегда у вас, прекрасен.
Отправлено: 05.11.22 16:47. Заголовок: Jude, спасибо! Как ..
Jude, спасибо!
Как всегда, интересно, атмосферно и психологически точно!
Jude пишет:
цитата:
Он чувствовал себя как… сразу и не скажешь как – наверное, так чувствует себя попавшая в сеть и почти задохнувшаяся рыба, которую чья-то милостивая рука вдруг отпустила в родную заводь. В нем словно проснулся маленький Ринуччо Мартинелли, едва не уснувший вечным сном. Проснулся и запел – так прекрасно, как не пел никогда прежде. Нет, не так, он не пел – он дышал музыкой, он пил ее, как целебный бальзам. Он снова жил – впервые с тех пор, как покинул Мантую. Жил, а не пытался выжить, как рыба, бьющаяся в луже воды на дне рыбацкой лодки.
Чувства человека, ИМХО, которому жизнь позволила вернуться к своему призванию, не скрывать, а показывать свои способности
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 48
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
stella пишет: 
На видном месте так и лежат? 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума