Выужено отсюда:
http://eranwen.livejournal.com/24335.html Функции идиллического хронотопа в романе А. Дюма-отца «Двадцать лет спустя» Как-то уже сложилось так, что на обложках книг мушкетёрской трилогии Дюма пишут: «Авантюрный роман». Между тем, если в приватной беседе вдруг зайдёт речь о тех же произведениях, с 99-процентной уверенностью можно поручиться, что на вопрос «А о чём, собственно говоря, роман?» будет дан однозначный ответ: «Как это, о чём? Конечно, о дружбе…»
С одной стороны, в этом видится некий парадокс.
Во-первых, само сочетание слов «дружба» и «авантюрность» в характеристике одного и того же произведения вызывает вопросы, потому что под авантюрностью, как правило, понимаются случайности, совпадения, неожиданные стечения событий – и в том числе неожиданные друзья и неожиданные враги. А дружба на то и дружба, чтобы можно было опереться на подставленное плечо всегда, в любой ситуации; дружба – это всегда стабильность, регулярность; «дружба складывается из воспоминаний и привычки», как писал об этом сам Дюма.
Во-вторых, речь идёт о совершенно разных литературных категориях: если авантюрность – привилегия сюжета, то сама по себе идея дружбы к сюжету имеет весьма посредственное отношение. Дружба – это скорее из области лирических отступлений, внесюжетных элементов произведения, «бонус», выражаясь современным языком.
То есть получается, что «обложка» и «начинка» коренным образом расходятся.
С другой стороны, можно взглянуть на эту же проблему с точки зрения литературоведения. А именно – анализируя хронотоп произведения.
Термин «хронотоп» (от греч. chronos – время и topos – место), употреблённый впервые Эйнштейном при изложении теории относительности, был перенесён в литературоведение М.М. Бахтиным как категория литературы, наравне с такими категориями как категории автора, слова (образа), стиля etc.
Хронотоп – это единство времени и пространства литературного произведения. По Бахтину, категория хронотопа тесно связана с категорией жанра, потому что хронотоп – организационный центр основных сюжетных событий произведения. Именно хронотопу принадлежит основное сюжетообразующее значение.
Кроме того, хронотоп имеет изобразительное значение. Благодаря хронотопу события и все абстрактные элементы романа (идеи) становится образами. Следовательно, всякий художественно-литературный образ хронотопичен и в пределах одного произведения сосуществует множество хронотопов, от специфических романно-эпических до неограниченного количества мелких хронотопов, связанных с отдельными мотивами.
Таким образом, термин «авантюрный роман» имеет отношение к одному из главных, сюжетообразующих хронотопу, а мотив дружбы – к хронотопу помельче, ещё точнее – к целому ряду этих «мелких» хронотопов.
Именно о такого рода «мелком» (отнюдь, впрочем, не по значению) хронотопе пойдёт речь в этой работе.
Название романа – «Двадцать лет спустя» – само по себе хронотопично. И не только со стороны хроноса, как может показаться, но, в общем, и со стороны топоса. Заголовок отсылает нас ко времени и месту действия предыдущего романа мушкетёрской трилогии, следовательно, мы сразу оказываемся в довольно определённом месте в весьма определённое время: во Франции в 1650-е годы.
Вообще, весь роман очень завязан на «Трёх мушкетёрах», как, впрочем, любой удачный сиквел. (Особенно ярко это показано, кстати говоря, в советской экранизации «Двадцати лет спустя» и «Виконта де Бражелона» – преимущественно через музыкальный ряд, повторение музыкальных тем основных персонажей).
Сюжетная линия, которая нас интересует, начинается с «паломничества по храмам дружбы»: д’Артаньян, лейтенант королевских мушкетёров, получает от кардинала Мазарини – «нового кардинала» – задание отыскать своих старых друзей и завербовать их на государственную службу. Такова завязка этой истории. Далее, перемежаясь с другими сюжетными линиями, поочерёдно следуют четыре зарисовки из жизни известных читателю по «Трём мушкетёрам» друзей: самого лейтенанта (глава «Д’Артаньян в сорок лет»), Арамиса (главы «Аббат д’Эрбле» и «Два хитреца»), Портоса (главы «Господин дю Валлон де Брасье де Пьерфон» и «Как д’Артаньян, встретившись в Портосом, убедился, что не в деньгах счастье») и Атоса (главы «Два ангелочка» и «Замок Бражелон»). Хронотопы этих семи глав и будут объектом нашего исследования.
Главная функция указанных глав – вводная. Описанная выше сюжетная линия выступает в качестве связки между двумя романами трилогии и главная её задача – дать характеристику четырём героям, показать, чего они достигли за двадцать лет, выяснить, насколько они изменились и вообще – как они этот промежуток времени жили. Именно поэтому на первый план выходит быт, повседневность. И это совершенно логично, ведь первый вопрос, который мы зададим другу, которого не видели много лет, будет звучать именно так: «Ну, как жизнь?»
Для того чтобы выполнить эту задачу, Дюма даёт четыре хронотопических среза, открывает читателю четыре мира во всей их повседневности без малейших признаков авантюры. Каковы же эти срезы?
Во-первых, жизнь каждого из четырёх друзей связана с определённым местом. Для д’Артаньяна это гостиница «Козочка» в Париже на Тиктонской улице, где лейтенант снимает квартиры «уже шесть лет». Для Арамиса, настоящее имя которого д’Эрбле, – келья в иезуитском монастыре в Нуази-ле-Сек, что «всего в трёх-четырёх милях от Парижа по дороге в Мо». Для Портоса, сеньора дю Валлона де Брасье де Пьерфона, – его замок Пьерфон «в окрестностях Нуайона, иначе говоря, на границе Иль-де-Франса и Пикардии». И, наконец, для Атоса, графа де Ла Фер, – замок Бражелон близ Блуа, доставшийся ему по наследству.
Конечно, здесь нельзя с уверенностью говорить о «вековой прикреплённости жизни поколений к одному месту (здесь и далее курсив мой. – Е.З.)», характерной для идиллий, за исключением, разве что родового замка графа де Ла Фер. Однако, как мы помним, речь и не идёт об идиллическом хронотопе сюжетообразующего значения. Важен скорее сам факт этой «прикреплённости», связанности, даже завязанности на одном конкретном месте с предельно точными географическими координатами, а также текучесть времени, бесконечная его длительность, неограниченность, благодаря которой почти равными промежутками времени кажутся двадцать лет разлуки и два года совместных приключений. Впрочем, об этом ещё будет сказано.
Во-вторых, миры, в которых живут герои, довольно ограничены, замкнуты в себе. «Настоящий служака» д’Артаньян общается исключительно со своей хозяюшкой Мадлен и товарищами по службе – изо дня в день, из года в год. Благородный граф де Ла Фер живёт преимущественно воспитанием сына и местным высшим обществом (т.н. идиллическое соседство). Блистательный сеньор Портос контактирует только со слугами, так как его родовитые соседи считают ниже своего достоинства снисходить до мелкопоместного и незнатного дворянина. Исключение составляет, пожалуй, только аббат-мушкетёр д’Эрбле, круг общения которого не ограничивается монахами-иезуитами. Впрочем, по большому счёту, шевалье тоже живёт в своём ограниченном мире дворцовых интриг, которые составляют, как порой кажется, главный интерес его жизни.
В-третьих, жизнь четырёх друзей ограничена основными немногочисленными реальностями. «…Иначе говоря, он хотел иметь лишь хорошее жильё, хороший стол и хорошую хозяйку», – пишет Дюма о лейтенанте. В этом случае большую роль играет также военная рутина, должностные обязанности: все эти бесконечные смены караулов. В иезуитском монастыре, где живёт д’Эрбле, ситуация, в общем, та же: хотя аббат и говорит своему другу, отказываясь от предложения служить Мазарини: «Вы видите, как размеренно и привольно течёт моя жизнь», всё-таки «монастырский устав очень строг» и его приходится каждый день обходить. То же самое относится к другим героям, причём если для Портоса значим больше всего «хороший стол», то для графа де Ла Фер это прежде всего семья, воспитание сына.
И, наконец, четвёртая важная особенность рассматриваемого хронотопа – сочетание жизни с природой, особенно в случае с сельскими жителями – Атосом и Портосом: «Но что вы так усердно рассматриваете? Уж не сделались ли вы, чего доброго, любителем тюльпанов?» - «Над этим, мой друг, не следует смеяться. В деревне вкусы очень меняются, и, сам того не замечая, начинаешь любить все то прекрасное, что природа выводит на свет из-под земли и чем так пренебрегают в городах». Разумеется, речь не идёт о фольклорных циклах, когда жизненный уклад полностью подчинён ритму природы, у Дюма всё гораздо скромнее, но ведь и сюжетная линия далеко не основная.
Таким образом, мы вполне можем говорить об идиллических хронотопах указанных выше глав.
Зачем нужны эти идиллические хронотопы? Прежде всего, для контраста. Роман начинается с того, что лейтенант вырывается из своей идиллии, которая уже успела порядком ему надоесть («…Его живой ум давно не находил себе удовлетворения, питаясь, по его выражению, лишь низкосортной пищей»). Идиллический хронотоп сменяется хронотопом дороги. То же происходит с Портосом: «Увы, - ответил Портос, - я вдовец и у меня сорок тысяч ливров дохода». О нелюбви аббата д’Эрбле к монастырскому уставу мы уже сказали. Этот герой тоже всеми возможными способами вырывается из идиллии. Что же касается графа де Ла Фер, который «так счастлив, как только может быть счастлив на земле человек», то и здесь всё не так просто. Есть свои скелеты в шкафу и у этого насквозь идеального дворянина: «Я вынесу все что угодно, кроме смерти тех, кого я люблю. Только против этого нет лекарства. Кто умирает - выигрывает, кто видит, как умирает близкий, - теряет». Эти слова граф произносит в самом конце третьей части «Виконта де Бражелона», но они, по большому счёту, – вербализация старых страхов, вызванная жизненными обстоятельствами. Для того, чтобы понять, что омрачает идиллию этого человека, достаточно привести ещё одну цитату, на этот раз из «Двадцати лет спустя»: «Однако, мой друг, это не значит, чтобы я был убежден в нашем праве сделать то, что мы сделали. Быть может, всякая пролитая кровь требует искупления. Миледи уже поплатилась; может быть, в свою очередь, это предстоит и нам».
Во-вторых, в романе поднята тема разрушения идиллии. Косвенно, разумеется, ведь, как мы помним, вовсе не идиллический хронотоп является для романа сюжетообразующим, а авантюрный. Тем не менее, этот вывод ставит роман Дюма в один ряд с произведениями других авторов начала девятнадцатого века (Стендаля, Бальзака, Флобера, Гончарова), несмотря на то, что «Двадцать лет спустя» - исторический (псевдоисторический) роман и его действие происходит в середине семнадцатого века. Через всю мушкетёрскую трилогию красной нитью проходит мысль: «То было время гигантов. Мы все карлики в сравнении с теми людьми». Своего пика она достигает в «Виконте де Бражелоне», когда Рауль, достойный сын своего отца, сталкивается с придворной жизнью во всей её красе и понимает, что он, как и четвёрка мушкетёров, не из этого времени. Не осталось ни романтики, ни высоких идеалов, ни душевного благородства. Даже в родовых поместьях герои не находят счастья, в отличие от своих отцов (а точнее сказать – дедов, потому что и отцы, как мы увидели, по возможности чурались сельской жизни). В итоге Рауль де Бражелон погибает. Такой исход как две капли воды похож на описанный Бахтиным: «Положительный человек идиллического мира становится смешным, жалким и ненужным, он либо погибает, либо перевоспитывается и становится эгоистическим хищником».
В работе нещадно эксплуатировались:
1) Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. // Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. Москва, «Художественная литература», 1975.
2) Дюма А. Двадцать лет спустя. Москва, «Арт-Бизнес-Центр», 1992.