Отправлено: 19.04.16 09:53. Заголовок: Гены или ангел-хранитель.

Фандом: Трилогия " Мушкетеров"
Размер: Пока: миди
Жанр: драма
Статус : в процессе

Предварительно намечался целый роман, но пока - только первая часть. Что-то не идет дальше. Пока выложу все, что сделала и как есть. Может, ваши замечания и советы подтолкнут мое обленившееся вдохновение.
В общем, пока нет стройности в содержании, но я все равно выкладываю на ваш суд.

 Отправлено: 19.04.16 09:56. Заголовок: Гены или ангел-хранитель.

Пролог.

Закатное солнце расцвечивало зимние тучи над Исдудом в причудливую смесь серо-синего и красно-золотого. Таково оно всегда в закатные часы над Средиземным морем. «Ям АТихон», как зовут его местные. Тома, сьер де Марль, лениво чертыхнулся. Весь день он провел в седле, доспехи тяготили его, как никогда. Но без них того и гляди попадешь под стрелу сарацина. Впрочем, от меткой стрелы не спасут и доспехи. Но в этом климате находиться на солнце в нем все равно, что заживо вариться в котле.
Волны как-то поспешно и хаотично, перегоняя одна другую, накатывались на песчаный пляж, с шипением откатывались потом назад, оставляя после себя мелкие раковины. А еще — огромных медуз. Как они оказались здесь в это время года — загадка для старожилов. Странно, здесь еще можно найти каких-то бедуинов, а может и потомков филистимлян.
Развалины арабской крепости маячили неподалеку, своими выщербленными камнями напоминая зубы чудища. Крепость почти занесло песком от зимних бурь: пустыня быстро прячет свою добычу. Уже почти ничего не напоминает, что здесь было гнездо пиратов. Место удобное — до самой Азы простирается пологий песчаный берег и только над Исдудом, как и над Аскалоном, высится холм. Отличное место для маяка и легендарное: именно тут Левиафан выплюнул на берег Иону. На вершине холма торчит какой-то кустарник, а под ним — крохотная уютная бухточка. Похожее место есть еще у Аскалона, но и там ничего, кроме развалин, не найти.
Тома лениво повернулся, поглядел на утлое суденышко: французы никудышные мореплаватели, но иной дороги домой, как через море, нет. Они прибыли морем, морем и вернутся. Сухопутный путь долог и опасен.
Крестовый поход, в который Тома ввязался и от которого так много ждал, принес ему сокровища, наложниц и чувство неутоленного честолюбия.
Между собой рыцари враждовали непрерывно. Вообще- то граф де Марль и не держал в голове святых мыслей и чаяний: ему нужны были только деньги и слава. Тома в Иерусалиме был и вернулся не с пустыми руками. С совсем не пустыми, что и говорить. И с памятью в сердце об одной чернооокой красавице, которую он спас от смерти и позора. Но стоит ли говорить об этом, если она отказалась следовать за ним во Францию? Откупилась таким даром, перед которым он не устоял: волшебным кольцом царя.
Рыцарь встряхнулся и пошел к ждущему его с лошадьми оруженосцу. Желание искупаться в море ушло так же внезапно, как и появилось.
Тома де Марль отличился в осаде Никеи и Иерусалима, за храбрость и жестокость летописец назвал его « яростным волком» Что случилось с ним в тот день, когда среди грязи, крови, воплей и стонов появилась перед ним эта женщина, он и сам не понял. Солнце садилось, как и водится в этих краях, стремительно. Последние лучи его выхватили на склоне обрыва фигуру, закутанную в затканное золотом покрывало и женский силуэт загорелся расплавленным металлом. Откуда она появилась он толком не углядел: кажется, она скрывалась за какой-то усыпальницей. В долине Кедрона не мало мест, где можно слиться со скалой, спрятаться за валуном. Яркое солнце днем бросает черно-лиловые тени от любого предмета. А в закатных его лучах вообще можно остаться незамеченным.
Тома искал сокровища и нашел. Сокровище своей жизни, как думал потом не раз.
Над городом поднимался черный дым: крестоносцы не жалели никого, вырезали целые семьи не глядя, кто перед ними. Под удары меча шли и стар и млад. Эта красавица сумела уйти из города подземным ходом или еще каким-то образом: она сказала ему, что ушла молиться еще за день до того, как началась осада, но он ей не поверил. Она всегда казалась ему закрытой шкатулкой, тайной комнатой, таинственной волшебницей, способной превратить льва в котенка. Он и себя воображал таким львом, а на деле был просто волком, неумолимым хищником. А она не захотела сражаться со зверем, сидевшим в нем. Или поняла безошибочным чутьем женщины, что в щенка его не обратить. И откупилась кольцом. Кольцом царя.
В громадном и холодном замке будет он не раз с тоской вспоминать жаркое солнце Святой земли, и жаркие объятия странной девы. Кольцо он запрятал подальше: оно оказалось обманом. Написанные заклятия он прочитать не сумел, а давать пергамент кому-либо побоялся. Мастер сделал ему тайник почти под потолком библиотеки, куда он и запрятал подарок вместе с пергаментом. В бурной своей жизни, и ни менее бурной смерти, он как-то позабыл о Кольце. И сыну не успел рассказать, когда его настигла костлявая.
В своей жизни он сделал больше плохого, чем хорошего, враждуя со всеми. И умер - как собака, без покаяния и отпущения грехов. Мир таким волком его и запомнил, и никто не ведал, что и у Тома были минуты нежности и любви.

Она определенно была волшебницей, потому что только волшебнице дано укрощать дикого зверя до состояния кроткой овцы. Но таким он бывал только с ней.
Далия... Имя певучее и незнакомое. Может, так она назвалась только для него, но для него это имя звучало музыкой.
Она вошла в его шатер без протестов и слез. Так, словно иного и быть не должно было. Потом показала на его походную кровать и отрицательно покачала головой. Он подумал, что она отказывается спать с ним, и задохнулся от негодования. Ярость пробудила в нем зверя, и он уже ничего не соображал. А потом оказалось, что ей просто непривычно было спать на такой кровати. Но, взяв ее силой, он сам оказался в ее плену.
Те месяцы, что провели они вместе, никак не отразились на Далии. Она осталась все такой же отстраненной, непонятной. Он же бесился от сознания, что она внутренне так и не стала его рабыней. И, ее несогласие ехать с ним во Францию, воспринял с чувством тайного облегчения. И хотя поначалу он и слышать ничего об отказе не хотел, кричал, что она его наложница, его рабыня, его добыча, внутри у него уже зрела уверенность: он ее потерял, и так будет лучше для них обоих. Кольцо царя он принял, как дар, но не придал ему должного значения.
Она же, отдав святыню, посчитала себя не просто виновной: недостойной оставаться в родных краях. Она могла оставить это сокровище у себя, могла, наконец, спрятать его — но тогда оно навсегда было бы сокрыто от глаз людских. А она хотела другого: чтобы чудо-талисман начал приносить, наконец, мудрость и счастье ее народу. Пусть не сейчас, пусть через века. Она обладала даром предвидения и то, что увидела она в своих грезах, надоумило ее пойти таким путем. Окольным, длинным и протянувшимся на тысячи стадий и сотни лет.

 Отправлено: 19.04.16 10:06. Заголовок: - Граф, если памят..

- Граф, если память меня не подводит, Вы, рассказывая нам с господином д'Артаньяном историю Вашего предка, говорили, что он дрался рядом с королем Франциском?
- Рауль, вы еще не в том возрасте, чтобы вас подводила память,- улыбнулся граф де Ла Фер.- Да, так и было. Об этом гласит наше семейное предание.
- А что было до того? С какой точки мы можем считать, что род наш — дворянский? Граф, я смотрел все, что смог найти в этом плане: библиотеки Бражелона и Ла Фера так и не смогли мне ответить на все вопросы.
- Видите ли,- Атос провел рукой по глазам, словно убирая мешавшую пелену,- много манускриптов находилось в замке Куси. Но вряд ли вам удастся туда попасть — в замке никто уже не живет.
- Вы там бывали, граф?
- Неоднократно, но в библиотеке замка - не приходилось. А теперь там ничего не осталось: кардинал Мазарини велел разрушить донжон. Библиотеку убрали из замка.
- А куда?
- Рауль, вы что, намерены заняться поисками?
- К сожалению, у меня нет времени: служба.
- Как-нибудь вам стоит порыться еще раз в Ла Фере: мой отец тщательно хранил и собирал все, что касается нашего рода. В молодости я сам провел немало времени в семейных архивах.
- И нашли много интересного?
- Да. Даже слишком.- Последние слова Атос произнес в пол голоса.- Наш род уходит корнями в 10-11 век. А связи его многочисленны и тянутся даже в Англию. Вы должны знать все это, как собственную жизнь, Рауль.
- Я давно интересуюсь этим, господин граф.- Рауль отложил свиток с родословной Ла Феров.- В особенности, мне интересна история Тома де Марля.
- Чем же, виконт?
- Этот человек брал Иерусалим. Он мог много чудес видеть там, многое узнать.
- Этот человек остался в истории нашего рода не только как крестоносец, дравшийся за гроб Господень. Он известен своими чудовищными преступлениями, он опозорил своими поступками имя Куси. Впрочем, вы должны были читать об этом в Хрониках.
- Я знаю о том, что он творил, но мне хотелось бы узнать, что он видел на Святой земле. Говорят, там он видел чудеса, лишившие его разума.
- А кто вам говорил об этом?- граф де Ла Фер смотрел на сына чуть прищурившись, словно хотел проникнуть взглядом в самые его мысли.
- Граф, мне рассказывали, что в юности вы много путешествовали.
- Это правда, я несколько лет провел на английском флоте. Но при чем здесь сказки о де Марле? Вам Гримо рассказывал об этом? Но он не мог это знать, его тогда еще не было со мной.
- Говорят, вы в юности тоже бывали в Иерусалиме. Это правда? Вы никогда не рассказывали мне об этом.
- Рауль, я попал на Восток не по доброй воле. Не могу сказать, что мне приятно вспоминать о том, как это случилось.
Рауль опустил глаза: после этих слов графа он никогда не решится его расспрашивать о путешествии. Собственно говоря, виконт узнал о том, что граф побывал в дальних странах, от покойного управляющего Ла Фера. Старик проболтался, даже не заметив, что сказал лишнее. А Бражелон тихо ахнул про себя: оказывается, его опекун еще и моряком успел побывать. Когда же он успел?
Граф, при всей своей ясности и открытости, был для Рауля исполнен таинственности. Он очень редко приоткрывал свое прошлое, зато о прошлом своих предков рассказывал много, и с удовольствием. Поэтому виконта удивило явное нежелание отца говорить о де Марле и о взятии Иерусалима.
Тома де Марль явно не входил в число тех рыцарей, о которых Атос готов был рассказывать часами. И причина тут была не только в его исключительной жестокости и постыдных подробностях его жизни; было в богатой событиями истории мятежного предка нечто, что не подлежало огласке: по крайней мере такое впечатление сложилось у Рауля, который только по движению бровей отца угадывал его настроение. Виконт не был ребенком, он многое мог уже понять, но что могло быть причиной умалчивания истории крестоносца, представлял с трудом. Разве что — предательство. Поступок, несовместимый в понимании графа де Ла Фер, с идеалами рыцарственности.
Де Марль был не только жесток: он предавал и продавал направо и налево. Его современникам порой казалось, что в рыцаря вселился бес — для него ничто не было свято. Поговаривали, что из Крестового похода сьер де Марль приволок не только сокровища, но и душевную болезнь. Его дикие приступы ярости остались в истории рода косвенным доказательством помешательства, поразившего его на Востоке.

 Отправлено: 19.04.16 10:10. Заголовок: Раулю никогда прежд..

Раулю никогда прежде не приходилось видеть отца в таком состоянии. И из-за кого: пойманных беглых каторжников! Их было двое: мужчина и женщина. Оба — уже не первой молодости, оба — клейменные цветком лилии. Графа попросили приехать и взглянуть на них: оба утверждали, что они из Берри, что отсидели свой срок, и с каторги их отпустили. История маловероятная. Тем более, что с каторги, как правило, не возвращались. Мужчина носил клеймо на лбу, женщина была заклеймена на плече — еще одна странность: клеймо ставили, как правило, на лице, чтобы всякий мог видеть, с кем имеет дело. Пристав, который помнил, что граф де Ла Фер родом из Берри, надеялся, что он может что-то помнить об этой истории.
Атос взял с собой Рауля: у них были дела в Блуа, и Его сиятельство надеялся, что история с каторжниками не отнимет у него много времени.
Женщина выглядела не просто старой и изможденной: она стала существом без возраста. Так могла бы выглядеть сама Смерть, если бы захотела примерить на себя женскую личину.
Атос скользнул по ней безразличным взглядом: он ее не знал. Зато каторжница впилась в него глазами: ее напряженный взгляд старался, сквозь пелену прожитых лет, увидеть того человека, которого она помнила слишком хорошо, чтобы забыть, даже спустя сорок лет.

Графский сын, совсем еще мальчишка, держался прямо и смотрел на нее немигающим взглядом. Но глаза у него расширились, когда граф-судья холодным голосом вынес свое решение: каторга и клеймо. Она, и сама еще девочка, смутно тогда осознавала, что с ней происходит.
Испанцы опустошили ее деревню, мужчин поубивали, женщин насиловали и резали, как домашний скот, не щадили ни старого, ни малого. Война... Она спряталась в овраге, а когда вернулась, от дома осталась только печь, где пекли хлеб, и обгорелые трупы родителей на дворе. Ее несколько дней терзал голод, но поесть было негде, а лес стоял уже голый: была поздняя осень. Один раз она едва не поймала ворону, но той удалось вырваться, оставив свой хвост в руках девчонки. Ведомая голодом и отчаянием, она забрела в чудом нетронутую церквушку. Взгляд привлек блеск серебряных подсвечников. Она была девочка богобоязненная, и только голод и помутившийся рассудок заставили ее стащить подсвечник. Она не ушла дальше дверей: ее поймал служка. Но кража церковного имущества каралась клеймом и каторгой. Она попалась на месте преступления, и закон был безжалостен к ворам. Судья графства поступил по закону.
В камеру, где она, полумертвая от ожога и голода, ожидала отправки на каторгу, ей принесли совсем не тюремную баланду: крепкий бульон, вино, еще теплый пшеничный хлеб. Тогда она с трудом заставила себя поесть, но откуда такие милости - не задумалась. Как и том, почему клеймо поставили на плечо, а не на лоб. Несколько дней до отправки ее кормили так, что она набралась сил. Много позднее, думая над всем, что с ней произошло, она поняла, что эти несколько дней не только спасли ее от голода: они спасли ее на каторге, дали ей силы перенести и саму дорогу, и жуткий быт первых каторжных лет. Она была красива и это тоже помогло ей: она приглянулась одному из охранников. Вся ее жизнь прошла там, откуда не возвращаются, но она, вопреки очевидному, выжила и вернулась. Для чего? Тот граф, что осудил ее, давно уже покоится в склепе. Разве что, придет она на место его вечного успокоения, чтобы плюнуть на его могилу? Или отомстить его сыночку, если он еще жив? Ее жизнь от этого не станет другой, молодость не вернется, и силы не прибавятся. Она вернулась, чтобы умереть.
Они прошли весь путь с каторги вместе с Жаном. От них шарахались. Едва завидев его клеймо, им редко кто бросал кусок хлеба, как собакам: от каторжных ждать добра нечего. Они вынуждены были красть, и однажды они попались. Судьбе было угодно, чтобы это произошло там, где ее осудили.
Зачем ее привели на очную ставку с этим вельможей? Женщина отвела волосы с лица и подняла глаза на стоявшего перед ней господина. Подняла, скользнула по нему безразличным взглядом - и вздрогнула. Граф? Тот самый? Нет, хоть и похож ужасно, но это, наверное, все же сын того вельможи, что осудил ее. А какая ей разница? Что тот, что этот — все едино: судья.
- Что смотришь на меня, как на пустое место, сеньор?- бросила ему в лицо презрительно и зло.- Не признал? Так где уж вам, знатным да богатым, помнить жалкую побирушку? А я из-за того церковного подсвечника, что и украсть толком не успела, жизнь свою погубила на каторге.
- Замолчи, дура,- пристав замахнулся было на каторжанку, но рука остановилась в воздухе: графский сын перехватил ее. - Ты что, не видишь с кем говоришь?
- Я-то вижу,- она усмехнулась.- А вот Его сиятельство господин граф не признает меня. Ну, что ж, я не гордая, могу и напомнить: ваш батюшка, благородный судья дал мне наказание: клеймо да каторгу. А что я с голоду подыхала, потому и украла, ему было плевать.
- Ну, в этот раз тебе кража с рук не сойдет: повесят, как собаку,- пристав пожал плечами.
Рауль не смотрел на женщину, он смотрел на отца, на лице которого явно читалось потрясение. Казалось, не сама осужденная, а что-то связанное с ней, заставило Атоса отбросить обычную выдержку и невозмутимость. Воспоминание, а потом и узнавание — вот что сумел прочитать виконт на его лице. Теперь граф уже не смотрел на это странное создание: его захлестнула такая холодная ярость, что Бражелон невольно отшатнулся. Он готов был поклясться, что не женщина тому причиной: она только всколыхнула какие-то старые эмоции, какую-то забытую боль, вызвавшую гневную реакцию графа.
- Я узнал тебя. Не сразу, но узнал,- с трудом справившись с собой, ответил Атос.- С тобой поступили жестоко, но - по закону. Ты вправе ненавидеть меня, но, я думаю, совесть моего отца не мучила: вор остается вором. Будь то нищенка или знатная дама,- у него дернулась щека,- закон один для всех.
- Напрасно ты так думаешь,- горько усмехнулась женщина щербатым ртом.- Что сойдет даме из дворян, не простят простому смерду.
- Для судьи нет разницы, кто виновен!- мрачно возразил Атос.- Не тебе судить, несчастная, как исполняли свой долг правители графства.
- Не мне? Тогда скажи, вельможа, почему клеймо стоит не на моем лбу, а на плече? Кто пожалел меня: палач или судья?
- Ты хочешь знать?- граф был мрачен и едва сдерживал себя.
- Хочу знать, кого помянуть перед смертью.
- Меня,- и резко развернувшись, Атос вышел из камеры. Рауль последовал за ним, напуганный видом отца.
Граф де Ла Фер, весть во власти той самой ярости, которой славились в его роду, не промолвив ни слова, дал лошади шенкеля и сын едва поспевал за ним. Едва выехав за пределы города, Атос поднял лошадь в галоп. Думать на таком аллюре было сложно, зато это как-то могло его успокоить: бешеная скачка немного сняла внутреннее напряжение. Через четверть часа он перешел на рысь, а потом и вообще на шаг, давая отдых коню и себе. Теперь можно было и вспоминать. Краем глаза он видел рядом сына, но говорить сейчас не было ни сил, и желания. Вид клейма разбудил в нем боль, давным-давно погребенную на дне памяти.

- Виконт, вы помните, как однажды, лет пять назад, вам привелось присутствовать на суде, который я проводил по случаю поимки двух воров?- граф де Ла Фер спросил, вроде бы, между прочим, а на деле ждал ответа сына не без интереса: запомнил ли Оливье неудавшихся воришек? Должен запомнить: ведь это он осмелился тайком от судей упросить палача поставить клеймо на плечо девчонке, дабы не уродовать ее лица. Скандал замяли, ввиду юных лет воровки и причастности к этому делу графского сына. Мальчишка еще и велел преступницу подкармливать все дни перед этапом! Наверное, и заплатил тюремщику! Правда, это осталось неизвестно суду — вскрылось сие обстоятельство уже после ее отправки: тюремщик признался графу.
- Помню.- Молодой человек сильно покраснел: разговор с отцом, когда все раскрылось, не забыть ему во век — именно тогда он получил один из суровых уроков правосудия.- На всю жизнь запомнил, батюшка.
- Отлично! Я надеюсь, что когда вам придется сидеть в кресле судьи, и жалость к оступившемуся будет вам нашептывать, что следует смягчить наказание, вы будете вспоминать эту историю, и беспристрастность и неподкупность суда будут вам важнее, чем личные чувства.
- Я буду помнить о кутюмах графства.
- Дай Бог. Иначе — грош цена будет Вашему правосудию, и вы никогда не сможете спать спокойно, зная, что в чем-то погрешили против закона. Никогда не забывайте, что вы в своем графстве властелин, но властелин справедливый, чтущий его законы, как слово Божие.

 Отправлено: 19.04.16 10:12. Заголовок: Анна была сама скр..

Анна была сама скромность: ее платья, простые и не позволяющие увидеть ни нежные плечи и грудь, ни изящную ножку, будили воображение. Граф не привык к такому поведению: все известные ему женщины заботились прежде всего о том, чтобы подать себя в самом выгодном свете. Эта сестра священника словно испытывала постоянный страх, что кто-то дорисует, дополнит то, что она тщательно прятала под шалями и шейными платками. Но он давно уже не был мальчиком, а действительно богатое воображение восполняло ему все скрытые прелести: Анне было что прятать под грубой тканью платья.
Первый робкий поцелуй, который она ему подарила, только раздразнил молодого человека: он ощутил не только его сладость, но и почувствовал натуру страстную, способную увлечь. Совсем незаметно для себя он попал в сети, ловко раскинутые умной и чувственной женщиной. Исполненный самонадеянности, он считал, что от свидания до свидания он добивается все большей свободы, раскрепощения робкой, воспитанной в пуританском духе, красавицы. На деле же, он все больше запутывался в своем отношении к происходящему. Он, всегда уверенный в том, что может отличить драгоценность от подделки, истинное чувство от фальши, а любовь от расчета, он уже не был уверен ни в чем. Если поначалу ему только хотелось обладания красивой женщиной, то теперь он не мыслил себе своего существования без нее. Он должен был видеть ее двадцать четыре часа в сутки.
А она? Она, поначалу, готова была на роль любовницы, собираясь продать себя подороже. Ей надо было вырваться из нищеты, и красивый, богатый и щедрый любовник, каким оказался бы в этой роли граф, ее вполне бы устроил. Когда же в его отношении она усмотрела нечто большее, чем просто похоть, честолюбие заставило ее проявить сдержанность большую, чем та, на которую рассчитывала ее гордость. От открывшихся перспектив у нее кружилась голова. Замок, вид на который открывался из окна их хижины, был только преддверием Лувра, куда она страстно желала вступить. В тот день, когда молодой человек предложил ей руку и сердце, она поняла, что ее мечты обрели реальность.
Для нее эта реальность оказалась, впрочем, как и для него, эфемерной. Все закончилось, едва успев начаться, но оставило после себя слишком страшный след в молодых душах. Она умерла, чтобы воскреснуть для новой блестящей жизни. Он умер, чтобы оказаться в том подобии существования, которое, для его тонкой и впечатлительной натуры, стало подобно преддверию Ада.

 Отправлено: 19.04.16 10:17. Заголовок: Первое время после ..

Первое время после трагической охоты он еще не до конца осознавал, что произошло: стыд, отчаяние и вспышки той самой холодной ярости выплескивались в драки. Огюст плохо воспринимал действительность, у него начисто отключился инстинкт самосохранения. Но у молодого человека оказался очень сильный ангел-хранитель. По ночам Огюст пил с ним, пугая своего нового слугу Гримо рассуждениями о том, что ангел зря теряет время и силы на его охрану. Со стороны он выглядел в такие минуты явно не в себе. Подходить к нему Гримо не решался, помятуя о непредсказуемом нраве своего хозяина. Он просто ждал, когда тот выдохнется и без сил начнет валиться со стула. Гримо успевал его подхватить и дотащить до постели. Пока — успевал. Наутро Огюст мало что помнил. Так продолжалось, пока он не познакомился с пикардийцем, назвавшимся Портосом. Теперь они стали бесчинствовать на пару. Оба оказались отчаянными парнями. Но Портос хулиганил с песнями и руганью, Огюст же, ставший называть себя Атосом, проделывал все с мрачной и холодной яростью. Это пугало не только посторонних, это озадачивало и его нового знакомого. Слава об этой парочке опережала их появление: стоило кому-то увидеть, как друзья направляются к «Сосновой шишке», как в нее собирались все, кому пришла охота поработать кулаками и шпагой.
В тот день все не задалось с утра. Атос проспал. Это случалось с ним чрезвычайно редко: даже, не смотря на бессонные ночи, он вставал с рассветом — привычка всей жизни, выработанная суровыми правилами воспитания. Протерев глаза и обнаружив, что уже девятый час, молодой человек рассвирепел. Гримо, поспешно продравший глаза, получил свою порцию тумаков за то, что не разбудил хозяина вовремя. Это было несправедливо: Огюст всегда просыпал сам, но дурное настроение он сорвал на слуге. Гримо даже не попытался оправдываться: не стоило злить хозяина еще больше. Ничего, позлится - и успокоится. Но бывший граф, встав с левой ноги, успокаиваться не желал: что-то произошло, и его дурное настроение имело свою причину.
Накануне Атос играл по-крупному и, вопреки обыкновению, выиграл довольно кругленькую сумму. Часть ушла на погашение долгов, оставшегося хватило бы на то, чтобы обновить гардероб, но он предпочел послать за вином, а остаток отдал нищему на паперти Сен-Сюльпис. Черт понес его в сторону Люксембургского сада, и тут он увидел знакомую фигуру. С Сен-Лораном они не виделись с юности, но это не помешало молодым людям сразу узнать друг друга. Атос бы предпочел пройти мимо, но Сен-Лоран, оторопев при виде приятеля, а точнее — от одного его внешнего вида, загородил ему дорогу, едва не схватив за руку.
- Оливье, вы ли это?- воскликнул он, все еще не решаясь броситься на шею старому приятелю.
- Вы не ошиблись,- сквозь зубы процедил Атос.- Это пока еще я.
- Но что за маскарад, мой милый? Если бы не ваша осанка, я бы еще сомневался, что вижу перед собой графа де Ла Фер.
- Считайте, что это все, что осталось от графа,- сардонически усмехнулся Атос.- Граф де Ла Фер почил в бозе.
- Вы горюете о вашей прелестной супруге? Я наслышан обо всем, что говорили о трагедии на охоте. Вас в наших краях считают погибшим, Оливье.
- Как видите, я жив,- хмуро заметил граф.- Сударь, я буду вам чрезвычайно благодарен, если в дальнейшем вы станете избегать моего общества и сделаете вид, что мы с вами не знакомы. Меня считают умершим, таковым мне и выгодно оставаться,- и кивнув на прощание, Атос продолжил путь. Только походка его резко изменилась: стала неуверенной и тяжелой, словно он был уже в состоянии сильного опьянения.
Произошедшая встреча стала для молодого человека не просто досадным происшествием: она со всей ясностью обрисовала ему проблемы, ждущие его в будущем. Атос хотел безвестности, но вся его предыдущая жизнь сопротивлялась новым условиях, в которые он себя поставил.
Проклятая гордыня не вовремя выходила на первый план, когда следовало склонить голову. Великосветские замашки выдавали его происхождение, когда следовало стать незаметным и незначительным. Привычка к роскоши проявлялась в сотнях моментов в жизненном укладе, когда все требовало простоты и незатейливости. Первое время его бесило все, и только то, что он твердил себе ежечасно и ежедневно, что это теперь его жизнь, и его путь, и смиряло его буйный нрав и природную горячность. Зато в игре и в бою он зарывался, вытворяя порой такое, за что в былые времена его бы в отцовском доме высекли.
Гримо был отличным слугой, он старался изо всех сил, но непредсказуемость хозяина приводила его в отчаяние. Он любил и жалел Атоса, видя и понимая больше, чем хотелось бы его молодому хозяину. Но, если еще на людях, тот худо-бедно контролировал себя, то держать себя в руках дома было трудно. Хотя бы где-то ему необходимо было оставаться самим собой, а дом для этого и был предназначен. И Атос - пил. Пил, надеясь, что опьянение послужит тем щитом, которым он сумеет отгородиться от прошлого. Только его молодостью и можно было объяснить эту надежду. К тому же, он пьянел медленно, и голова у него оставалась трезвой. Какая-то часть сознания категорически отказывалась погружаться в бредовое состояние и позволяла контролировать, что происходило вокруг. До полного бесчувствия он сумел напиться только раз: когда приехал в Париж после случившегося на охоте. Но это скорее было даже не опьянение — он просто потерял сознание.
С тех пор, как он поселился на улице Феру, прошло не так много времени, и он еще не привык, что апартаменты заканчиваются, не успев начаться. Две жалкие комнатки, правда чистые, но скудно обставленные — это был теперь мир его обитания. Только во сне он мог теперь бродить по анфиладам замков, некогда принадлежащих ему, и это оказалось очень болезненным напоминанием о прошлой жизни. Еще одним напоминанием стали, как не смешно, приметы быта. Существование в ограниченном пространстве оказалось само по себе испытанием. Сотни мелочей, которые он раньше просто не замечал, исчезли из его жизни, а их отсутствие поначалу удивило, потом стало раздражать. Тут не было вины Гримо — он не мог обеспечить в одиночку того, что давал отлаженный механизм замковой жизни. Но жалеть о прошлом Атос себе не позволял: он принял решение и оставалось только надеяться, что новая жизнь не долго будет его тяготить. Система знаков, которыми они с Гримо объяснялись, вино, игра и драки — вот и всё, что составляло его существование. Такой мир не многого стоит, и потерять такого человека — не слишком большая утрата для Господа. Так рассуждал в то время молодой дворянин, к своим двадцати двум годам утративший все, что только может утратить человек его положения. И причиной этого несчастья была любовь.
Со временем он погрузился в омут беспросветности, из которого его на поверхность бытия вытаскивали шумный Портос и философствующий Арамис. Даже служба (а они все трое к 1624 году уже были мушкетерами королевского полка), не могла вернуть ему радость жизни. К тому же, прошлое умудрялось найти его, где бы он не находился.
Он стоял на посту во внутреннем дворе Лувра, когда мимо него проследовала пара: мужчина был де Сен-Лоран, женщины он не разглядел, попросту не стал обращать на нее внимание. Шлейф духов, стелющийся за ней, показался смутно знакомым, но его тут же отвлек Феррюсак, проверявший посты. Через несколько минут он увидел Сен-Лорана, возвращавшегося во дворец. Дворянин, помня о просьбе Атоса, прошел было мимо него, даже не раскланявшись, но, внезапно, задержавшись перед дверями, обернулся к мушкетеру.
- Вы видели даму, которую я провожал?- он обращался именно к Атосу, игнорируя стоявшего рядом с молодым мушкетером напарника.
Ответом послужило пожатие плеч.
- Жаль, потому что вы с ней, судя по всему, близко знакомы.
- Не имею чести знать, о ком идет речь,- Атос начал закипать, его возмутила бесцеремонность бывшего приятеля.
- Вы бы не были так категоричны, если бы сумели увидеть ее. Не сомневаюсь, вы бы ее узнали.
- Надеюсь, у меня не будет такой возможности. К тому же, я - на посту, так что не имею права говорить с посторонними,- мушкетер вытянулся в струнку, глядя сквозь своего визави ничего не выражающим взглядом. Тому ничего другого не осталось, как проследовать своей дорогой.
Разговор, на который Сен-Лоран рассчитывал, не состоялся и, более того, Атос не желал его и в будущем. Много позднее, вспоминая эту встречу, граф де Ла Фер не раз с сожалением думал, скольких бед избежали бы друзья, если бы он удосужился поинтересоваться, кто же эта, хорошо ему знакомая дама. Но сделанного не воротишь, и все произошло так, как было суждено.

Анна появилась в Париже, будучи совершенно уверенной в своей безопасности. Вдова Кларик не могла иметь ничего общего с Анной де Бюэй. И тем более, провожаемая к своей карете господином де Сен-Лораном, она не стала оглядываться по сторонам, и не стала обращать внимание на стоявших на часах королевских мушкетеров. Расчет придворного не оправдался: словно заколдованные, два смертельных врага, считая друг друга покойниками, не смотрели по сторонам.
Де Сен-Лоран чувствовал себя оскорбленным: после отказа графа признавать их знакомство, он надеялся свести бывших супругов и, хотя бы, получить удовольствие, созерцая супружескую сцену бывших покойников. Но Атос разрушил его планы. Однако, не доставив удовольствия бывшему приятелю, граф все же не остался безразличным к намекам. Они всколыхнули в нем воспоминания, которые Атос постоянно глушил в себе разными способами. Иной раз ему казалось, что он добился результата, и память надежно погребена под грузом нежелания помнить. И всякий раз оказывалось, что он перед ней бессилен: памяти было достаточно малейшей зацепки, просто аромата чьих-то духов, так похожих на духи Анны, чтобы он оказывался совершенно не в состоянии остановить стремительный поток, отбрасывающий его на целую жизнь назад, в пропасть. Во времена графа не существовало того, что теперь получило название « посттравматический синдром». Люди жили с этим годами, всю жизнь, не зная, как бороться с такой мукой. Большинство обращались к исповеди, облегчая душу. Атос в этом себе отказывал сознательно, считая, что подобной тайной он не имеет права делиться даже с исповедником. Он молча нес свой крест, не ведая того, что ноша исподволь убивает его. Иногда боль прорывалась наружу именно вот такими вспышками холодной ярости, которые он глушил потом или вином, или дуэлью. В такие минуты он становился похож на своих предков. Таким бывал и его отец в свои не лучшие минуты. Но у Ангеррана де Ла Фер был свой добрый ангел, помогавший ему в трудные минуты, а у его сына не было никого, кто мог бы остудить его гнев и боль.

 Отправлено: 19.04.16 10:25. Заголовок: Ангерран гнал кон..

Ангерран гнал коня по хорошо знакомым охотнику тропкам: он спешил домой. Еще четверть часа, если не случится ничего непредвиденного, и он увидит колокольню домашней церкви, возвышающуюся над крепостной стеной. Он и ждал и боялся встречи с любимой женой: он вез ей приказ о назначении ее статс-дамой королевы Медичи. Как отнесется Изабо к назначению, согласно которому ей придется постоянно находится при дворе? Граф этого не хотел, но сейчас не тот момент, когда можно пренебречь желанием короля. Генрих не злопамятен, но дело касается Изабо, и тут уж как кому повезет : королю или графу. Граф де Ла Фер в жене до конца уверен не был, но, странное дело: это делало для него жену еще желаннее, еще привлекательнее. Королевское внимание словно золотило красавицу Изабо, хотя граф понимал, что для такого бабника, как Анрике, все женщины хороши уж тем, что они — женщины.
Они были дружны с Генрихом, и Его величество мог быть уверен, что со стороны графа он не получит ни предательский удар, ни измену. Случись даже самое страшное для Ангеррана — измена жены, королю он не станет мстить: просто уйдет в сторону. А Генрих, в своем увлечении чужими женами, представлял немалую опасность. Появление при дворе графини де Ла Фер было сродни появлению бури на горизонте: чего ждать от стихийных проявлений чувств? И если графиня ответит на заигрывания короля, что сделает граф? И как поведет себя Мария Медичи в ситуации, когда повод к злословию даст не кто иная, как ее собственная статс-дама, которая по статусу должна следить и за поведением легкомысленного «летучего отряда», находящегося под ее неусыпным наблюдением? Все, что мог сделать граф де Ла Фер, это сидеть безвылазно в Париже, но вот этого он как раз делать не собирался. Поместье, разрушенное войной, требовало присутствия хозяина и бедный Ангерран, скрепя сердце, отбыл в Пикардию. Раз в месяц он наведывался в Париж, где у Ла Феров был свой дом, и тогда у красавицы графини появлялся повод отпроситься на день из Лувра. Королева всегда шла ей навстречу в этой просьбе, потому что все остальные дни пребывала в напряжении: Генрих не дремал, и его ухаживания за графиней становились уж слишком навязчивы.
Как бы то ни было, когда Изабо объявила мужу об очередной беременности, он не испытал никакой радости по этому поводу: предыдущие беременности окончились рождением дочерей, а эта вообще представлялась ему сомнительной по-поводу отцовства.
Рожать графиня уехала к матери, в Берри. Она едва успела добраться до замка: мальчик чуть не родился в пути. Но Ангерран не спешил навестить жену, чтобы взглянуть на долгожданного сына. Бастарда он не намерен был объявлять своим законным ребенком, к тому же от первого брака уже имелись у него и наследник и тот, кого надлежало отдать церкви. Младшего могла ждать только карьера военного.
Изабо забрасывала мужа письмами, расписывая ребенка. Малым крещением младенца нарекли Огюстом и, судя по всему, это была идея тещи. Ангерран не собирался к жене: мысль о том, что его сделали ширмой для королевских шашней, приводила графа в состояние той самой холодной ярости, которая так пугала всех домочадцев. А мысль о том, что бывший друг попользовался его женой и вовсе лишала покоя. Но у графа не было никаких доказательств подобным мыслям, а спешить в Берри, чтобы своими глазами убедиться, что жена подсунет ему очередного королевского бастарда, де Ла Фер не хотел. Так и шло время: граф бесился, Изабо плакала по ночам вдали от мужа — ей пришлось вернуться ко двору вскоре после родов, оставив на попечение матери не только новорожденного, но и старших девочек, а старая графиня занималась внуком, свято веря, что именно ему уготовано великое будущее.
Ангерран отправился в Париж, когда Огюсту исполнился год. Мальчик по-прежнему оставался в Берри, но повидать жену граф должен был: его отсутствие вначале было поводом для дворцовых сплетен, потом сплетни затухли, не имея поводов, а по прошествии года уже никого не интересовали взаимоотношения супругов де Ла Фер. Шел 1601 год и Франция ждала рождения наследника.
Изабо, которой доложили, что ее ожидает супруг, оглядела себя в зеркало: она пойдет к графу только тогда, когда с лица исчезнут следы всякого волнения. Вот теперь она спокойна и непроницаема, как и он сам. Год они не виделись, его письма в ответ на ее восторги мальчиком, были сухие и вежливые, и, постепенно, она стала ограничиваться такими же безличными и вежливыми весточками. Доказывать мужу, что она верна ему, Изабо считала ниже своего достоинства. Мысль о мести, за равнодушие и холодность, постепенно оставила ее: она принимала ухаживания короля, как дань своей красоте и уму, но дальше легких вольностей дело не пошло: графиня умела быть твердой. Чем дальше, тем больше она осознавала, что кроме мужа ей не нужен никто. Письма матери, рассказывавшей о внуке, в котором она души не чаяла, укрепляли Изабо в мысли, что она должна устроить встречу отца и сына. Мать прислала ей первый портрет мальчика. Рисовать такого кроху сложно, но старая дама нашла в своих краях настоящий талант, последователя школы Клуэ. Художнику удалось передать всю прелесть малыша, в чертах которого уже явственно проглядывали рисунок бровей и глаз графа. Глаза, как и у Изабо, были цвета морской лазури.
Графиня вошла в гостиную апартаментов, предоставленных ей в Лувре, и церемонно склонилась в поклоне перед мужем. Жесткий корсаж ее платья не позволял видеть, как бурно вздымалась ее грудь, но лицо выражало только смирение. Опущенные ресницы надежно прятали от супруга взгляд, не обещавший ему легкой беседы.
- Мадам, мы с вами так давно не виделись, что я едва узнал вас,- холодный и чуть насмешливый голос Ангеррана заставил Изабо посмотреть мужу прямо в глаза.- Вы стали еще прекраснее и еще … недоступнее.
- Да, вы правы, Ваше сиятельство,- теперь и в голосе Изабо прорезались насмешливые нотки.- При дворе достойна уважения только та женщина, которая, блистая красотой, остается безразлична ко всем соблазнам.
- Как здоровье Его величества?- перевел разговор на другую тему граф.
- Неплохо. Подробнее вы можете узнать у Ее величества, если испросите у нее аудиенции.
- Сударыня, вам отлично известно, что я не горю желанием встречаться с королевой,- довольно резко ответил Ангерран, чем вызывал на губах супруги легкую усмешку.
- Тогда, может быть, вам бы стоило встретиться с Его величеством?
- Для чего?
Чтобы узнать о его здоровье и,..- она сделала паузу.
- И?..
- И прекратить дуться на него. Ангерран, вы совершенно напрасно обижаетесь на Генриха. Он — невиновен. Вы наказываете его, лишая своей дружбы.
- Полноте, мадам, кто я такой, чтобы наказывать короля? Но если он чувствует себя чем-то обделенным: что же, я могу посоветовать ему только одно: впредь быть осторожнее в ухаживании за дамами.
- Вот и скажите это ему, Ангерран!
- Графиня,- вельможа изогнул губы в надменной улыбке.- Я принадлежу к роду, который издавна претендует на превосходство над королевским. Его величество должен был подумать, что оскорбляя меня, он оскорбляет всех Куси. Вы защищаете его, сударыня?- вдруг поразился граф.- Неужели дело дошло то того, что он вам дороже мужа?
- Теперь вы оскорбляете меня, граф!- женщина стала похожа на рассерженную кошку.- Смотрите же — вот ваш сын.- Она извлекла из складок платья миниатюрный портрет ребенка.- И попробуйте после этого говорить, что я была вам неверна.
Граф неохотно взял в руки миниатюру. Взгляд его метнулся в сторону: Изабо готова была признать, что Ангерран ищет зеркало, чтобы сравнить себя с изображенным на портрете мальчиком. Но гордость удержала его и он, бегло взглянув на миниатюру, вернул его графине.
- Будем надеяться, что со временем признаки родства станут более явными. Но я прибыл в Париж не только для того, чтобы удостовериться, что вы в добром здравии. Я все же не теряю надежду склонить вас к возвращению в Ла Фер.
- Вы хотите, чтобы я подала в отставку, сударь?- напряглась Изабо.- Зачем это вам, граф? Разве вас не устраивает нынешнее положение дел? Вы служить не желаете, но вы же должны понимать, что необходимо создать будущее и для нашего общего сына! Ему ничего не достанется, он младший. А я, пока я при дворе, могу многое для него сделать. Ему должно быть уготовано блестящее положение, и обеспечить его смогу только я, раз вы не в ладах со двором. Меня удивляет, Ангерран, что вы не желаете понять это. Или вам претит, что я взялась делать то, что надлежит делать отцу?
- Вы рассчитываете на короля или на королеву, Изабо?
- Я рассчитываю на обстоятельства, мой супруг. И, пока я рядом, я могу если не влиять на них, то использовать шанс.
- Мальчик еще слишком мал.
- Время идет быстро. Пока он у моей матери, но к годам к шести его определят учиться в Париже и он будет рядом со мной,- решительно ответила графиня.
- Вы далеко заглядываете, мадам. В наше время нельзя строить такие обширные планы,- усмехнулся граф.- Никто не знает будущего.
- Я уверена: у моего сына... у нашего сына,- быстро поправилась она,- великое будущее.

 Отправлено: 19.04.16 10:31. Заголовок: Великое будущее про..

Великое будущее прошло мимо, только поманив издали. Тот, кому его прочили, пьяно покачнувшись, встал из-за стола. Мир перед его глазами тоже покачивался и двоился в тусклом свете свечи. Друзья давно ушли, зная, что Атоса бесполезно звать домой, когда он в таком настроении. Гримо — рядом, кабачок — рядом с Феру. Если что, у Марго найдется, где уложить мушкетера до утра. Хотя, такое бывало чрезвычайно редко: спать Атос предпочитал все же дома. Как не приучал он себя к походной жизни, как не старался воспитать в себе безразличие к окружающему его миру, а натура брала свое. Ощущение дома, в котором он так старательно отказывал себе, пустило в душе слишком крепкие корни. Не отдавая себе отчета в происходящем, он инстинктивно искал для себя какое-то подобие убежища от воспоминаний. Странно, что при этом он оставил себе три предмета из прошлого: шпагу, шкатулку и портрет деда. Во времена Генриха 3, де Ла Фер-Торденуа был пэром Франции и одним из первых рыцарей учрежденного королем ордена Святого Духа.
Атос сознавал, что ему тесно в новом жилище, что он никуда не может деться в этом пространстве двух комнат, но раздражение опять же старался топить в вине или отыгрывался на Гримо. Ему остро не хватало простора полей, реки и ручьев, роскоши леса. Вместо этого — узкие, вонючие улочки средневекового Парижа, дымные кабаки и кордегардия, с ее вечными сплетнями, и игрой в кости. Если бы не друзья, он давно бы ввязался в заведомо убийственную дуэль. Но, с некоторых пор, Огюст стал чувствовать себя в ответе за этих мальчишек, хотя, говоря строго, мальчишкой мог быть назван только д'Артаньян. Но Атосу было проще считать себя рядом с ними стариком. Для него все было в прошлом, а эти сорванцы казались ему детьми, которых он должен оберегать. Оберегать ценой собственной жизни, если понадобится. Это стало придавать его существованию некий смысл. Поэтому, любая угроза мальчишкам вызывала у него приступы холодной ярости, и на дуэль он был готов всегда. Его язвительности побаивались в полку, а гвардейцев кардинала она доводила до слепой ярости. Когда обе стороны в таком состоянии, ждать крови не долго. Теперь, если что-то происходило, Атос старался перевести весь огонь на себя, выглядеть зачинщиком любого спора: вся ярость короля или кардинала должна была обрушиться на него, него одного. Друзья не сразу заметили эти маневры старшего товарища, но, после истории в дюнах Ла Рошели, когда Атос выплеснул все презрение высшей аристократии кардиналу, поняли, какую игру он ведет.
Уже много позднее, после казни миледи, д'Артаньян как-то взялся осторожно объясниться с Атосом и натолкнулся на стену отчуждения. По тому, как лицо графа приняло выражение холодного безразличия, как надменно изогнулись брови, обозначив складку между ними, гасконец понял, что его друг начал злиться.
- Дорогой мой, вы словно специально стараетесь задеть Каюзака. Неужели вам не довольно, что он заполучил на своем теле достаточно ваших меток? Упаси меня бог,- попытался смягчить смысл своих слов лейтенант мушкетеров,- вас чему-то учить, но предостеречь я вас обязан, как ваш,.. гм,.. командир.
- Зачем?
- Что «зачем?»,- не понял д'Артаньян.
- Зачем меня предупреждать?- опустив глаза, негромко спросил Атос.- Я — не мальчик, лейтенант, и отдаю себе отчет в том, что делаю.
- Тогда я вынужден вам сказать то, что говорят вокруг, и что думает Тревиль.
- Что же?
- То, что вы, после Ла Рошели и отставки наших друзей, ищите способ погибнуть.
- Сильно сказано,- нахмурился мушкетер.- Вам всем не кажется, что моя жизнь принадлежит, пока я в полку, только королю и мне? Впрочем,- добавил он с досадой,- скоро эти домыслы закончатся.
- Как это «закончатся»?- едва вымолвил д'Артаньян, цепенея.- Что вы задумали, Атос?
- Пора мне менять свою жизнь,- тихо, и как-то растеряно, произнес Атос.- Н е пугайтесь, д'Артаньян, я еще сам ничего окончательно не решил, мне нужно еще какое-то время. Но изменить это существование я обязан. Перед своими предками я в долгу.- Он встал, давая понять, что разговор окончен и лейтенант, кусая губы, остался за столом, уставленным пустыми бутылками.
C той минуты, как граф понял, что город душит его, он с трудом стал выносить службу. Весь ужас был в том, что ему некуда было податься: поместья вот- вот должны были перейти в полное владение родственников (он сам подписал соглашение на десять лет), деньги, полученные за проданный дом в Париже были почти израсходованы, друзья разъехались, у д'Артаньяна была своя жизнь, а он остался неприкаянным и одиноким, как и в начале своего приезда в Париж. Все вернулось на круги своя, и выход был, как и тогда, только один — смерть. Очередной неутешительный вывод, что: сам по себе, он себе не интересен, и жить ради себя не умеет, и не хочет. Но уйти со сцены незамеченным он в этот раз не мог: он стал видной фигурой в полку.
Письмо от Бражелона привез его слуга: Атос возвращался с ночного дежурства и встретил его у порога своего дома. Паренек поклонился ему, как знакомому: видно, он не секунды не сомневался, что королевский мушкетер — именно тот, кто ему нужен.
- Господин граф, мой хозяин просил вас не медлить с ответом, он очень плох.
- Ты уверен, что не ошибся адресом,- чуть улыбнулся Атос, принимая запечатанное письмо.
- Уверен, Ваше сиятельство. Я видел ваш портрет у нашего господина.
Атос вскрыл письмо, стоя в дверях, но первые же строчки заставили его нахмуриться и, сделав знак слуге следовать за ним, он поспешно поднялся к себе в квартиру. Читая строки, выведенные чужой рукой, он заметно побледнел.
- Это не почерк графа. Кто писал под диктовку?
- Я,- ответил посланец.
- Он так плох?
-Доктора говорят, что ему осталось не больше месяца.
- Гримо!- позвал Атос.- Дай поесть и отдохнуть этому парню, и приготовь все необходимое в дорогу. Днем мы уезжаем. Ты подождешь меня здесь, Гримо.-Он повернулся он к слуге.- Как твое имя?
- Жан.
- Я поеду с тобой, Жан. Письмо писать не имеет смысла: дорог каждый час. Ты приехал сюда верхом?
- Моя лошадь привязана рядом с вашим домом.
- Я ее не заметил.- Атос провел рукой по лицу, стирая остатки сонливости, навалившейся на него.- Гримо, распорядись насчет коня Жана. Если меня будут искать — я у Тревиля.
Капитан не станет ему отказывать в отпуске по семейным обстоятельствам, Атос был уверен. В этот раз речь действительно шла о его семье.

 Отправлено: 19.04.16 10:40. Заголовок: Тревиль подписал пр..

Тревиль подписал прошение без возражений, зато, когда Атос откланялся, он долго сидел, глядя на закрывшуюся за графом дверь. Капитан был достаточно проницательным человеком, чтобы угадать за просьбой своего солдата нечто, более значительное, чем желание повидаться с семьей. Что-то изменилось в обстоятельствах у господина графа... Тревиль кожей ощущал, что еще немного и он потеряет своего любимца. Да что правду от самого себя таить: Атоса он любил больше всех своих подчиненных, и не только потому, что знал его еще со времен юности. Было что-то в Атосе, во всем его облике, что резко выделяло его из среды, в которой он проводил свою жизнь. Это был человек принципов, и он от них никогда не отступал. Это и восхищало и пугало в нем. Жизнь, в особенности придворная жизнь, требовала гибкости. Атос житейской гибкостью не обладал, и придворным никогда бы не смог стать. Скорее, он был из тех людей, что заставляют обстоятельства работать на себя. Но, рожденный командовать, он старательно избегал роли командира. Смутные слухи, ходившие вокруг этой незаурядной личности поначалу, с годами развеялись. Тревиль и король, знавшие, кто пришел служить в полк, несколько раз пытались продвинуть графа по службе, но Атос решительно отказывался от любого назначения: его устраивала только роль рядового.
Самое удивительное для солдата элитного полка, красавца, умницы, отчаянного храбреца и бретера было то, что за ним не числилось ни одной любовной сплетни. Он весь был на виду, но ни один слух о его любовных победах не тревожил покой мушкетера.
И вдруг он собрался в отпуск по семейным делам! Насколько Тревиль был в курсе, родители графа умерли давным-давно. Братьев у него не осталось, были ли сестры, никто не знал. Кажется, одна была когда-то при дворе, но куда она подевалась, Тревиль не помнил. Какие могут быть дела у молодого еще дворянина, которые выдают за семейные? Наследство или женитьба! Ничего серьезнее, Тревиль у Атоса предположить не мог. И в том, и в другом случае, это означало только одно — мушкетер попросит отставки.

Атос в Бражелоне бывал не раз, но это было так давно! В детстве он ездил туда с отцом, потом наезжал сам. Имение было невелико, но велись дела бестолково. Атос и рад был бы это не замечать, но глаз сам отмечал и проржавевшую ограду, замыкавшую выщербленную стену, и позеленевшие от плесени камни, и трещины в кладке. Он вздохнул и поднял глаза к небу: голые ветки каштанов тянулись к серым стенам, черными росчерками смотрясь на старых камнях. Внутри замок выглядел не так уныло: дорожки были расчищены от снега, комнаты протоплены, с кухни доносились аппетитные запахи. Для изрядно проголодавшегося и уставшего мушкетера все это выглядело многообещающе. Пока слуга пошел доложить о его приезде, Атос, не рассматривая обстановку, шагнул поближе к камину. Промерз он изрядно, особенно досталось рукам и ногам: он выехал так поспешно, что не подумал о зимних сапогах и перчатках. Теперь, у огня, все тело покалывали миллионы иголочек, возвращая ему чувствительность. Голова слегка кружилась от резкого перехода с мороза к теплу камина, а возможно и от голода: он так спешил, что не давал времени на отдых ни себе, ни Жану, ни лошадям. Он боялся не успеть, хотя, в глубине души, совесть уже не раз укоряла его: «А все эти годы ты не думал о Бражелоне?». Думал, вспоминал не раз, но всякий раз запрещал себе писать. Он умер для всех, и, в первую очередь — для семьи. А вот старик о нем думал, писал иногда, заранее зная, что непутевый родственник не ответит. И вот теперь — позвал попрощаться. В этом Атос ему не мог отказать.
Старик лежал на высоко взбитых подушках. Он весь как-то истаял: черты лица остались те же, но заострились, плоть словно высыхала, плотно прилипая к костям. Атос стоял в дверях, не решаясь подойти ближе, пока его не позовут. Бражелон дышал со свистом, в груди у него что-то булькало и сипело.
Слуга наклонился, что-то прошептал больному. Бражелон скосил глаза, слабо шевельнул рукой, что должно было означать приглашение. Мушкетер приблизился, затаив дыхание: близость смерти заставляла его стараться ничем не проявлять свою молодость и силу.
- Приехал, наконец?- старый граф приподнял голову, слабеющими глазами вглядываясь в молодого человека.- Ты не отвечал на … мои письма, тебе нужно было, чтобы тебя позвали... к умирающему...
Атос молча опустил голову: от правды деться было некуда.
- Ты умеешь быть безжалостным, Оливье...
- Граф, я не прошу простить меня... Прошу только понять...- Атос тяжело опустился на колени у изголовья.
- Я... понимаю тебя,.. и прощаю.- Бражелон надолго замолчал.- Иди, отдохни: ты с дороги. Я... еще... не умру... сегодня. После, я позову. Поговорим.- Старику каждое слово давалось с трудом, он старался быть кратким.- Осмотрись... это все будет твоим.
Потрясенный, еще не до конца понимая, что имел в виду граф Бражелон, Атос отшатнулся. Слова возражения застыли у него на губах при виде довольной улыбки старика.
- Ты спасешь поместье... я знаю. Ты сможешь...

Атос не стал осматриваться: суеверное чувство, что, если он это сделает, старик умрет до срока, отпущенного ему богом, заставило его запереться на несколько часов в своей комнате. Он вымылся с дороги и, поев, устроился на кровати с книгой в руке, но читать не мог: мысли все время крутились вокруг перемен, ожидающих его. Так неожиданно и,.. грех говорить, но вовремя... все произошло. Неужто Небеса простили его? Сам он себя все еще простить не может, но сколько можно себя ненавидеть и презирать? Он устал от этой войны со своим «я». Атос уснул на какой-то час, но сон, увиденный на чужой постели, оказался удивительным: потом он не раз вспоминал его, как вещий...
Тихо открылась дверь в спальню, и на пороге, в косом столбе света, показалась маленькая фигурка в длинном, таком, какие носят мальчики лет до трех-четырех, платьице. Малыш стоял и просто смотрел на него большими синими глазами, потом поманил за собой. И граф, легко поднявшись, пошел за ним. Мальчик вывел его в сад, где цвели деревья, и остановился на дорожке, прижав пальчик к губам. Потом, все также улыбаясь, пошел между деревьями, время от времени оборачиваясь и маня за собой ручкой. Атос шел за ним, недоумевая; ранее ему не приходилось иметь дело с детьми и, следуя за ребенком, он спрашивал сам себя, зачем он понадобился этому малышу. Сон был настолько ярок и реален, что, когда мальчик дал подойти к себе совсем близко и неожиданно прижался к его коленям кудрявой головкой, Атос вздрогнул всем телом и проснулся. В дверь тихо постучали и вошел Жан.
- Господин граф зовет Ваше сиятельство,- он низко поклонился.
- Иду,- мушкетер бросил косой взгляд в зеркало: вид у него был слегка помятый.
Бражелон выглядел чуть получше; к вечеру ему всегда становилось легче, не так давило сердце и он дышал почти нормально.
- Я буду тебя ругать,- без предисловий заявил он графу де Ла Фер.- Времени на любезности у меня нет. Оливье, что ты сделал с замками, доставшимися тебе по-наследству?
- Подписал с семейством договор,- криво усмехнулся Атос.
- Какой договор?
- Что, в течении десяти лет, они вольны себе забирать весь доход с поместий.
- Болван!- не сдержался старик, гневно стукнув сухим кулачком по подушкам.- Прости...
- Я не обижаюсь, дядюшка,- пожал плечами наследник.- К сожалению, это правда.
- А что после десяти лет?
- Им отойдет все.
- А что ты?! О чем ты думал, когда подписывал?
- Что десять лет — это огромный срок, и за это время все может случиться в жизни солдата.
- Ты служишь по-прежнему?- Бражелон смотрел на своего дальнего родственника, которого для простоты называл племянником, не скрывая изумления.- И до какого же чина ты дослужился? Капитан-лейтенант?
- Я остался простым солдатом в полку мушкетеров,- почти надменно ответил Атос. Разговор начинал утомлять его.
- Твой отец посчитал бы себя опозоренным, если бы смог знать об этом,- ворчливо заявил старый граф.
- Почему? Я не совершил, состоя на службе, ничего позорящего мой род; скорее — наоборот, дядя.
- Где твоя жена, Оливье?- вдруг тихо, с каким-то придыханием, спросил старик.- Ты же женат, мальчик мой.
- Моя жена умерла,- Атос едва мог говорить, так внезапно сел у него голос.- Она опозорила меня и я ее убил,- почти с вызовом добавил он то, что никому из родни ранее никогда не раскрывал.- Теперь вы понимаете, почему я ушел в солдаты?- холодно, с внутренней яростью, бросил он.
Старик молчал, задыхаясь от страха: в таком состоянии он видывал отца Оливье, а сын, сейчас, выглядел его точной копией. Воцарилось молчание, и Бражелон боялся его нарушить. Молчал и граф де Ла Фер — то ли вспоминал что-то, то ли старался овладеть собой.
- Послушай меня, старика,- Бражелон сделал Атосу знак сесть рядом.- Ты должен все начать сначала. Ты еще молод, у тебя еще есть время. Судьба к тебе благосклонна, Бог поможет тебе. Найди хорошую девушку, из богатой и знатной семьи. Никто не говорит, что ты должен любить ее: главное, чтобы она родила тебе сына. Род не должен пресечься. Это твой долг.
- Да кому я такой нужен,- Атос пожал плечами.- Ни дома, ни состояния.
- Зато у тебя имеется родословная. Породниться с тобой многие почтут за честь. Дом у тебя будет. Когда у тебя заканчивается это соглашение с семьей?
- Точно не помню. Кажется, у меня еще есть пару месяцев в запасе.
- Представляю себе лица твоих кузенов и кузин,- хрипло расхохотался больной, но смех его тут же перешел в надрывный кашель. Атос бросился к нему на помощь, но старик оттолкнул его.- Добейся, чтобы тебе вернули хотя бы часть тех доходов, что они себе в карман положили. Не хочешь! Именно так я и предполагал: с голоду умирать будешь, а на поклон к родне не пойдешь.
- Вы вписали меня в завещание, чтобы только досадить всей этой своре?- грустно поинтересовался Атос.
- Не только,- старый граф хитро улыбнулся.- Так я сохраняю домен. Иначе они бы все растащили по своим внукам и правнукам. Имение не велико, как раз для такого вдовца, как ты. Женись, мой мальчик! Обязательно женись; иначе не успеешь оглянуться, а тут и смерть зовет к себе. Как со мной и приключилось,- закончил он, прикрыв глаза.- А теперь иди: я устал. Нет, постой!- вдруг окликнул он племянника, когда тот уже был в дверях.- А знаешь что? Если не выйдет с женитьбой, роди себе бастарда! И перепиши на него Бражелон!

 Отправлено: 19.04.16 10:50. Заголовок: Атос уехал через ..

Атос уехал через два дня: его отпуск заканчивался. Граф де Бражелон был еще жив, но видно было, что его дни сочтены. Он сам настоял на отъезде племянника: старик не хотел, чтобы Атос присутствовал при его смерти.
- Вернешься, когда получишь весточку от меня,- насмешливо скривил он губы.- Тогда и осмотришься, раз сейчас не захотел. И почаще вспоминай, что ты - граф де Ла Фер, а теперь еще и де Бражелон будешь. А то придумал же такое: Атос!- и старик протянул ему руку, которую Атос почтительно поцеловал. Ему показалось, что он коснулся святых мощей: так суха и невесома была эта рука.

Первое, что сделал мушкетер в первый же свободный день, это обратился к своему поверенному, который и был единственным человеком, через которого Атос был в курсе своего состояния: вернее того, что от него еще оставалось. Память ему не изменила — до окончания соглашения с семьей оставалось чуть меньше двух месяцев. По их истечении все, что принадлежало ранее графу де Ла Фер, отходило его многочисленной родне. И тут пришло сообщение о кончине графа Бражелона. Атос снова испросил отпуск, но на сей раз не стал скрывать от капитана де Тревиля, что вскоре подаст в отставку. Для Тревиля это не стало сюрпризом: он видел состояние своего солдата в последнее время и понимал, что, не измени Атос свою жизнь, она очень скоро закончится под каким-нибудь благовидным предлогом.

Поверенный Атоса вел дела многих членов его семьи. Граф знал его еще с тех времен, когда тот вводил его в права наследования. Все годы, что граф провел в Париже, старый, и уважаемый юрист, письмами, передавая их через Гримо, исправно сообщал ему, как обстоят дела. Все документы на владение имениями покоились в бронзовой шкатулке и, повинуясь скорее инстинкту, чем желаниям, Атос всегда держал шкатулку на замке, а ключ от него— при себе.
Гримо знал и новый адрес господина Морсана: старик недавно сменил дом на более респектабельный, и проживал ныне рядом с Королевской площадью, где обитались многие его клиенты. Общение с высшей знатью давно научило его молчанию, обходительности и известной почтительности, никогда не переходившей в угодничание.
Атос послал Гримо узнать, когда Морсан сможет принять его, и ответ пришел незамедлительно: сегодня вечером, если это угодно господину графу. В означенный час мушкетер был на месте, и его тут же провели к почтенному представителю юриспунденции.
Господин Морсан восседал за огромным тяжелым бюро, один вид которого должен был внушать почтение посетителям. Он чуть привстал при виде графа, но, едва вглядевшись в его черты, поднялся во весь рост, одновременно приглашая того сесть напротив. Атос отметил про себя, что свет от лампы направлен так, что лицо нотариуса тонуло в тени, зато посетитель оказывался на виду. Эта уловка вызвала у него легкую усмешку, и он слегка развернул кресло так, что и сам оказался не под прямым светом.
Морсан маневр оценил, и передвинул лампу так, что оба собеседника оказались в одинаковом положении.
- Итак, Ваше сиятельство, чем могу служить вам?- старик чуть подался вперед, всем своим видом выражая готовность помочь клиенту.
- На данный момент, господин Морсан, мои обстоятельства изменились: я намерен вернуться к светской жизни, и хотел бы уяснить себе окончательно, в каком состоянии находятся мои дела.
- Нет ничего проще, господин граф!- Морсан позвонил, явился один из его стряпчих, и нотариус отдал ему какое-то распоряжение. Пока тот не вернулся, Морсан собственноручно налил гостю бокал вина.- Как я уже вам передавал, осталось менее двух месяцев до полной передачи вашей собственности в руки ваших тетушек. Вы желаете что-то изменить?
- В корне, и самым решительным образом, господин Морсан. Я желаю, пока не поздно, прервать действие соглашения.
- Посмотрим, что здесь можно сделать,- произнес господин Морсан, открывая принесенную ему объемистую папку с документами.
Атос вышел от поверенного после полуночи, но с надеждой в сердце, и намерением сражаться на этот раз лично за себя.

Морсану не привелось путешествовать в Ла Фер: кусок был настолько жирный, что вся заинтересованная в нем родня соизволила собраться в его особняке. Атос намеренно задержался и ждал, когда все соберутся в соседней комнате. Гостиная нотариуса едва вместила его семейство: здесь были все имеющиеся в наличии тетушки, со своими мужьями и сыновьями. Попади Ла Фер в их руки, они его точно по камням бы растащили — на всех замка и нескольких деревень бы не хватило. Граф догадывался, кого все это почтенное собрание ожидает увидеть и готовил им сюрприз. Десять лет он не показывался никому из своей семьи, а то, как он выглядел, когда подписывал все бумаги, должно было внушить тетушкам веру, что он долго не протянет. Теперь же Атос постарался сделать так, чтобы лишить их даже тени такой надежды. Атос не склонен был к театральным жестам, более того — не терпел их, но повод выступить как положено, был более чем основательным.
Увидев, что племянник отсутствует, дамы заволновались.
- Он получил от вас приглашение, господин Морсан?- беспокойно, даже повысив голос, спросила госпожа Бове, оглядывая все углы комнаты.
- Не извольте волноваться, Ваша светлость,- улыбнулся Морсан, господин граф обязательно явится: это в его интересах.
- Заставлять нас ждать: это верх невоспитанности,- фыркнула дама.
- Господин граф де Ла Фер и де Бражелон,- объявил клерк, открывая дверь и впуская Атоса.
Присутствующие застыли: в вошедшем вельможе, даже при наличии богатого воображения, нельзя было узреть того пьяницу и повесу, которого они ожидали увидеть.
Молодой красавец, облаченный в богатый и изысканный наряд жемчужно-серого бархата, в черной шляпе с алым пером, в сапогах, чьи отвороты были украшены, как и его воротник и манжеты, богатым кружевом, с бесценной шпагой Ла Феров у бедра, всем своим видом не только бросал вызов собравшимся, но и расставлял все точки в семейном споре. Хозяин был он, и свои права никому отдавать не собирался.
- Господа,- обратился он сразу ко всем членам своей семьи,- я вижу, что сие собрание почтили почти все представители моего рода. Сегодня истекает срок нашего десятилетнего соглашения. Я благодарен вам, дамы и господа, за рачительность, с которой вы вели мои дела все эти годы. Благодарен вам за заботу, которую вы проявили о непутевом члене семьи, своим поведением доставившем вам немало неприятных минут.- Едва уловимая ирония в голосе Атоса показала внимательным слушателям, что граф ни минуты не сомневается в побудительных причинах действий семьи на протяжении всего периода его парижских мытарств. Он же продолжал.- Обстоятельства оказались для меня куда более благоприятными, чем я мог рассчитывать, и ныне я возвращаюсь к той жизни, которая мне положена по моему статусу и рождению.
Сказал — как точку поставил, но расставаться с надеждой на Ла Фер не хотелось никому.
- Мы рады, племянник, что вы образумились и вернулись в семью,- помедлив проговорила старшая из теток.- Мы надеемся, что вы займете в ней положенное вам место, но, тем не менее...
- Никаких «но», господа!- остановил ее Атос властным жестом.- Насколько я помню, я — единственный оставшийся прямой потомок мужского рода в роду графов де Ла Фер. Так же обстоят дела и в роду Куси, ветвью которого и является род графов де Ла Фер. Пока я жив...
- «Пока я жив»... Женились бы вы, граф, произвели на свет наследника рода, тогда бы и заявляли свои права,- в сердцах бросил старший сын графини Бове, который очень рассчитывал на Ла Фер и графский титул.- Мало вам того, что с потолка достался Бражелон?!
- «Одному все — а другим ничего»: так вы думаете на самом деле, сударь?- надменно вздернул бровь граф.- Позвольте, я напомню вам, что у вас были десять лет, в течении которых вы выкачивали из поместья все, что только могли, и сумели довести подвластные мне деревни до такого состояния, что там только одно имя графа де Ла Фер вызывает страх и ненависть. Мне еще придется немало сил потратить, чтобы изменить положение дел. Далее, я не получил ни гроша с тех доходов, которые вы, по подписанному соглашению, обязались мне выплачивать. Этому грабежу я положу конец. Отныне я полностью вступаю в свои права. Вот все бумаги, - он бросил на стол связку бумаг,- извольте подписать отступную. Господин Морсан, мой поверенный, все заверит должным образом. Желаю здравствовать, господа!- Атос поклонился всем сразу и покинул гостиную, оставив свою семью в гробовом молчании.
- Каков наглец,- прошипела ему вслед тетушка, с треском раскрывая свой веер и начиная бурно обмахиваться, в тщетной надежде вернуть себе спокойствие.
- Осмелюсь вас заверить, господа, что все оформлено по букве закона,- развел руками нотариус.- Ни один суд не примет к рассмотрению ваш иск. Господин граф де Ла Фер сведущ в правах крупных сеньеров.

 Отправлено: 19.04.16 10:58. Заголовок: Графиня де Бове в по..

Графиня де Бове в последние десять минут повторяла все известные ей ругательства уже не про себя, а в пол голоса. Хозяйка дома, держа свечу в высоко поднятой руке, ждала ее у двери на следующей площадке: графине предстояло одолеть еще целый лестничный пролет, цепляясь за толстую веревку, протянутую вдоль стены вместо перил.
- Как он может жить в такой дыре?- пробормотала она себе под нос, последним усилием преодолевая ступеньку. Старуха постучала в толстую дубовую дверь, краем глаза заметив, что хозяйка, поставив огарок свечи на выступ в стене, поспешила исчезнуть по направлению ко входу. Скрип ступенек завершился стуком захлопнувшейся двери на первом этаже.
- Кто там?- хриплым со сна голосом, спросил какой-то мужчина по ту сторону двери.
- Граф де Ла Фер здесь живет?- голос дамы прерывался от возмущения: она должна сама о себе докладывать!
С той стороны двери последовало довольно продолжительное молчание, поспешный стук башмаков и, наконец, дверь открыл заспанный слуга со взъерошенной шевелюрой. Вслед за ним появился сам граф, чей вид говорил о долгом бодрствовании над бутылкой. Увидев гостью, которая откинула вуаль, он переменился в лице: ее визит был для него не самым лучшим сюрпризом.
- Не пора ли пригласить меня в дом, Ваше сиятельство? Или мы так и будем разговаривать?- графиня была ошарашена не меньше Атоса: не так представляла она себе встречу с племянником.
- Конечно, мадам. Простите!- он отступил в глубь комнаты и графиня, с трудом протиснув в дверь свое объемистое тело, увеличенное еще и обширным роброном, тяжело проследовала за мушкетером в его апартаменты. Слуга Атоса поспешно зажигал все имевшиеся в гостиной свечи и разжигал камин, все еще источавший слабое тепло.
Графиня нарочито медленно осмотрелась, с удовлетворением констатируя и бедность обстановки, и усталый, замученный вид племянника.
- Так вот как ты живешь теперь!- протянула она, не скрывая презрения.- Достойное жилище для Монморанси!
- Меня все устраивало, мадам,- сухо ответил Атос.
- Устраивало? Зачем же тогда ты возвращаешься в свет, Оливье? Разве тебе было плохо в мушкетерах? Он,- графиня кивнула на портрет вельможи времен Генриха 3,- наверное, устал смотреть на твои сумасбродства!
- Сударыня,- Атос знаком предложил тетушке присесть,- чем обязан вашему визиту в такой поздний час?
- Намекаешь, что я явилась в неурочное время, племянничек? К сожалению, у меня времени не осталось откладывать этот визит. Ты не догадываешься, зачем я притащилась в твою конуру?
- Я бы хотел ошибиться в своем предположении,- Атос налил графине и себе по бокалу шамбертена.- Это вино из погребов вашей матери, мадам! Одна из последних бутылок, что я хранил все эти годы. Так что вас привело ко мне?
- Ты всегда был невыносим, Оливье. Но я пришла тебя просить, и думаю, ты догадываешься, о чем! Отдай нам Ла Фер! Тебе он все равно ни к чему: ты одинок. И у тебя теперь есть Бражелон.
- Мадам, вы просите невозможного.- Атос помедлил, словно и сам был не уверен в том, что ему нужен домен.- Я не имею на это права.
- О каком праве ты говоришь, Оливье,- взорвалась тетка.- Ты все равно никогда не женишься, детей у тебя законных нет и не будет, и кончится тем, что ты сгинешь в какой-то пьяной драке, а Ла Фер отойдет в королевскую казну. А мой старший сын женится через два месяца, и у него будет кому передать титул и земли. Ты можешь сделать дарственную, а я найду способ упросить короля закрепить за нами титул и замок.
Все время, пока она говорила, молодой человек молчал, но не из почтительности: его больно задели слова тетушки, хотя в них было слишком много правды. Он и сам понимал, что два поместья потребуют от него забытых за годы Парижа навыков и усилий, но, внезапно, новые слова графини вернули его к реальности.
- Ты всегда делал то, что ты хотел, Оливье. Ты — точно такой же, как и твой отец. Покойный Ангерран взял себе в жены мою сестру, хотя все были в семье против этого брака со вдовцом. Она пошла под венец без материнского благословения и, если бы не король Генрих, навсегда была бы проклята семьей. Ты тоже женился вопреки нашей воле, и что из этого получилось? Где твоя жена, Оливье?
- Почему всем вам есть дело до моей семейной жизни?- вскипел молодой человек.
- Потому что нам известно больше, чем ты думаешь, дорогой племянничек. Мы знаем, что твоя жена умерла и убил ее - ты.- Мадам уставила на Атоса затянутый в шелковую перчатку палец.- Ты, и только ты - вот причина ее смерти. За что ты убил свою жену?
- Вы считаете, что вы имеете право задавать мне подобные вопросы?- Атос смотрел на старую даму так пристально, что ей стало не по себе: во взгляде его начал разгораться огонь той самой ледяной ярости, которого так боялись люди, окружавшие графа Ангеррана. Той ярости, что проходя через века, заставляла вельмож из рода Куси совершать необдуманные и, порой, свирепые поступки.- Вам лучше уйти сейчас, пока мы не наговорили друг другу обидных и ненужных слов, тетушка. Вы забываете, что я был судьей в подвластных мне землях, и отчет в своих действиях я даю только Богу и Его величеству.
- Тебе придется ответить, мой милый: ответить, была ли это твоя прихоть или что-то, что заставило тебя забыть о своем долге супруга и защитника. Я сумею узнать правду, и тогда посмотрим, окажешься ли ты достоин носить имя графов де Ла Фер, или тебя лишат всего, и закончишь ты свои дни в королевской тюрьме. Не хочешь отдать добром — отберем силой.
- Вон!- совсем тихо произнес Атос, не поднимаясь со своего места.- Вон из моего дома! И постарайтесь в дальнейшем не переходить мне дорогу, мадам. У нас с вами больше не о чем говорить: делайте все, что вам заблагорассудится, обращайтесь во все суды королевства: пока я жив — Ла Фер будет мой!
Графиня поднялась, взглядом испепеляя племянника, но он уже не смотрел в ее сторону: он стоял, отвернувшись к окну, презрев все нормы поведения. Потом, не оборачиваясь, кликнул слугу и приказал провести графиню до портшеза, ждавшего ее по-соседству с домом.
Когда он увидел, что носилки, который несли четверо дюжих лакеев, скрылись за поворотом, он вернулся к столу, допил свой бокал и закрыл лицо руками. В этой позе он просидел до утра.

 Отправлено: 19.04.16 11:05. Заголовок: Атос уехал, распрощ..

Атос уехал, распрощавшись с полком, который стал для него родным домом. Особенно тяжело далось расставание с д'Артаньяном. Теперь он был один и только Гримо напоминал ему о былом. Предстояло все начать с начала. О разговоре с графиней де Бове он запретил себе вспоминать, но глухое беспокойство все равно осталось. Насколько он знал старуху, она не отступит. Атоса мало волновало, что она могла дойти до короля: Людовик знал его, как честного и преданного человека, а тайну клейма те, кто ее знал, никогда бы не выдали: правда, оставались еще слуги, но, кроме Базена, Атос был уверен во всех. Хотя и Базен, если Арамис его предупредил, будет молчать, как рыба. Не законность казней Анны волновала графа — он был уверен, что они поступили по справедливости, отправив демона в Ад. Волновало его, что постыдная тайна миледи может стать известной и королю, и тогда его род навек будет опорочен самим фактом брака с заклейменной воровкой. Тетушка пойдет на все, только бы вырвать у него Ла Фер. Иногда на него с прежней силой накатывала тоска, и тогда он готов был отдать все, только бы его оставили в покое, и дали забиться в угол и умереть! Но пробудившееся чувство долга перед предками заставляло, отставив в сторону бутылку, вновь и вновь мотаться по принадлежавшим ему угодьям и деревням, знакомиться с вассалами и вникать в дела. Не близкие концы между Ла Фером и Блуа сделали бы это занятие почти невозможным, но к счастью, у него был Гримо. Незаменимый Гримо, ставший не только верным слугой, но и отличным управляющим.
В один из по-летнему жарких дней, намотавшись в окрестностях Ла Фера, он зашел в придорожный трактир, ничего не желая, кроме обеда и кружки холодного вина. По не искорененной парижской привычке оставаться в тени и не лезть на глаза окружающим, Атос уселся в самом темном углу зала, хотя то и дело отворявшиеся двери трактира впускали в помещение столбы солнечного света. Тут же явился хозяин и принял заказ. Атос не смотрел на него и не заметил, как почтительно-угодлив стал толстяк-пикардиец: он узнал посетителя. Прошли времена, когда при одном только появлении графа де Ла Фер все вокруг замирало в готовности исполнить его малейшее желание. Трактирщик знал графа с давних времен, но он не осмелился прямо показать, что узнал владетеля этих мест. Если Его сиятельство желает остаться незамеченным — так тому и быть.
В полуоткрытую дверь заглянула женщина: простое платье изящного покроя виднелось под легкой накидкой, светлые волосы, уложенные простым узлом на затылке, слегка растрепались под горячим ветром улицы, но само ее присутствие в придорожной таверне было неуместным: подобным женщинам пристала гостиная какого-нибудь замка. Ибо дама была не просто красива: дама была красавицей в самом изысканном смысле слова. Граф в эту минуту поднял голову, и его усталый и равнодушный взгляд пересекся с удивленным взглядом незнакомки. Всего мгновение потребовалось Атосу, чтобы узнать даму, хоть и прошло почти десять лет. Женщина же сомневалась: прижав одну руку к губам, чтобы заглушить крик, она другой удерживала дверь, не давая ей закрыться, и вглядывалась в человека, сидевшего в глубине зала. Решившись на что-то, она решительно прошла внутрь и направилась к Атосу, окаменевшему на своем месте. Посетители переглядывались между собой: женщину узнавали; поневоле, они оказались в центре внимания окружающих. Дама подошла к столу, за которым сидел граф, и решительно, не дожидаясь приглашения, опустилась на лавку с другой стороны уже накрытого стола.
- Арман?- тихо, не то утверждая, не то спрашивая, сказала она.
- Мадемуазель де Люсе?- тем же тоном выдавил из себя Атос.
- Вот мы и встретились...- женщина смотрела на сидящего напротив мужчину со странной улыбкой: казалось, она получает удовлетворение не только потому, что увидела его, но ей нравится и то, как он выглядит.- А ведь вас все считали мертвым, граф.
- И вы тоже?- спросил он без тени улыбки.
- Я — не считала. Не хотела верить в это. Даже, когда все говорили, что вы утонули, я только молилась за вас.
- Значит, был хоть кто-то, кто за меня молился... Тогда я ничему не удивляюсь.
- Чему же вы не удивляетесь, граф?
- Тому, что я жив до сих пор, сударыня.
- Бог мой, как вы изменились,- она с сочувствием коснулась его руки.
- Прошло много лет: изменился не только я,- пожал плечами Атос.- Как вас теперь величать, Жанна?
- Все также, мой друг,- она печально улыбнулась.- Я так и не вышла замуж.
Он никак не отреагировал на эти слова.
- А вы, Арман, как сложилась ваша жизнь? Вы больше не женились?
Атос вздрогнул так сильно, что пролил вино. Красная лужица растеклась по столу и в ней заплясали огоньки от свечи, догоравшей в углу стола.
- Почему вы меня спрашиваете об этом?- он сильно побледнел.
- Потому что в наших краях помнят, что ваша жена погибла на охоте, Арман. Как это произошло, никто толком и не знает, а вот всякие домыслы по сей день будоражат воображение местного люда. Народ у нас полон суеверий.
- Да, вы правы, народ у нас склонен ко всякой чертовщине,- перевел разговор граф, не собираясь углубляться в тему женитьбы как мадемуазель Люсе, так и своей.- Я нашел Ла Фер в очень запущенном состоянии: словно в нем обитала нечистая сила.
- Вам придется вложить в него значительные средства и много сил, прежде чем вы вернете ему прежний блеск,- с понимающей улыбкой ответила мадемуазель.- Подумайте, может быть вам проще было бы продать замок и окрестные деревни. Вы бы могли на эти средства...
- Эту мысль вам внушила графиня де Бове?- холодно спросил Атос, откидываясь на стену за спиной, и не спуская глаз со своей бывшей невесты.- Жанна, признайтесь, наша встреча не была случайной: вы знали, что я в Ла Фере, и искали меня по просьбе моей тетушки? Что эта старая ведьма вам наобещала?
Женщина сильно покраснела: все, сказанное графом было правдой, и искала она его не просто так: графиня клятвенно пообещала ей, что сделает все, чтобы Арман все же женился на своей бывшей невесте. Прошло столько лет, но она готова была забыть и его измену, и то, что прошлое его было в тумане, и то, что перед ней сидел человек, в котором мало что осталось от прежнего веселого и мечтательного мальчика, которому ее когда-то посватали родители.
- В конце-концов, милый друг, я богата, очень богата, и мое приданое могло бы отлично послужить вам в восстановлении Ла Фера, а я... Господи, Боже мой, что я говорю!..- она прижала пальцы к вискам, в запоздалом ужасе сознавая, что утратила графа навсегда, так и не успев сделать толком первый шаг.- Простите меня, Арман, простите, ради Бога.
- Я виноват перед вами, мадемуазель,- Атос соблюдал видимость спокойствия и она была обманута этим самообладанием.- Я покалечил не только свою, но и вашу жизнь. И, к сожалению, я не в силах ничего исправить в вашем положении: слишком поздно. Я отравлен, Жанна, и этот яд медленно, но верно убивает меня. Нет,- он увидел ее испуганный жест и покачал головой,- этот яд имеет имя, еще более страшное, чем все названия, которые люди дают всяким снадобьям, с помощью которых избавляются от неугодных. Мой яд зовут — одиночеством, неверием и отчаянием. Если я еще жив, то это благодаря чувству долга: я отвечаю за Ла Фер и за Бражелон перед моими предками. И, как я уже дал понять моей семье: пока я жив, Ла Фер будет принадлежать тому, кто носит это имя по праву наследования. Я не прошу меня простить, мадемуазель: я причинил вам так много горя, что его не искупить всей моей жизнью. Я рад бы вам помочь всем, но только не так, как вам хотелось бы. Этот путь для меня закрыт навек. Нам бы с вами лучше в дальнейшем не встречаться: я вызываю у вас, наверное, не самые приятные воспоминания.
Он хотел встать, но де Люсе опередила графа. Она поднялась со своего места так поспешно, и так низко надвинула капюшон своей накидки, что Атос не усомнился: она боится разрыдаться. Еще не затих стук ее каблучков по каменному полу, а он уже словно забыл о встрече, погрузившись в отрешенное молчание. Нетронутый обед стыл на столе, а вино он так и не допил.

 Отправлено: 19.04.16 11:07. Заголовок: Рауль боялся разго..

Рауль боялся разговоров с отцом: боялся потому, что они нарушали его убежденность в необходимости смерти. Он все уже решил для себя, но стоило ему взглянуть на отца, а пуще того, послушать его убедительные речи, как виконт чувствовал, что он должен, обязан перебороть свой страх перед жизнью. Атос находил такие убедительные доводы (он давно понял, что задумал сын), и теперь все силы своей души, всю силу своей логики и своего красноречия употреблял для убеждения Рауля.
Одного он не учел: Рауль был так же упрям, как и он сам, если только был уверен в правильности своего выбора. И стоило ему остаться одному, как он тут же возвращался к своим мыслям. Он стал похож на гибнущего пловца: вот уже рядом спасение, вот ему уже протягивают руку, за которую нужно только уцепиться, но тут он теряет силы и позволяет волнам вновь себя утянуть прочь от спасительной пристани.
Атос слишком хорошо понимал, что творится в душе виконта: он словно сам возвратился к первым дням после своего приезда в Париж. Как и Рауль теперь, он тогда был полуслепым от боли, и не мог сосредоточиться ни на чем, кроме этой боли. И, начни ему кто-то объяснять, что все пройдет, и страдание перестанет быть таким острым и мучительным, он бы просто в лучшем случае встал и ушел, чтобы только не слышать этих речей. В худшем бы - вызвал утешителя на дуэль.
Рауль был благодарен отцу за пламенные речи, но чаще ему бы хотелось, чтобы его никто не трогал, никто ему ничего бы не говорил. И часто, Атос, уловив в его взгляде это невысказанное желание, умолкал на полуслове и, подавив вздох, просто уходил, оставляя сына наедине со своим горем. С болью он сознавал, что Рауль даже в горе своем слишком похож на него. А как бы графу хотелось обратного!
Шли дни, не принося исцеления, пока не явился герцог де Бофор. С этой тяжкой ночи, когда Атос в течении часа навеки потерял друзей и сына, он вступил на тропу, ведущую к ограде за часовней. Прошло не так много дней, и он навеки успокоился там рядом с сыном.

Звонкие молодые голоса звенели в полуденной тиши как птичьи трели. Две девушки лет шестнадцати и молодой человек, на вид чуть постарше, смеясь и поддразнивая друг друга перебегали от дерева к дереву, прячась за широкими стволами. Наконец, им наскучила эта игра и они стали оглядываться в поисках места, где можно расположиться на пикник. Небольшая часовенка, стоявшая на границе рощи и поля, привлекла их внимание. Молодые люди обогнули ее и уткнулись в металлическую ограду, так густо заросшую орешником, что она почти не была заметна. Калитка нашлась с трудом и юноше пришлось приложить силы, чтобы приоткрыть ее настолько, чтоб его приятельницы смогли туда проскользнуть. Внутри была такая же дикая поросль: ветви дрока и проросшие сквозь них чертополох и полевые ромашки покрывали весь участок. В углу растения выглядели пореже и сквозь них мелькнуло что-то, похожее на мраморную плиту. Юноша поспешно раздвинул цветы и взгляду предстали две, почерневшие от времени, когда-то бывшие белоснежным мрамором, плиты. На одной, с трудом очищенной от пыли и грязи, удалось прочесть: « Арман-Огюст-Оливье, граф де Ла Фер. 1599-1662г.г. «Все пройдет и это тоже». На другой стояло имя Рауль-Огюст-Жюль, виконт де Бражелон. 1634-1662. « Покойтесь с миром. Теперь вы вместе навек».
Так это здесь они похоронены,- потрясенная прошептала одна из девушек.- А мы даже и не догадывались, что это так близко от нашего дома. Родители рассказывали, как безуспешно искали их могилы. Они думали, что граф захоронен в родовом склепе, а оказывается, он здесь вместе с сыном.
Дело происходило в 1770-м году. В мае этого же года будущий король Франции, дофин Луи сочетался браком с эрцгерцогиней Марией-Антуанеттой. Франция вступала в предреволюционный период.
И в это время еще находились люди, кого интересовало прошлое их семьи. Много-много лет назад, после того, как замок и домен Ла Фер отошли в королевскую казну, дальний родственник Бражелонов, которому достались по наследству не только замок Бражелон, но и Валлон, Пьерфон и Брасье ( которые Луи 14 сначала приказал срыть, а потом передумал: уж больно хорош был Пьерфон!), случайно нашел в столе кабинета графа де Ла Фер рукопись, озаглавленную: « Воспоминания графа де Ла Фер о некоторых событиях, произошедших в эпоху царствования Луи 13 и Луи 14». Это оказалось настолько интересно, что новый граф де Бражелон с тех пор стал собирать все, что имело бы хоть какое-то отношение к этой истории царствования. Как зеницу ока, хранил он старый манускрипт, и интерес к нему сумел передать своим детям и внукам. Ни у кого из семьи сомнений в том, что все так и было, как описал граф, не оставалось. Имя капитана королевских мушкетеров было достаточно известно благодаря весьма модной книге Куртиль де Сандра. А раз граф де Ла Фер существовал каких-то сто лет назад, можно было отыскать и его могилу. Однако поиски ничего не дали: в родовом склепе графов де Ла Фер последними могилами стали захоронения Ангеррана де Ла Фер и его супруги Изабо. Судя по датам, это и были родители автора « Мемуаров».

 Отправлено: 19.04.16 18:23. Заголовок: Stella, спасибо! Чит..

Stella, спасибо! Читаю с удовольствием, чему не мешают и некоторые авторские самоповторы, но от оценочных суждений воздержусь до финала.

 Отправлено: 19.04.16 20:54. Заголовок: Grand-mere , у меня ..

Grand-mere , у меня не только самоповторы, у меня еще и перекличка с некоторыми деталями из цикла Lys.
Боюсь, только, что финала не будет. В процессе я обнаружила, что то, что задумала, мне стало не интересно. Меня не занимают ни мои современники, ни герои других времен. Сердце как было отдано в свое время четверке, так с тех пор ничего не изменилось. Есть еще любимые персонажи, но рука больше ни на кого не поднимается.))))

 Отправлено: 20.04.16 12:04. Заголовок: Родственнички графа ..

Родственнички графа - шикарны!

 Отправлено: 20.04.16 12:23. Заголовок: Последняя часть - пр..

Последняя часть - просто чудесна. Относительно ей предшествующих - остаюсь при прежнем своем мнении: сочетание чудесного и алогичного. Пишите дальше, плиз

 Отправлено: 20.04.16 17:16. Заголовок: Стелла пишет: В пр..

Стелла пишет:

цитата:

В процессе я обнаружила, что то, что задумала, мне стало не интересно

К сожалению, случается... Тем не менее - присоединяюсь к пожеланию Дианы.

 Отправлено: 28.04.16 02:01. Заголовок: stella спасибо! Проч..

stella спасибо! Прочиталось на одном дыхании и просто влет! Ночь удалась) Если будет продолжение, будет просто мур-мур-мур :)

 Отправлено: 28.04.16 06:42. Заголовок: Ленчик , пропажа вы ..

Ленчик , пропажа вы наша!
Мурчите, котик, мурчите, потому что мне это помогает. Пока пишется дальше. Но - кусочничаю! Буду , наверное, так и выкладывать, а потом, я надеюсь, все само и найдется, как увязать.

 Отправлено: 29.04.16 15:49. Заголовок: stella, а мне нравит..

stella, а мне нравится, что кусочничаете, это необычно! Можно я тоже буду мурчать?
Я от вашего Атоса и от его родителей просто балдею... А Ангерран и Изабо еще будут?... там такой кусочек вкусный.. (и мне как любителю хеппи-енда так не хватило их примирения или хотя бы намека на него, а может они так и не помирились? развейте сомнения!)