***
Граф де Ла Фер ощущал такую досаду, что пришлось сделать над собой усилие, чтобы она не переросла в нечто большее – в гнев. На столе между бокалом и графином лежало распечатанное письмо от Рауля, только сегодня доставленное почтой, и второе, нераспечатанное, адресованное мадемуазель де Лавальер. Это второе ближе к обеду принес лакей г-жи де Сен-Реми. Мадам не озаботилась приложить к письму записку, она велела передать с лакеем – на словах! – что все письма от виконта к мадемуазель впредь будут непременно отправляться в Бражелон. Так графа давно не унижали! Г-жа де Сен-Реми, бывшая маркиза де Лавальер, обладала на редкость вздорным характером и была настолько самодовольна и вульгарна, что оставалось только удивляться, в кого пошла Луиза – словно это была не её дочь. Мадемуазель уже сравнялось четырнадцать, она была стройна и высока для своих лет, пепельно-белокурые косы отягчали хрупкую шею и оттого она чуть клонила головку вбок. Это был её привычный жест, придающий ей вид скромного внимания, а ласковый взгляд умных глаз делал весь её облик запоминающимся. Мадемуазель де Лавальер не была красавицей в полном смысле этого слова, но обещала расцвести и стать объектом мужского желания.
Граф сердился и на сына, хоть вряд ли мог упрекнуть его в неповиновении. Виконт стоически перенёс запрет встречаться с Луизой всякий день и наедине, кроме тех моментов, разумеется, когда эти встреч не избежать – например, при гостях на охотах или праздниках у соседей. С тех пор Рауль непременно сообщал отцу о таких случаях: он старался казаться невозмутимым и бесстрастным, и у него даже получалось. Граф кивал сыну, однако напускное равнодушие виконта не могло его обмануть – сердце болело смотреть на молчаливое терзание своего отпрыска.
Всякий другой отец без промедления женил бы наследника, как было раз и навсегда заведено в том кругу, к которому принадлежал граф де Ла Фер, но у него не хватало духу решиться на этот шаг. Он хорошо представлял себе, что невеста виконта должна происходить как минимум из тех нескольких семей, что составляют высшую аристократию королевства, а падчерица господина де Сен-Реми никак не вписывалась в эти жёсткие рамки. Граф не отрицал достоинств девушки – истинных или мнимых – но ещё одна мысль сводила его с ума: как благородный и утончённый Рауль смог бы выносить общество такой тёщи, какою грозила стать мадам бывшая маркиза? И сколь долго по её милости продлился бы счастливый брак виконта?
Граф вздохнул – сердиться на сына не следовало, поскольку писать мадемуазель де Лавальер ему никто не запрещал – это просто досада жжёт сердце, надо успокоиться и всё обдумать. Граф вздохнул ещё раз: внутри как будто всколыхнулся пузырёк, потом ещё один всплыл в горле, и он резко кашлянул, сухо и надсадно. В груди потягивало и болела рука, вернее, конечно, это отзывалась старая рана в плече. Ещё бы не болело, чёрт возьми, подумал он, решительно подымаясь из кресла и направляясь на воздух, мерить шагами длинную аллею замка Бражелон.
Сначала помогло, и он даже попытался выбросить из головы неприятные мысли о г-же де Сен-Реми, а потом Гримо разыскал его в парке и доложил, что ужин готов, и граф, повернув к дому, неожиданно почувствовал усталость. Не желая показать этого перед старым слугой, он лишь махнул ему, сказав "скоро буду", и прислонился плечом к дереву. Если б можно было прилечь у его корней, он бы прилёг, так велико было искушение: граф тряхнул головой, расправил плечи и, невольно считая шаги, пошел к замку.
Пришлось поужинать и вообще приложить немалые усилия, чтобы чуткий Гримо не заподозрил неладное – это заставило собраться, но одновременно и изматывало. Стоит только расслабиться, знал он, отпустить контроль, и потом ещё долго придётся возвращать себя в прежние рамки. А он привык, что тело и разум повинуются ему: он был превосходным наездником и до сего дня не оставил занятий в фехтовальном зале у итальянского маэстро в Блуа, куда наезжал ради этого дважды в неделю.
Досадуя теперь уже на себя, граф вздохнул, отложил книгу, отставил бокал и поднялся из кресла, совсем намереваясь лечь. Но приоткрытое окно хлопнуло, внезапно сорвался ветер, могучим дуновением согнувший клён у самой стены, и тишину глубоких сумерек огласил яростный кошачий вопль. Что такое? Граф в недоумении шагнул к окну, но там было почти совсем темно, лишь деревья под ветром будто в порыве отчаяния заламывали руки. Он закрыл окно на защёлку и сразу всё стихло, ветви покачались и застыли, как травы в тихой воде. Да что ж такое?
Треск нагоревшей свечи заставил графа вздрогнуть и резко обернуться: дымок поплыл, завиваясь кольцами, а в зеркале над столиком отразился полосатый кот бандитской наружности, усатый, встрёпанный и хмурый.
Так вот кто орал под окном! Только как он проник сюда, в спальню? Де Ла Фер огляделся, ища глазами кота: надо поймать его и выставить за дверь! Однако отражение было, а живого кота нигде не было.
Тем временем зазеркальный кот потрогал лапой стекло. Оно, словно расплавленное в печи, налилось розовым светом, обрисовав мягкую подушечку, и прогнулось, расступилось. Кот выбрался на столик, встряхнулся и уселся вылизывать лапу. Граф молча смотрел на него, а потом протянул руку. Кот замер, понюхал воздух и ткнулся головой в графскую ладонь. Прежде чем де Ла Фер сумел сообразить, что делать с непрошеным гостем, кот мягко спрыгнул на пол, встал на задние лапы у двери, поскреб когтями задвижку, отодвинул её и канул во мрак. В соседней комнате что-то немедленно упало.
Граф хмыкнул и, приподняв брови, обратил недоумевающий взор к зеркалу – мол, что ещё оттуда выйдет? И с той стороны тоже кто-то обернулся, мотнув длинными чёрными кудрями.
– О, кузен! – промолвил этот кто-то, просияв в улыбке. – Вы не видели моего кота? Вельзевул, кис-кис…
Графа почему-то совершенно не смутило явление покойного кузена – молодого, словно он только вчера навещал Ла Фер и они с юным Оливье развлекались охотой. Куда более странным показалось имя кота!
– Вельзевул?
– Ну, да, просто Бу. Котик, кис-кис-кис…
– Думаю, кот нагуляется и придёт. Он в соседней комнате что-то увлечённо роняет.
– Бандит полосатый… Вы уж простите, что так получилось.
– Пустяки! Давайте тоже сюда. – Граф указал на место подле себя.
– Зеркальце маловато! – прыснул Шарль-Сезар.
– А вы… э… сейчас где?
– Видите ли, это немного трудно объяснить. Я в некотором роде умер. Уже пять лет как.
– Да, знаю. Это весьма прискорбно. А я, что, тоже? Я тоже умер? – наконец удивился де Ла Фер. – Если я с вами разговариваю?
– Ну, отчего бы вам не поговорить с кузеном – без оглядки на форму существования?
– Так, стало быть, загробная жизнь и в самом деле есть?
– Хм, и ещё какая! Не желаете попробовать?
– Шу́тите, Рошфор? Для этого нужно… всего лишь перестать жить?
– О, далеко не все живые живы.
Де Ла Фер нахмурился.
– Не принимайте близко к сердцу невразумительные и тёмные речи призрака, – фыркнул на это Рошфор, приложив ладонь к груди, а когда он отнял её, на блестящем атласе камзола прямо против сердца заалела рана. – Граф невольно зажмурился. – Моему уже ничего не сделается! – Рошфор снова положил ладонь на то же место и словно смахнул пылинку – кровавая дыра исчезла, как и не бывало! – А вот вашему, пожалуй, может и повредить.
– Ох, кузен, – перевел дух де Ла Фер, – вам всё как будто пустяки? – Рошфор лишь хихикнул. – И что смешного?
– Вы теперь тоже говорите "пустяки"!
– Теперь? А раньше?
– А раньше важно говорили: "Пустое!" И вот рукой ещё так…
Шарль-Сезар весьма похоже, но в то же время комично, повторил жест Оливье, подсмотренный ещё в той жизни.
Де Ла Фер не удержался и улыбнулся:
– Я тоже кое-что перенял у вас, знаете ли!
Рошфор вопросительно приподнял бровь, а граф продолжил:
– Я время от времени весьма ловко загоняю себя в угол, а потом пытаюсь найти выход.
– О, неужели ирония? Кстати, и придворное платье у вас фиолетового бархата.
– Да… Что?! – изумился граф. – Откуда вы знаете?
– Мне открыты все тайны, как и положено всякому порядочному призраку, – улыбался Рошфор.
Де Ла Фер поймал себя на мысли, что отец много лет назад отчего-то не пожелал, чтобы он продолжил знакомство с бретонским кузеном, и теперь граф чувствовал, будто у него отняли некоторую часть жизни. Трое друзей-мушкетеров и составляли его жизнь, этого нельзя отрицать, но Шарль-Сезар был единственным родственником, который всё знал о его, Оливье, безумной женитьбе, но не осудил, не отвернулся и сохранил его тайну.
Настоящей дружбы между ними не возникло, жизнь скорее разводила их, чем способствовала сближению, однако оба кузена знали: в самой крайней нужде, когда испробовано всё, им было у кого искать опоры. Впрочем, теперь уже поздно об этом, поскольку Шарль-Сезар покинул этот мир.
Ещё одна мысль возникла и пропала, и если бы де Ла Фер успел довести ее до конца, то увидел бы, что он, подобно старому графу Ангеррану, распоряжался жизнью сына – мягко и ненавязчиво, но со всей положеной отцовской властью. И что же, отпустить Рауля из-под своей руки? Позволить ему совершать безумства? Нет, виконт достоин лучшей участи…
– Вы мало напоминаете призрака, кузен, – сказал де Ла Фер, выдержав паузу.
– Конечно, я неплохо тут устроился. А вы не хотите составить мне компанию.
– Искушаете?
– Конечно! – согласился Шарль-Сезар и полуобернулся, кивнув себе через плечо.
Граф посмотрел туда, куда указывал его гость – вдали на холме высился замок из светлого камня и крыши синели под летним небом.
– Рошфор бретонский… – изумленно прошептал де Ла Фер.
Кузен лишь кивнул снова с ясной улыбкой на губах.
Граф продолжал всматриваться в неуловимо знакомый пейзаж, и вдруг картина словно ринулась ему навстречу. Де Ла Фер покачнулся и схватился за край стола, так это было неожиданно. Приблизились и остались позади склоны с виноградником и грушевым садом, домики, сбегающие вниз с холма, ручей с соснами на песчаном откосе, ограда замка и лужайка. На лужайке играли дети, и на их игру смотрела молодая дама. Она обернулась, ветерок развил ее светлый локон, и она рассмеялась, придерживая кокетливую шляпку и чуть наклонив голову – видимо, привычным жестом.
– Луиза! – ахнул де Ла Фер.
– Да, моя жена, – согласился Шарль-Сезар. – А вы откуда знаете?
– Но… такое невероятное сходство!
– Да с кем же?
– С мадемуазель де Лавальер!
– Э… Я с ней знаком?
– Полагаю, нет.
– Подождите-ка… Так, маркиза я знал… у него дочь… подождите… – Рошфор куда-то исчез, всё стихло, только за зеркалом беззвучный ветер подгонял медлительные белые облака в пронзительно-синем небе.
Де Ла Фер не вполне понимал, что видит – картины из прошлого кузена, или всё происходит сейчас – там, где кузен пребывает, но это обстоятельство почему-то нисколько его не удивило. Сон это или грёза – пусть длится ещё, коли выпало повидаться с Рошфором.
Прошли наверное минуты три и Рошфор явился снова.
– Ого! – физиономия его выражала крайнее удивление, а глаза блестели. – Как девочка подросла! Я бы сам на такой женился! Ну, если бы уже не…
– Я не знал, что у вас семья. Итак, ваше графство не ушло в чужие руки – я этому рад, очень рад!
– Ваше ведь тоже не останется без наследника, если что…
– Ага, вы всё-таки пришли не просто так? – промолвил де Ла Фер. – Скажите прямо, моё время истекло?
– Вас это пугает?
– Чёрт возьми, Рошфор, нет! Не пугает! Но у меня есть обязательства. Долг, который не отменить, не уплатить сполна.
– Долг перед нашим мальчиком? – приподнял бровь Шарль-Сезар.
– Простите? – не понял де Ла Фер.
– Да перед Раулем же!
– Нашим?!
– Ну, да. Вы-то всего-навсего… гм… опекун… – Рошфор состроил ехидную ухмылку. – А я ему дядя.
– Что-о?!
– Но ведь некая весёлая герцогиня – вы её знаете – всё-таки моя кузина. И это наше родство даже не "родство по-бретонски".
– Откуда вы знаете про… неё?
– Про матушку Рауля? Помилуйте, мне ли не знать?
– Послушайте, сударь, я запрещаю… я запрещаю вам говорить на эту тему!
– Отчего? Грехи молодости…
– Рошфор!
– Э… увлечения молодости – это лучшее, что остаётся в финале. Честь имею. – И Шарль-Сезар кивнул, прощаясь.
– Постойте!
– Да?
– Так и уйдёте? Для чего вы приходили? Для чего-то же вы приходили?
– Непременно с тайным умыслом? Да ещё и с этими намёками на близкий финал? Пустое, граф. У меня кот сбежал, а у вас болит в груди…
– Это плечо болит.
– Старая рана, и не иначе – к дождю? Ну-ну…
– Не вижу причины для иронии.
– А я вижу, что вы сердитесь, вот и вообразили на мой счёт бог знает что.
– Я сержусь?
– Да. Оттого, что досадуете.
– Я?!
– Конечно. На вон то письмо, что валяется на столе, на себя, на отца, на сына. Он приедет. Уже скоро.
– О!
– А мне найти бы только кота…
– Кота?
– Ну, да, Вельзевулку, адово отродье! – В соседней комнате что-то опять грохнулось на пол, и Рошфор продолжил: – Он вам весь дом перевернёт!
Граф вышел из спальни и скоро вернулся с котом подмышкой. Тот упирался ему в бок всеми четырьмя лапами и глухо ворчал, сжимая в зубах маленький стеклянный флакон. Де Ла Фер попытался отнять у кота его добычу, но полосатый ворюга снова взвыл громко и грозно. В конце концов, в зубах кота осталась пробка от флакона, а само его содержимое плеснулось на халат графа. В комнате запахло резко и пряно.
– О, божественный аромат! – фыркнул Рошфор с той стороны. – Узнаю страсть бедняги Вельзевула! Давайте его сюда, иначе Бражелон к утру будет в руинах. И себе уж налейте, выпейте за нашу встречу!
Рошфор протянул руки и де Ла Фер передал ему кота, легко преодолевшего призрачную границу зеркального стекла. Кузен принял кота в объятия, поклонился и растаял в свете, потоком ударившем из резной рамы. Граф заслонил глаза и некоторое время постоял у зеркала, а потом наполнил бокал. Подумал, и влил туда же остатки жидкости из флакона.
"Ваше здоровье, кузен, где бы вы ни были…"
Плечо почти уже не ныло, на сердце не давило, граф глубоко вдохнул и выдохнул – как же это здорово дышать полной грудью! Дышать и жить так, как живётся, без оглядки на прочих. Странное дело, ведь кузен Шарль-Сезар всегда так и жил – по собственному разумению и совести. А супруга его, удивлённо качнул головой граф, просто копия мадемуазель де Лавальер! Только куда более живая. Неужели виконт и кузен Рошфор имеют сходные вкусы?
"Какое занятное видение, это, несомненно, от расстройства чувств происходит, не призрак же мне явился, в самом деле! Жаль только, что с кузеном я так и не возобновил знакомство, пока было можно… Нет, занятное видение…"
Он ещё постоял, глядя в зеркало. Поверхность его отражала, что всегда – добротную резную мебель, шёлковую шпалеру, полог кровати. Граф прилёг, не раздеваясь. Видимо, это настойка подействовала так, но четверть часа спустя де Ла Фер думал о самом важном: о том, что к приезду Рауля должны распуститься ирисы, и что как раз заново отделаны и обставлены модной мебелью его комнаты в замке, что в оранжерее созревают так любимые им апельсины, и что они вдвоём непременно наведаются в Блуа – в книжную лавку и в фехтовальный зал – да мало ли какие ещё удовольствия они позволят себе в этот приезд виконта домой.
Смешать это всё, но не взбалтывать опять же! 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума