Отправлено: 15.05.16 21:27. Заголовок: Старые счеты
Название: «Старые счеты» Фэндом: А. Дюма «Три мушкетера», Стелла «Кольцо Соломона», Э. Челеби «Книга путешествий» Персонажи: Атос, Каюзак Жанр: драма Краткое содержание: зарисовки из алжирского плена Рейтинг: PG-13 Размер: мини Статус: пока закончен Отказ: Дюма, Стелле, Lys
Примечания:
1. Франсуа де Ротонди де Каюзак был моряком. У меня они вместе с шевалье де Ла Фером попадают в алжирский плен.
2. В Османской империи публичные женские танцы долгое время были под запретом. Танцовщицы могли выступать только для узкого круга зрителей в частных домах. Это привело к появлению юношей-танцоров, одетых в женское платье и подражающих девушкам. Таких мальчиков называли кучеками (малышами) или тавшанами (зайчатами). Обычно ими становились рабы и дети покоренных народов. Карьера плясуна начиналась в 12-13 лет и продолжалась, пока он сохранял юный вид. Расцвет этой традиции пришелся на XVI-XIX вв.
Отправлено: 15.05.16 21:35. Заголовок: - Ко мне, господин г..
- Ко мне, господин гвардеец! Я убью вас!
Каюзак обернулся. Помощь подоспела вовремя. Атос, которого поддерживало только его неслыханное мужество, опустился на одно колено.
- Проклятие! - крикнул он, - Не убивайте его, молодой человек. Я должен еще свести с ним старые счеты, когда поправлюсь и буду здоров. Обезоружьте его, выбейте шпагу... Вот так... Отлично! Отлично!
Это восклицание вырвалось у Атоса, когда он увидел, как шпага Каюзака отлетела на двадцать шагов. Д'Артаньян и Каюзак одновременно бросились за ней: один - чтобы вернуть ее себе, другой - чтобы завладеть ею. Д'Артаньян, более проворный, добежал первым и наступил ногой на лезвие.
Каюзак бросился к гвардейцу, которого убил Арамис, схватил его рапиру и собирался вернуться к д'Артаньяну, по пути наскочил на Атоса, успевшего за эти короткие мгновения перевести дух. Опасаясь, что д'Артаньян убьет его врага, Атос желал возобновить бой. Д'Артаньян понял, что помешать ему - значило бы обидеть Атоса. И, действительно, через несколько секунд Каюзак упал: шпага Атоса вонзилась ему в горло…
***
- Молчи, молчи, ради Бога! – Жак склонился над братом, воюя с крючками на вороте его камзола, - Потерпи, пожалуйста.
Но Франсуа, казалось, не слышал:
- Ек…Ек… - в горле раненого что-то булькало, - Екклесиаст был не прав…
- Что? – Бикара поднял голову и встретился взглядом с Атосом. Мушкетер подошел ближе и крепко сжал руку бывшего врага: «Квиты».
Каюзак смежил веки:
- Черт тебя возьми, не мог ударить ниже… Сейчас все было бы кончено.
- Того, кто сумел выжить в алжирском аду, не так-то просто убить, - по губам мушкетера скользнула тень улыбки.
- Тебе ведь тоже снится каторга, а?- прошептал раненый, - Не отвечай. И так знаю, что снится. Нам этот крест нести до конца дней своих.
Благородное лицо Атоса омрачилось:
- Прощай, танцор. Да поможет тебе Бог.
- Прощай, кафир!1
Этой беседы никто не услышал, за исключением разве что младшего де Ротонди, сидевшего на крыльце монастыря.
*** Солнце пекло немилосердно. Рыночная площадь, на которой с утра шла бойкая торговля, стремительно пустела. Купцы закрывали лавки, немногие гуляющие спешили укрыться в кофейнях. Город замер, сморенный зноем. Только в порту да в каменоломнях работа не прекращалась даже в самые жаркие часы.
У фонтана в центре площади расположилась компания богато одетых турок.2 На поясах у некоторых поблескивали клинки. Видно, местная «золотая молодежь». Среди юношей выделялся стройный брюнет в расшитом серебром кафтане и пышных шароварах. Голову франта венчала кокетливая бархатная шапочка. Длинные, тщательно завитые локоны, раскрашенные хной руки, подведенные глаза, – все выдавало в нем кучека.
Пророк запретил своим ученикам смотреть на женские танцы. Но без развлечений скучно, и турки быстро нашли выход из положения, заменив танцовщиц миловидными юношами. Этих насурьмленных, нарумяненных мальчиков можно было встретить в любой мейхане.3 Они сновали среди посетителей, предлагая напитки, плясали, показывали трюки. Танцоры были в моде. Им посвящали стихи, за их благосклонность сражались. Бывало, что во время выступления публика впадала в неистовство, и дело доходило до кровопролития. Случалось, что плясунов убивали – из зависти или же из ревности.
Франт указал приятелям на мальчишку-раба, прикованного к стене баньо.4 Остальные одобрительно закивали. Схватив с ближайшего прилавка кувшин, юноша наполнил его водой и двинулся к узнику:
- Что, кафир, жарко? Вот, держи! – он поставил сосуд на землю, - Пей, это свежая вода, - танцор недурно говорил по-французски.
- Дай… – прохрипел невольник, - Я не дотянусь…
- Захочешь пить – дотянешься, – молодежь устроилась под навесом, напротив баньо, и приготовилась смотреть представление.
- Сейчас, господа мои, вы увидите, как неверный будет проявлять чудеса ловкости! – тоном фокусника объявил кучек, - Что только жажда делает с людьми!
Цепи, которыми приковывают бунтовщиков, слишком короткие: ни лечь, ни сесть, ни наклониться. Можно было, конечно, прислониться к стене, но камень так раскалился, что несчастный рисковал бы изжарится живьем. Оставалось лишь переминаться с ноги на ногу и считать минуты до вечернего намаза. А тут еще этот проклятый кувшин: стоит под самым носом – и не достать!
- Давай!Yalla! – подбадривали турки свою жертву, - Немного терпения, и у тебя получится!
Нет уж, он не станет посмешищем для этих собак: мальчик пнул ненавистную посудину, и вода выплеснулась на землю.
- Дурачок, зачем воду вылил?! Из-за тебя я проиграл пари, - и, наклонившись совсем близко, шепнул, - Вы, кажется, не рады старому приятелю, Ла Фер?
Узник мотнул головой, силясь вырваться:
- Я знал морского офицера Франсуа де Ротонди, с плясуном Фаттахом я не знаком!
Юноша отпустил невольника и отступил на шаг:
- А ты ничуть не изменился, Ла Фер. Всегда считал себя лучше прочих. Дети флорентийского лекаря – неподходящая компания для сына статс-дамы Марии Медичи, не так ли?
- Я не лучше и не хуже тебя, - вздохнул шевалье, - Просто я предпочел гнить в тюрьме, а ты – стать «винным мальчиком».5 Вот и вся разница между нами.
Даже под слоем румян было заметно, как танцор побледнел:
- Надеюсь, Вы понимаете, сударь, что нанесли мне тяжкое оскорбление?
- Разве я не прав? – синие глаза в упор смотрели на Каюзака, - Впрочем, я к Вашим услугам! Только, вот цепь… - Огюст провел рукой по шее.
- Валид! – крикнул Фаттах стражнику, - Раскуй этого неверного. Дайте ему кинжал, и пусть дерется!
Турки не поняли, в чем причина ссоры, но весть о дуэли встретили с энтузиазмом:
- Сними с него цепи, Валид! Посмотрим, как щенки грызутся!
Ошейник, душивший Ла Фера, упал, кто-то сунул мальчику в руку ятаган, и они с Каюзаком оказались друг напротив друга, посреди площади.
- Что, шевалье, потанцуем? – ухмыльнулся ренегат.
Преимущество было на стороне Франсуа: он был старше, опытнее, ловчее. И не простоял несколько часов кряду под палящими лучами солнца. Огюст чувствовал, что из этой схватки ему не выйти живым. Что ж, по крайней мере, он погибнет с честью, как христианин и воин!
Противники дрались молча: оба берегли дыхание. Тишину нарушал лишь звон клинков да плеск воды в фонтане. Даже турки притихли, глядя на юношей, кружившихся в смертельной пляске. Наконец, силы оставили шевалье, и он, как подкошенный, рухнул к ногам Каюзака. Удара не последовало: Франсуа, заткнув клинок за пояс, присел на корточки рядом с Огюстом. Размазавшийся грим превратил лицо танцора в уродливую маску:
- Живому псу лучше, нежели мертвому льву.6 Подумай об этом на досуге, Ла Фер! – Каюзак присоединился к своим друзьям, и молодые люди покинули площадь.
- И все же… - шевалье облизал пересохшие губы, - И все же я предпочитаю быть мертвым львом…
Примечания: 1.Неверный. 2.Все мусульмане были для европейцев "турками", как европейцы для мусульман - "франками". 3.Кабак, таверна. 4.Тюрьма, где держали пленников. 5.Еще одно название плясунов. 6.Екклесиаст 9:4
- Хорошо, - улыбнулся Ла Фер, - только не читайте, лежа на ковре. Сядьте за стол, - он поднял книгу, - Плутарх?
- Да, - ответил Бражелон, - я читал о восстании Спартака. Скажите, господин граф, - Рауль помедлил, - правда, что Вы были пленником у алжирских пиратов?
Ла Фер невольно вздрогнул:
- От кого Вы услышали эту небылицу, виконт?
- От Шарля-хромоножки… Ой! – мальчик осекся, заметив, что опекун нахмурился.
- Я, помнится, просил Вас, Рауль, никогда не называть шевалье де Марильяка этим прозвищем. Смеяться над слабостями и недостатками своих ближних – очень плохо.
- Но, я не имел в виду ничего дурного! Его все так зовут: и маркиза де Лавальер, и Андре де Сете,1 и месье де Рошфор, и господин де Бикара, и…
- Даже если все так делают, еще не значит, что это правильно, - прервал граф поток оправданий, - Стало быть, Вам рассказал Шарль…
Шарль де Марильяк2 был внуком Мишеля де Марильяка, хранителя королевской печати. Мальчик родился здоровым, но когда ему минуло три года, заболел горячкой и с тех пор не ходил. Родные и знакомые намекали безутешной матери, что ребенку было бы лучше в монастыре. Однако мадам де Марильяк, потерявшая мужа и свекра, не сдалась на их уговоры. Шарль остался дома. В хорошую погоду слуги выносили его в сад, и шевалье часами лежал под старой яблоней, листая книги или наблюдая за облаками. Друзей у юного Марильяка почти не было, а потому граф не препятствовал Раулю навещать соседа. Пусть играют. Шарль рос умным и рассудительным мальчиком, виконту эта дружба могла принести лишь пользу. Кто бы знал, что все так обернется?
- Да, - кивнул Рауль, - А Шарлю рассказал Жорж де Бикара.
«А тому – отец», - мысленно закончил Ла Фер и чуть не помянул Бикара-старшего недобрым словом.
- Шарль сказал, что Вы с товарищами подняли алжирских рабов на бунт, точь-в-точь как Спартак, - глаза виконта сияли, - А потом захватили пиратский корабль и с триумфом вернулись во Францию. И что Вас встречал сам король.
- Шевалье преувеличил мои скромные заслуги, - усмехнулся граф, - Восстанием руководил не я, а капитан Симонсон. Мне тогда было всего тринадцать лет, Рауль. Но, смею надеяться, я достойно проявил себя во время битвы.
- Битвы? Значит, Ваши друзья были гладиаторами, как в Риме? – воскликнул мальчик.
- Да… гладиаторами… - странно, он ведь совсем не знает их имен, одни клички: Серьга, Шах, Халва, Порченый, Грек, Израиль…3 Что сталось с этими ребятами? Куда занесла их судьба? Симона давно нет среди живых. В 1616 году он сплясал свой последний танец перед тунисским деем.4 Каюзак погиб семь лет назад, при Сент-Кристофере. Море приняло и навеки упокоило корсара.
- Это очень страшная сказка, Рауль, - покачал головой Ла Фер, - Быть может, я поведаю Вам ее, когда Вы станете постарше.
- Я уже достаточно взрослый, - обиделся Бражелон, - В прошлом месяце мне сравнялось восемь лет.
- Вы правы, - граф, сидевший в кресле, встал и отошел к окну, - Просто, мне нелегко вспоминать о тех событиях… Один из моих товарищей по несчастью слишком дорого заплатил за нашу свободу.
- Он был Вашим другом? – тихо спросил сын.
- Скорее, врагом…
*** Тот день, проведенный на базарной площади, закончился для шевалье жестокой лихорадкой. Впрочем, нет худа без добра: Мустафа-паша,5 наслышанный о храбрости юного пленника, выкупил мальчика за триста монет и повелел перенести его к себе во дворец. Правитель Алжира был весьма образованным человеком. Он говорил на нескольких европейских языках, музицировал, писал стихи, а также собирал редкие книги и разные диковинки со всего света. Недавно паша купил по случаю свиток, написанный халдейским шрифтом, и теперь искал переводчика, который смог бы расшифровать эту тайнопись. Для Огюста, изучавшего древние языки сначала в Наваррском коллеже, а затем – с профессором Сорбонны, мэтром д’Акином, не составило труда прочитать рукопись. Это был отрывок из Евангелия от Матфея на арамейском.6 Мустафа проникся к невольнику еще большим уважением. Отныне Ла Фер мог свободно гулять по городу, нося на ноге только легкую цепь, брать книги из дворцовой библиотеки и играть с детьми паши.
Одно было плохо: рядом постоянно находился Каюзак. Ренегат вызывал у шевалье чувство брезгливости. Фаттах был личным рабом Мустафы. Он прислуживал за столом, читал хозяину вслух, подавал ему трубку, развлекал его танцами и пением. Неволя, похоже, совсем не тяготила юношу. При дворе алжирского правителя ему жилось ничуть не хуже, чем в Лувре, где Каюзак провел детские годы. Правда, врагами он тоже успел обзавестись. Однажды Франсуа не вышел к завтраку. На вопрос отца: «А где малыш?» - Карим, старший сын паши, промямлил:
- Неважно себя чувствует… - и, давясь от смеха, зашептал на ухо брату, - Эта дикая кошка Азра ему чуть глаза не выцарапала. Кричала, что с тех пор, как Фаттах появился во дворце, муж в ее сторону смотреть не желает.
Каюзак пару раз пытался поговорить с Огюстом, но натолкнулся на ледяное презрение:
- Поглядите, во что Вы превратились, сударь! Вы даже не пес, Вы – комнатная собачка!
- Берегитесь, Ла Фер, я заставлю Вас пожалеть об этих словах! – вспыхнул юноша.
- Попробуй, миньон!
Драка, казалось, была неизбежна, но тут в сад выпорхнула стайка пестро одетых мальчишек:
- Эй, Фаттах, идем с нами стрелять из лука!
- Придется отложить нашу беседу, шевалье, - Франсуа послал Огюсту воздушный поцелуй и побежал за товарищами, а Ла Фер зашагал в порт: его ждал Симон.
*** Портовая мейхана была похожа на сотни других кабаков, с той лишь разницей, что в европейских тавернах пили вино, а на Варварийском берегу – курили гашиш. Впрочем, запретную буху – фиговую водку – здесь тоже можно было достать.7 В центре зала под звон кастаньет кружились танцовщицы. Такую пляску Огюст когда-то видел в Севилье – кажется, это было тысячу лет назад. Маленький певец, притулившийся в углу, тонким голосом выводил «Моренику».
Смуглянкою прозвали меня люди. Не смотрите, не смотрите, что я черна: Солнце опалило мою кожу. Братья прогневались – Поставили меня стеречь виноградники: Своего виноградника я не сберегла.8
Ла Фер не знал, в чем было дело: то ли в клубах сладковатого дыма, витавшего в воздухе, то ли в монотонном ритме барабанов, то ли в грациозных движениях девушек, но пляска пьянила не хуже огненной воды, которой угостил его Симон.
Танцовщицы раскланялись и стали собирать с публики щедрую дань. Корсары, послюнив монеты, со смехом приклеивали золотые на лоб и щеки девиц:
- Держи, милашка, заслужила!
Юная плясунья подскочила к шевалье:
- Что желает господин? Кальян? Кофе? Может быть, фруктов? – Огюст внезапно заметил на лице девушки трехдневную щетину.
- Тьфу, пропасть! – отшатнулся мальчик, - Воистину, Господь наш долготерпелив, раз Алжир до сих пор не постигла участь Содома и Гоморры!
- Не судите их строго, шевалье, - вздохнул Симонсон, - Плясунами редко становятся по доброй воле.9
Симон был сыном фламандского купца, перебравшегося в Марсель. Его отец нажил состояние, торгуя с колонистами. Голландцы всегда недолюбливали испанцев, однако политика мало интересовала Симонсона-старшего. Он был человеком практического склада, и никогда не упускал возможности заработать.
Едва сыну исполнилось двенадцать, отец рассудил, что хватит мальчишке бездельничать и отправил его в Кадис с грузом сукна. В устье Гвадалквивира на корабли Симонсона напали пираты. Так Симон очутился на Варварийском берегу. Мальчик попал в плен к венецианцу-ренегату Али Пичинни.10 Теперь это имя наводило на моряков суеверный ужас, а тогда Али был всего-навсего безбородым юнцом, разбившим свой первый галиот о скалу.
На Бадестане11 светловолосый мальчик приглянулся синьору Якопо, хозяину танцевальной труппы. Итальянец предложил Пичинни хорошие деньги. Как паренек ни умолял пирата, какие богатства ни сулил – ничего не помогло. Земляки ударили по рукам, и Симон уехал в столицу. Потом были два года суровой выучки, когда мальчишку дрессировали, словно щенка, затем – десять лет выступлений на площадях и в мейханах Стамбула. Красавец-блондин пользовался бешеным успехом у зрителей и приносил синьору Якопо неплохой доход. Только став слишком взрослым, чтобы изображать девушку, Симон, наконец, получил свободу.
Он не создал собственную труппу, подобно многим кучекам, и не вернулся на родину. Вместо этого Симонсон примкнул к Джеку Варду, отчаянному пирату по кличке «Пташка». Англичанин когда-то был флотским офицером, но дезертировал и подался к туркам. Под началом Варда молодой человек быстро прославился как дерзкий и бесстрашный разбойник. О «Пташке» и «Танцоре» слагали баллады.
Однако вскоре приятели разругались. Симонсон, по меткому выражению Варда, корчил из себя благородного. Захватив корабль, «Танцор» довольствовался грузом, а команде предоставлял убираться на все четыре стороны. Этой блажи «Пташка» не понимал: живой товар на Варварийском берегу всегда был в цене. Не желая терпеть убытки, англичанин прогнал Симона. Фламандец ушел, поклявшись отомстить.
Примечания: 1. Персонаж фанфиков Lys и еще одного автора. 2. Шарль де Марильяк - реальное лицо. 3. Прозвища танцоров заимствованы из воспоминаний путешественников. 4. Дей - титул правителя Туниса. 5. Мустафа-паша правил Алжиром до 1614 г. 6. Скорее всего, отрывок из Пешитты - Библии на сирийском (арамейском) языке. 7. Буха - возможно, анахронизм. Никто точно не знает, когда появилась эта водка. Я нашла три различных даты: XVI в., XVII в. и XIX в. А еще в одном источнике пишут, что фиговый самогон был известен на Востоке с древнейших времен. Название "буха" на местном диалекте означает "пары спирта". 8. "Мореника" - испанская песня. Здесь приведен не перевод самой "Мореники", а отрывок из Песни песней, послуживший для нее основой. 9. Описание танцоров заимствовано из воспоминаний Джона Хобхауса, Байрона, Венди Буонавентура и Челеби (последний автор жил в XVII в.). История Симона в фанфике частично реальная, частично вымышленная. О его детстве ничего неизвестно. Как он получил свое прозвище - тоже. Но он, действительно, голландец, французский подданный и корсар на службе у турок. Бунт Симона-танцора - историческое событие. 10. Али Пичинни, синьор Якопо и Джек Пташка - реальные лица. С Вардом Симонсон был знаком. 11. Бадестан - рынок в Алжире.
Младшая сестра Луи де Марильяка вышла замуж за итальянского финансиста, любимца Марии Медичи. После смерти мужа она поручила воспитание семерых детей (троих мальчиков и четырех девочек) своему брату. Одна из дочерей от этого брака стала фрейлиной королевы и запомнилась современникам, как особа весьма вольных взглядов. Эта семья послужила одним из прототипов де Ротонди в фанфике. Другой - дети флорентийского раввина Витале. Крестившись, они получили фамилию своего восприемника - великого герцога Тосканского и были фактически усыновлены Медичи. Луи де Марильяк тоже состоял в родстве с королевой-матерью: он был женат на ее родственнице - Катерине Медичи.
Юноша лет шестнадцати, опершись руками о стол, внимательно изучал свое отражение в зеркале. Черные, как смоль, кудри, тонкие брови, нежный румянец на полных щеках. Чуть выпяченная нижняя губа – словно у капризного ребенка. Томный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Сезар де Вандом звал его маленьким Вакхом. Он, и вправду, походил на Бахуса с полотен Караваджо – молодой бог, опьяненный страстью и вином.
- Море сделает тебя мужчиной! – юноша со стоном повалился на кушетку, - Ах, дядюшка, знали бы Вы только…
Годом ранее
Я в душе уже решился В ад спуститься вместо рая: Милых грешниц обнимая, Я бы медом там упился.
Господин де Ротонди спускался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Верный знак, что на душе у него было легко. Да и как не радоваться, когда тебе всего пятнадцать лет, на улице цветут каштаны, а в «Сосновой шишке» тебя ждут добрые друзья.
Что мне рай! Любви там нету. Только страшные старухи, Все в коросте, тянут руки. С ними — песня моя спета. Что мне рай! Там все калеки, Все святоши и уродки. Да меня тошнит от рая!1
Граф де Бомон-ле-Роже поймал племянника у самой двери:
- Франсуа, нам надо серьезно поговорить.
- Право, дядя, мне сейчас недосуг! - отмахнулся юнец, - У меня назначена встреча. Поговорим после.
- Встреча? – Марильяк взял мальчика за подбородок, - И с кем же? С Лоло и Лулу? – граф презрительно улыбнулся, - Так эти голубки друг друга называют, если не ошибаюсь.
Каюзак покраснел до корней волос:
- Сударь, этот допрос возмутителен! В конце концов, я не младенец и не обязан отчитываться в своих поступках. А если Вам, дядюшка, приспичило кого-нибудь повоспитывать – воспитывайте моих младших братьев!
- В том-то и беда, Франсуа, что Вы самый настоящий младенец, - вздохнул Марильяк, - Мне иногда кажется, что малыши Ги и Жак намного взрослее. Впрочем, море быстро сделает из Вас мужчину.
- Море? Я не ослышался, дядюшка?
- В конце лета Вы отправитесь в Англию, где будете служить во флоте. Все улажено. Вы поедете вместе с шевалье де Ла Фером. Граф был настолько любезен…
Франсуа не дал дяде закончить:
- Все решено, Вы говорите?! А меня кто-нибудь спросил? – в голосе юноши зазвенели слезы, - Почему никого никогда не интересует, чего я хочу?
- Чего же Вы хотите, милый мой? – Марильяк, казалось, посмеивался над племянником.
- Остаться при дворе! – не задумываясь, выпалил Каюзак.
- В каком же качестве? Станете мальчиком для утех?
Юноша задохнулся от ярости:
- Еще слово, сударь, и я скрещу с Вами шпагу. И, клянусь небом, наше родство меня не остановит!
- Так-то лучше! – кивнул Его Сиятельство, - Право, я боялся, что Вы выросли одним из тех изнеженных итальянцев, от которых в Лувре теперь нет проходу. Франсуа, - тон графа смягчился, - Вы уже не дитя. Пришла пора задуматься о будущем. После смерти отца Вам нечего делать при дворе.
- Я уверен, что Грация без труда выхлопотала бы мне должность, - Каюзак обиженно надул губы, - Просто, Вы не хотите, дядюшка…
- Это правда, - Марильяк гневно перебил племянника, - Я не хочу! Не хочу, чтобы Вы позорили честь семьи. Довольно мне Вашей сестрицы, чье имя на устах у всего Парижа!
- Не смейте, не смейте так говорить о Грациэлле! – Франсуа мог бы еще долго скандалить, но дядя твердой рукой подвел его к лестнице:
- Ступайте-ка наверх, сударь. Вам не помешает подумать над своим поведением.
- А… - открыл было рот Каюзак.
- Ваши дружки обойдутся сегодня без Вас. Ничего с ними не случится.
«Наказан! Посажен под замок, будто нашкодивший мальчишка! – юноша в раздражении мерил шагами свою темницу, - Ну, дядюшка, я Вам это припомню!»
Спальня Франсуа выходила в сад, и большую часть времени в ней царил полумрак: разросшийся каштан не давал солнечным лучам проникать в комнату. Граф давно приказал срубить старое дерево, но мальчики втайне от дяди упросили садовника не делать этого. Толстые ветви каштана доходили до окна, и братья часто пользовались ими, чтобы незаметно ускользнуть из дома. А осенью можно было лакомиться орехами, даже не выходя на улицу. Дети пекли их прямо в камине и тут же уничтожали, дуя на обожженные пальцы.
Каюзак распахнул окно и выбрался наружу:
- Счастливо оставаться, дядюшка!
Очутившись на земле, юноша нос к носу столкнулся с младшим братом. Вид у маленького гасконца был боевой: волосы всклокочены, глаза блестят, а на лбу набухает здоровенная шишка.
- Мы победили! – Жак подбросил в воздух потрепанный портфель, верно служивший ему во многих баталиях, - Утерли нос верзилам из философского класса.
- Я думал, что оружие клириков – Слово Божие.
- Ну, вот я и получил «Исповедью» Августина по голове, - Бикара почесал лоб, - Но, ты не волнуйся, этому Буавену тоже досталось. Антуан ему зуб выбил. Только сеньору Лопесу не рассказывай, ладно?
- Из-за чего хоть повздорили? – рассмеялся Каюзак.
- Мы не сошлись во мнениях по поводу третьей главы послания к Римлянам.
- Жаке, ты зануда! – Франсуа скорчил кислую мину, - Знаешь ведь, что я, в отличие от тебя, не помню все Писание наизусть. О чем там говорится?
- О преимуществе быть иудеем, - пробормотал мальчик, теребя пуговицу на сутане.
- Тебя что дразнят в коллеже? – рука Каюзака легла на эфес шпаги, - Назови мне имена этих негодяев. Тысяча чертей, я им покажу «иудея»!
- Ни к чему это, братец, - нахмурился Жак, - Слава Богу, я не калека и в силах за себя постоять. А потом, мне недолго осталось учиться в «Наварре». Осенью я поступлю в семинарию – ту, что на улице Сент-Оноре.
- Ты станешь священником? – удивился Франсуа, - А почему не Ги, например? Вы же появились на свет почти одновременно.
- Дядя велел нам с братом самим выбирать, кто будет служить Церкви, а кто – королю. Мы бросили жребий, - Бикара широко улыбнулся, - Мне выпал крест, ему – решка. Вот собственно и все.
- Гасконцы, вы неисправимы! – Каюзак упал на траву и поманил к себе Жака, - Посиди со мной, братец, - идти к друзьям юноше вдруг совершенно расхотелось, - Скажи, о лекарь, что меня от хвори исцелил / Чем исцелить разлуки боль со всеми, кто мне мил?2 – вздохнул Франсуа, - Дядюшка отправляет меня в ссылку, Жаке. Служить в английском флоте. Может статься, что мы и не увидимся больше. Море коварно: штормы, рифы, пираты… Кто знает, как сложится судьба?
- Я буду за тебя молиться, - серьезно пообещал мальчик.
- Молись, Жаке. Тебя Он услышит, - Каюзак пожал плечами, - Сам я не умею ни верить, ни молиться. Отец частенько сетовал, что я, первенец, вырос безбожником Исавом.3
Когда господин де Марильяк спустился в сад, он нашел племянников крепко спящими в тени каштана.
*** - Где был твой Бог, Жаке? – юноша горько усмехнулся, - Где Он был той ночью, когда корсары Али-реиса праздновали победу? Когда эти скоты, вдоволь натешившись, бросили меня на полу капитанской каюты? Я просил лишь одного – смерти. Но Всевышний отказал мне даже в такой малости.
Ла Феру повезло: при нем нашли письма к матери, и Пичинни запретил его трогать. Шевалье оценили в пять тысяч золотых крон. Баснословная сумма! О том, что графу де Ла Фер никогда не собрать таких денег, венецианец, к счастью, не догадывался. Не то Огюст разделил бы печальную участь Каюзака и Джима Харди – юнги с «Королевы Елизаветы».
Каюта, куда привели Франсуа, была роскошно обставлена. Али-реис, вообще, питал слабость к красивым вещам. Резная мебель, зеркало в тяжелой раме, персидский ковер на полу, ваза с фруктами на столе, – жилище сибарита. Да и сам капитан напоминал скорее светского льва, чем беспощадного головореза. Не верилось, что всего час назад этот изящный господин приказал вздернуть на рее английских моряков, не пожелавших сдаться в плен.
Трое других, сидевших в каюте, были одеты проще, и от их гнусных ухмылок юношу пробрала дрожь.
- Dünya güzeli!5 – пираты переглянулись и зацокали языками.
- Tazir!6 – шикнул на них старший, - Али-реис, капитан «Молнии», - он протянул Каюзаку холеную белую руку, - Садитесь, молодой человек. Хотите есть?
- Благодарю, синьор, - к кушаньям Франсуа не притронулся. Сейчас главное было понять, чего от него добиваются. Зачем позвали сюда? Почему не заперли в трюме вместе с Ла Фером и прочими?
- Вы итальянец? – спросил Пичинни.
- Флорентиец. Чеккино Ротонди, к Вашим услугам, господин капитан.
- А! – воскликнул ренегат, - Почти земляки. Я родом из Венеции.
- Чудесный город! – подхватил Каюзак.
- Признаться, я плохо его помню. Мне не исполнилось и десяти лет, когда я покинул Италию.7 Кто Ваши родители, юноша?
- Я сирота. Отец умер в прошлом году, матушка – когда я был еще ребенком, - выдавать свое родство с Медичи Каюзак не спешил. Узнай Али-реис, что его пленник – крестник французской королевы, за него потребовали бы выкуп вдвое больший, чем за Ла Фера, - Богатого дядюшки, который завещал бы мне состояние, у меня нет. Вот я и отправился искать счастья за море.
- Бедняжка! Выходит, Вы один-одинешенек на белом свете… Скажите, Чеккино, – корсар неожиданно сменил тему беседы, - Вас в детстве учили танцевать?
- Танцевать? – опешил Франсуа.
- Ну да, - Пичинни хлопнул ладонью по столу, - Мои офицеры устали после боя и желают развлечься. Спляшите для нас. Мы в долгу не останемся.
- Ублюдок! – Каюзак, опрокинув вазу, бросился на пирата с кулаками, но тот, смеясь, оттолкнул мальчика. Франсуа и оглянуться не успел, как оказался в медвежьих объятиях рослого турка. Пол завертелся под ногами юноши.
- Пляши, луноликий! А не умеешь – так мы научим.
- Эй, капитан, не хочешь к нам присоединиться?
Али брезгливо поморщился:
- Хоть я и итальянец, сей грех мне не по вкусу. Кроме того, дома меня ждет молодая супруга. Смотрите, товар не попортите, жеребцы! – Пичинни вышел на палубу, притворив за собой дверь. Небо, еще недавно безоблачное, заволокло серыми тучами. Надвигалась гроза, - Спустить грот и бизань! Пойдем на веслах, - капитан прислонился к борту и стоял, не шевелясь, пока на его лицо не упали первые капли дождя, - Прости, сынок… Так уж вышло, - венецианец сам не знал, к кому обращался: к тому юноше, которого он отдал на растерзание этим животным, или к десятилетнему мальцу, Альби Пиччини, скакавшему перед беснующейся матросней в портовом кабаке.
Примечания: 1. Иммануэль Римский "Ад и Рай", перевод В. Лазариса 2. Шмуэль а-Нагид "Скажи, о лекарь", перевод В. Лазариса 3. В Библии - старший сын Исаака, брат Иакова 4. Итальянское уменьшительное имя от Франческо (Франсуа) 5. тур. "писаная красавица" 6. алжирский диалект "Молчать!" 7. Пичинни сам попал к алжирским пиратам десятилетним мальчишкой. Описание Али (и описание алжирских нравов) заимствовано из книги Эммануэля д'Арадна, который побывал у него в плену.
Сердце разрывается при мысли, сколько горя доставят Вам следующие строки, и будь моя воля, это письмо никогда бы не было написано. Но Всевышний уже призывает меня, поэтому я спешу рассказать Вам о несчастьях, постигших нашу семью при Никополе. Когда придет время, поведайте эту историю Ангеррану и Роберу. Я хочу, чтобы мои сыновья знали: корень всех бед человеческих – в глупости и тщеславии.
Сир де Куси был против атаки, считая, что разумнее дождаться подкрепления из Венгрии, но молодежь его не послушалась. Граф д’Э не желал делить с кем-либо лавры победителя турок и приказал выступать немедленно. Весть эта была встречена радостными криками. Казалось, Господь благоволил к нам. Стоило битве начаться – язычники дрогнули под натиском рыцарей и в панике бросились прочь. Мы ликовали, как внезапно коварство султана проявило себя в полной мере. Сзади на нас обрушилась турецкая конница. И вот недавние победители сами обратились в бегство. Сеньор де Вьен пытался удержать этих трусов, пока не пал, сраженный мечем. А Ваш отец, брат и я, недостойный, оказались среди пленных.
Не буду смущать Ваш взор, мадам, картинами турецких зверств. Скажу лишь, что изобретательности палачей Баязида позавидовал бы даже император Нерон. Слушая стенания наших братьев, мы уже готовились принять мученическую кончину, однако Великий Турок приказал отвести знатных пленников в Галлиполи, видимо, надеясь получить хороший выкуп.
Прибыв на полуостров, мы являли собой жалкое зрелище, сударыня. Нагие, босые, скованные по двое, – и это цвет французского рыцарства! Ваш батюшка страдал от ран, полученных в бою, и, наверное, не пережил бы дороги, если бы не забота сына. Рауль, еще дитя, сносил все тяготы плена без малейшей жалобы, без единого вздоха – не чета многим бородатым мужам. Из Галлиполи нас переправили морем в Бурсу – в резиденцию султана, но и на этом нашим мытарствам не суждено было кончиться.
Неделю или две спустя Баязид пировал со своими грандами. Турки, если не воюют, то предаются пьянству и всякому распутству (хоть их религия и запрещает им вино). Развеселившись от обильных возлияний, султан послал за узниками. Нас привели и велели, по местному обычаю, пасть ниц перед правителем. Только Ваш отец не опустил глаз, даже когда стражник толкнул его в спину.
- Ты чересчур дерзок, рыцарь, - прогневался Турок, - Ты знаешь, что полагается за такую вольность?
- Я слишком стар, чтобы бояться смерти, господин, - проворчал граф, - Скажи, разве твой Коран не учит тебя уважать старших? Я, немощный старик, – перед тобой на коленях, а ты и не встал, чтобы поприветствовать меня.
Баязид, похоже, был позабавлен:
- Недурно! – рассмеялся он, - Кто ты, рыцарь, что так разговариваешь со мной? Бей? Шах? Может, султан?
- Я не король и не принц,- покачал головой граф, - я – сир де Куси.
- Впрочем, кем бы ты ни был в своей стране, здесь ты обычный пленник! – Баязид перевел взгляд на виконта, прижавшегося к отцу, - А ты, отрок? Ты боишься? Тебя страшит смерть?
- Страшит, - кивнул Рауль, - Как страшила бы любого. Как страшила она Спасителя в Гефсиманском саду. Но верю, что когда придет мой час, я встречу ее, как подобает христианину.
- Достойный ответ! Встань, дитя! – Турок поднял мальчика с колен и расцеловал его в обе щеки, - Что же ты не благодаришь меня, сир де Куси, за милость, оказанную твоему сыну? Он будет воспитываться вместе с моими пажами.
При этих словах на лице Вашего батюшки отразились все муки ада:
- Я скорее желал бы видеть его мертвым, чем обласканным твоими милостями.
Но Баязид махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.
- Я никогда не предам Христа, отец! Туркам не заставить меня, ни посулами, ни угрозами. Не бойтесь.
- Я и не сомневаюсь, Рауль.
Мы, пленники, не могли сдержать слез, глядя на прощание отца и сына, не подозревая, какая трагедия разыграется в следующую секунду. Внезапно блеснул клинок, и виконт, обливаясь кровью, повалился на пол. Вспоминая эту сцену, я спрашиваю себя, смог бы я поступить так же. Убить собственное чадо, чтобы избавить от участи во сто крат хуже смерти? Представляю на месте Рауля Ангеррана и понимаю, что нет, не смог бы. И слава Богу.
Но все это пришло мне в голову уже после, а тогда я смотрел на красное пятно, расплывающееся на груди нашего мальчика, и думал о разных глупостях. Например, откуда у господина графа кинжал? И как теперь поступит с нами Великий Турок? Прикажет казнить или заточит в темнице? И почему, черт возьми, лучники Баязида до сих пор не расстреляли нас?
Очнулся я только на другой день, ближе к вечеру. Лекарь-еврей сказал, что у меня открылся жар. Видно, из-за нервного потрясения. Я вздохнул с облегчением: «Значит, это был сон, горячечный бред…», - но, оглядевшись, не увидел рядом ни сира де Куси, ни Рауля.
- Юноша жив, - ответил лекарь на мой невысказанный вопрос, - Рана оказалась не смертельной. Он слаб, потерял много крови, но жизни его ничто не угрожает.
- А господин граф?
- Вам нельзя волноваться, молодой человек. Я навещу Вас позже.
Жид повернулся к двери, но я ухватил его за полу кафтана:
- Говори, христопродавец, что эти язычники с ним сделали! Говори, или я душу из тебя вытрясу!
- Отпустите меня, молодой человек! – нахмурился еврей, - Старый сеньор умер той же ночью. У него перестало биться сердце.
- Проклятье! Султан отравил его?!
- Нет, - тихо промолвил лекарь, - Полагаю, он просто не захотел жить... Без сына...
- Ты лжешь, иуда! – на мои крики сбежались турки, меня опоили каким-то зельем, и я снова впал в беспамятство.
На сем, сударыня, позвольте мне завершить эту горестную повесть. Вашего брата с тех пор я не встречал. Страшусь даже помыслить, какая судьба уготована бедному мальчику. Мать Баязида была родом из Вифинии, и он, по слухам, ввел при своем дворе в моду отвратительнейший из пороков – греческую страсть. Султана повсюду сопровождает толпа бесстыдников с завитыми волосами и нарумяненными щеками.
Силы мои слабеют с каждым днем, и я, по совету лекаря, препоручил себя Всевышнему. Жалею лишь об одном – что в последний миг не увижу Вашего лица, дорогая Мари. Я не прошу простить меня, ибо вина моя непростительна. Я не сумел уберечь от гибели Ваших близких.
Передайте Ангеррану и Роберу мое отцовское благословение. Воспитайте наших детей, Мари, в святости и страхе Божием. Молитесь за спасение моей грешной души и еще более – за несчастного Рауля.
Остаюсь Ваш любящий муж,
Анри де Бар, граф де Марль.
Писано собственноручно в тридцатый день января 1397 года, в царствование короля Карла VI Возлюбленного".
*** Мари де Куси, графиня де Марль, отложила письмо и обратилась к сестре, сидевшей в кресле:
- Наш отец не вынес неволи, Изабо. Род де Куси прервался.
- А Рауль? – ахнула девушка, - Неужели, братец тоже погиб?
- Он все равно, что мертв, - твердо ответила старшая из женщин, - Так будет лучше.
- Я не понимаю тебя, Мари, - Изабель вскочила на ноги, - Кому будет лучше? Твоим сыновьям, что унаследуют титулы графа де Марль, де Ла Фер и де Куси? Ты, верно, решила избавиться от сводного брата?!
- Вы оскорбляете меня, сударыня, - графиня смертельно побледнела, - Читайте, читайте же, прежде чем бросать сестре подобные обвинения!
Мадемуазель схватила лежавшую на столе бумагу, пробежала глазами последние строки и разрыдалась, - Рауль, мальчик мой!
- Теперь ты понимаешь, Изабо, - вздохнула мадам де Бар, - Род де Куси никогда не знал такого позора. И я не допущу, чтобы наше имя смешивали с грязью. Граф и виконт де Ла Фер убиты турками. Остальное уже неважно.
В 1400 году, после смерти своего старшего сына Ангеррана, вдова графа де Марль продала замок Куси, Ла Фер, Сен-Обен и прочие многочисленные владения герцогу Орлеанскому. Изабель долго судилась с сестрой, пытаясь оспорить законность этой сделки. Но не преуспела. Робер де Бар пал в битве при Азенкуре, не оставив наследников. Дом де Куси угас… По крайней мере, так думали.
***
1612 г.
Ангерран де Ла Фер бережно разгладил пожелтевшие от времени страницы и вновь перечитал другое письмо, полученное накануне от графа Оксфорда. Почерк был неровный, видно, руки у старика дрожали:
«Недалеко от африканских берегов корабль был захвачен пиратами… Любезный друг, боюсь даже представить, какая судьба ждет бедного мальчика у этих варваров. Если, конечно, шевалье жив. При дворе только и разговоров, что о турецких нравах. Полагаю, Вы читали «Алжирскую каторгу» Сервантеса и «Схождение Купидона в Аид» Дикенсона…»
Казалось, оба послания были написаны в один вечер, хотя их разделяло больше двух столетий. История, черт ее побери, имеет обыкновение повторяться. Его Сиятельство отшвырнул бумагу, прошелся по комнате, сжимая кулаки в бессильной ярости, затем спустился вниз, вышел в сад и направился к фамильному склепу, куда не входил с похорон отца. В полумраке граф не сразу нашел потрескавшуюся мраморную плиту. Вот, Рауль де Ла Фер, прозванный турком. Предок Ангеррана в девятом колене. Двадцать лет его считали мертвым, а он вдруг вернулся. Да еще имел наглость потребовать у короля свои земли. Однако корона не спешила расставаться с вотчинами сиров де Куси. После длительных тяжб Раулю удалось получить назад Ла Фер, правда, только его. Куси остался за герцогом Бургундским.
Опустившись на колени перед обветшавшей могилой, Ангерран почти гневно воскликнул:
- Заступись за Оливье, турок, слышишь! Защити моего сына! - было в сей мольбе что-то неправильное, что-то совсем языческое. Духовник графа явно бы это не одобрил. Но Его Сиятельству сейчас было не до наставлений почтенного отца.
Примечания: В первом письме речь идет об Ангерране VII де Куси, взятом в плен в битве при Никополе и скончавшемся в турецком плену. На самом деле, сыновей у него не было, но надо же мне было продолжить род графов де Ла Фер :)
Анри де Бар, граф де Марль, - его зять, муж Мари де Куси. Был пленен вместе с Ангерраном. За него заплатили выкуп, но рыцарь умер, возвращаясь во Францию. Дети, Ангерран и Робер - тоже реальные лица. Была и тяжба между сестрами де Куси.
Жан дн Вьен (1341-1396) - французский адмирал, погиб при Никополе.
Баязид, как говорили, предпочитал своим женам красивых юношей. Похожая трагедия на пиру, была в истории. Только случилась она позже, не при Баязиде, а при его потомке - Мехмеде Завоевателе.
"Схождение Купидона в Аид" - драма Джона Дикенсона (1594 г.).
Графы Оксфорд - родня Ла Феров через Филиппу де Куси, сестру Мари и Изабель
jude , продолжаем поиск. Я тоже не хочу верить, что род прервался. Тем более, что так просто родословную, хотя бы до Великой Французской резни 1789 года, не так просто было уничтожить.
Отправлено: 10.12.16 08:16. Заголовок: Ой, что нашлось! :s..
Ой, что нашлось! У Ангеррана VII, на самом деле, был сын - Персеваль, бастард де Куси (ок. 1386 - 1437). Персеваль был самым младшим ребенком сира де Куси. Кто его мать - неизвестно. Ангерран признал сына, так как в законном браке у него были только дочери, и передал ему Aubermont (не знаю, как это название правильно пишется по-русски) - фьеф, зависевший от Ла Фера, а также право именоваться сир де Куси.
Отправлено: 10.12.16 08:32. Заголовок: jude, эта книга пере..
jude, эта книга переведена на русский: Барбара Такман "Загадка 14 века". ( В сети она есть) Но я прошляпила такой момент! Читать надо еще уметь! Aubermont читается как Обермон.( Это где-то неподалеку от Ла Фера)? И Маке с Дюма рыли глубоко!
Отправлено: 11.12.16 08:38. Заголовок: stella, спасибо за н..
stella, спасибо за название книги. А то я искала ее по-русски и не могла найти. Теперь скачала. Обермона на старых французских картах я не нашла. Но в Historie de la ville de Soissons (1664) пишут, что он рядом с Ла Фером.
UPD: Ох, вот так начнешь копаться в генеалогии и обнаружишь: Изабо де Куси после смерти своего первого мужа, Роже де Комменжа, вышла замуж за Рене дю Бека, маркиза де Варда - деда Франсуа-Рене де Варда (прототипа де Варда в "Виконте де Бражелоне"). Все друг другу родственники.
Отправлено: 11.12.16 09:16. Заголовок: Если не ошибаюсь, ко..
Если не ошибаюсь, ко времени революции во Франции насчитывалось около 20 тыс. дворянских родов. В общем , на фоне миллионов, что жили к тому времени на ее территории, не такая уж и огромная масса народу. Но, вполне достаточно, чтобы тесно породниться между собой. Тем более - высшая знать. Не такой уж у них и был выбор.
Отправлено: 16.06.17 08:27. Заголовок: Получается, что род ..
Получается, что род Куси( пусть и непрямые потомки его), дотянулся до конца 18 века! И какие там были связи: со всеми знатнейшими родами королевства. Я более чем уверена - Дюма и Маке, называя своего героя графом де Ла Фер, знали, какие ассоциации возникнут у тех читателей, представителей старого дворянства, кто еще помнил генеалогию.
Получается, что род Куси( пусть и непрямые потомки его), дотянулся до конца 18 века!
Стелла, даже позже :) Последний граф де Куси скончался в 1824 году. Во время революции он остался верен королевской власти. За что и оказался в тюрьме.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 481
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Я тоже не хочу верить, что род прервался. Тем более, что так просто родословную, хотя бы до Великой Французской резни 1789 года, не так просто было уничтожить.
У Ангеррана VII, на самом деле, был сын - Персеваль, бастард де Куси (ок. 1386 - 1437). Персеваль был самым младшим ребенком сира де Куси. Кто его мать - неизвестно. Ангерран признал сына, так как в законном браке у него были только дочери, и передал ему Aubermont (не знаю, как это название правильно пишется по-русски) - фьеф, зависевший от Ла Фера, а также право именоваться сир де Куси. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума