ДЮМАСФЕРА - Форум фанфиков по мотивам книг Александра Дюма (отца)

На следующий день Арамис, уезжавший в Мадрид для переговоров о нейтралитете Испании, пришел к д’Артаньяну на дом, чтобы обнять его на прощание.
- Будем любить друг друга за четверых, ведь нас теперь только двое, - сказал д’Артаньян.
- И ты, быть может, больше не увидишь меня, дорогой д’Артаньян, - отвечал Арамис. – Если б ты знал, как я любил тебя! Теперь я стар, я угас, я мертв.
- Друг мой, ты будешь жить дольше, чем я, твоя дипломатия велит тебе жить и жить, тогда как честь обрекает меня на смерть.
- Полно, господин маршал, - сказал Арамис, такие люди, как мы, умирают лишь после того, как пресытятся славой и радостью.
- Ах, с печальной улыбкой произнес д’Артаньян, - дело в том, что у меня нет уже аппетита, господин герцог. *
И Арамис не нашел, что ответить на эти слова. Он молча смотрел, как д’Артаньян тяжело встал со своего кресла, позвонил, приказал принести вино и положенные фрукты с бисквитами. Потом вернулся на свое место и, так же молча, налил вино из графина в два бокала, один протянул Арамису, другой взял сам.
- «Анжуйское?» – спросил глазами Арамис, и д’Артаньян кивнул на безмолвный вопрос. Оба думали об одном и том же: «Любимое вино Атоса».
- Это из погребов Портоса, - промолвил д’Артаньян. – Он собрал коллекцию вин для Атоса, а король, отобрав замки Портоса, не решился забрать вина. Мне они перепали по наследству, его величество не без оснований решил, что это будет неплохой подарок для меня. Последняя память о нашем друге, - он отпил глоток и отставил бокал. – Не могу, не лезет в глотку, - пробормотал д’Артаньян. – Когда-то анжуйское едва не погубило всех нас, теперь память не дает ощутить его вкус.
- А я выпью, - вымолвил Арамис, - выпью в память о наших друзьях. Она придаст новые нотки вкусу этого вина. Пей, друг мой, пей вино памяти, - и он с улыбкой проследил, как д’Артаньян послушно осушил до дна свой бокал. – Ты знаешь, что Портос все завешал Раулю де Бражелону? Он мне это сказал после составления завещания. Он предчувствовал свою смерть, у него началась какая-то наследственная болезнь с ногами. В последний момент, в Локмарии, они отказались служить ему.
- Я был на оглашении завещания, - мрачно кивнул д’Артаньян. – Как оказалось, там был не только я, но и кто-то из людей короля. В завещании Портос не упоминал об Атосе ни единым словом, король ухватился за то, что наследников не осталось. Ты знаешь, как я отношусь к королю: он мой властелин, и я обязан любить и почитать его. Я его почитаю, он действительно будет великим королем, я глубоко чту и уважаю его, но истинной любви нет в моем сердце. Я никогда не смогу забыть ни о Портосе, ни о Рауле.
- Я хотел, чтобы новый король сделал все, чтобы Ла Вальер вернулась к виконту, - пробормотал Арамис и, поймав негодующий взгляд друга, поспешно добавил, - хотя и понимал, что такой человек, как Бражелон, никогда не простит Луизу де Ла Вальер. Я не в оправдание своих действий говорю это, пойми. Я знаю, что нет мне прощения, но я хочу, чтобы ты знал, д’Артаньян, что я думал о благе наших друзей.
- А чего же ты хотел для себя? Скажи, будь искренним до конца, дружище.
- Я думал о престоле св. Петра, - опустил глаза Арамис.
- Вот оно что, - протянул д’Артаньян, с насмешкой глядя на друга. – А Портос еще прочил вам карьеру сельского священника! Пример папы Сикста вдохновил вас, друг мой?
- Я наказан за свою гордыню. Но я сумел подняться после всего. И призываю и тебя не поддаваться унынию. Я, в последнюю нашу встречу с Атосом, звал его и Рауля с собой в Испанию. Атос отказался, а ведь его орден Золотого Руна и звание гранда открывали ему все дороги в Испании.
- Атосу было важно другое. Ему важно было быть правым.
- Вы словно присутствовали при нашем разговоре.
- Где вы видели Атоса?
- Мы заехали к нему в Бражелон за лошадьми. Тогда я и рассказал ему о своей неудаче.
- И что граф?
- Сказал, что оправдывает меня, если моей целью была защита униженного, - не смог солгать Арамис, отчаянно покраснев.
- Ах, Атос, Атос! Он был мудр, он видел всех насквозь!
- Я обещал ему сохранить Портоса, - еле выдавил из себя Арамис. – И не сумел. Я жив, а Портос…
- Как ты все это перенес? – шепотом спросил д’Артаньян.
- Не знаю, - искренне ответил Арамис. – Я захватил корабль, который и доставил меня в Испанию. Я, вспоминая те дни (а я вспоминаю их каждую ночь), поражаюсь только тому, как удалось мне отключить свое сознание от тела. Я словно раздвоился: один, Арамис, все еще вел бой в Локмарии, второй, епископ д’Эрбле, скрупулезно собирал факты, передавал дела новому генералу ордена д’Олива, вел какие-то дела Ордена, получал необходимые аудиенции… и писал письма. Не получив ответа на свое письмо к Атосу, я написал еще три, но в ответ – молчание. Это так не похоже было на нашего друга, что я испугался по-настоящему. Мне удалось послать в Бражелон своего человека, он привез мне ответ… я думал, что уже могу вынести все, но письмо, которое написал мне Гримо!.. Д’Артаньян, друг мой, я не верю больше в то, что там, - он возвел глаза горе, - там есть кто-то милосердный к моей душе.
- Может быть, ты слишком долго испытывал ЕГО терпение? – предположил д’Артаньян, который, по его собственному разумению, не верил ни в Бога, ни в черта, но для Арамиса не смог найти других слов.
- Ты прав, я слишком долго смотрел на себя, не зная, какого Рене предпочел бы увидеть.
- И потому время от времени менял сутану на плащ мушкетера? Оставь, друг мой, все эти сомнения теперь не имеют смысла. Жизни наши прожиты и, поверь, нам есть что вспомнить. И частью нашей памяти, пока мы живы, всегда будут те дни, что мы посвятили нашей дружбе. Помнишь, как мы все познакомились? – с улыбкой д’Артаньян ждал ответа Арамиса, который, прикрыв глаза, рылся в своей необъятной памяти. – Неужели забыл?
- Никогда не забуду! Это же было после нашего разноса у Тревиля. До сих пор не могу понять, зачем капитану понадобился этот спектакль на глазах у постороннего.
- Я тогда умирал от любопытства и ужаса: разнос мушкетеров, моих героев! Травиль был страшен.
- Теперь ты устраиваешь выволочку нерадивым солдатам?
- Увы, не за дуэли с гвардейцами кардинала. Измельчал народ, скажу тебе по-секрету.
- Да, таких как мы, больше нет. Никто не устроит бастион Сен-Жерве.
- Никто, - согласился д’Артаньян. – А, впрочем, мне ни к чему такие проблемы в армии. Там скучать не придется и без таких вылазок: голландцы драться умеют. А как вы собираетесь способствовать компании?
- О, у меня достаточно связей, чтобы склонить заинтересованные стороны, - уклончиво ответил Арамис, и д’Артаньян не стал настаивать на деталях, прекрасно зная любовь своего друга к тайнам и умолчаниям; он перевел разговор на другую тему.
- Ваш титул принес вам и земли? – он с интересом ждал ответа: ведь у Арамиса, насколько он знал, никогда не было по-настоящему своего дома.
- Да, - улыбнулся тот. – Вы правы, д’Артаньян, - прочел он мысль друга, - у меня впервые появился свой дом, своя усадьба, и я понял Портоса и Атоса. Я благодарен испанскому королю за этот дар.
- Я полагаю, что он немало обязан вам, если так расщедрился, - пробормотал гасконец, которому теперешний статус Арамиса был не по сердцу.
- Полагаю, что да, - скромно потупил глаза герцог, которому не понравился именно такой поворот в их беседе. – Но, уверяю тебя, мой друг, Франция все равно моя родина. Куда только не забрасывает нас прихотливая Фортуна, а юношеская привязанность все равно живет в сердце.
- А я ведь почти ничего о тебе, о твоей семье, не знаю, - задумчиво пробормотал д’Артаньян. – Когда-то ты мне сказал, что с детства был в семинарии, и у тебя никогда не было семьи.
- Мои детские воспоминания – это почти всегда память о лишениях, - неохотно отозвался Арамис. – Позволь мне заметить другое: у нас была прекрасная юность, с той поры, как мы встретились в Париже. И, хоть у каждого из нас были собственные воспоминания до этого момента, настоящая жизнь началась у нас после того, как мы познакомились с неким господином Торопыгой. Ведь так тебя называл Атос? – он с улыбкой посмотрел на расчувствовавшегося капитана мушкетеров.
- Атос! Как он умел подзадорить на какую-нибудь безумную выходку, а потом с самым непринужденным видом доказать нам, что мы заполучили непреходящую славу. Я сейчас подумал: и как я сумел прожить двадцать лет без всех вас? Первое время вы мне все снились, снились наши дружеские попойки, снились…
- Миледи снилась? – вкрадчивый голос Арамиса вернул мушкетера к далеким и трагическим дням.
- Миледи не снилась, а вот Констанс приходила ко мне во сне почти каждую ночь. А тебе, мой друг, тебе снились твои герцогини? - д’Артаньян склонил голову на плечо, с веселым любопытством наблюдая, как совсем по-юношески зарделся Арамис.
- Нашел, о ком вспоминать! – негодующе фыркнул прелат. – Если мне и снилось что-то, так это Кревкер и то, что я навсегда останусь в обществе двух духовных особ; вы можете их помнить, друг мой!
- Отлично помню, и понимаю ваш кошмар!
И друзья рассмеялись, потому что прошлое вспоминалось больше светлыми сценами их дружбы и забавными выходками молодости и задора.
И все же незримо стояла за их веселостью неутолимая тоска по прошлому и понимание, что они урывают у Вечности последние минуты живого общения.
Допиты последние капли анжуйского, остались крошки от бисквитов, а два друга, уже молча, смотрели друг на друга. С улицы не доносилось ни звука: окна кабинета выходили во внутренний двор, где в этот час, кроме дежурных мушкетеров, не было никого, кто бы мог отвлечь друзей от беседы.
- Мне пора, д’Артаньян, - Арамис вытолкнул эти слова из себя через силу: они означали конец жизни, конец счастью, конец возможности пожать друг другу руки.
- Я знаю, - глухо ответил капитан. – Тебя ждет твоя дипломатия.
- Сейчас я чувствую, что отдал бы все, чтобы никуда не уезжать, чтобы остаться во Франции, и иметь возможность хоть изредка обнять тебя, мой друг. Моя проклятая дипломатия призывает меня, ты прав. Слово дано, и я повязан договором. Но я счастлив, что у меня была возможность увидеть тебя перед расставанием, д’Артаньян. Прошу только об одном: береги себя!
- Ну, мой род занятий как раз и не предполагает слишком заботиться о будущем, - усмехнулся капитан, но глаза у него были грустные.
- И все же, не забывай о моей просьбе за ратными делами, д’Артаньян. Иначе я окончательно разуверюсь в том, что стою ближе к Богу, чем многие смертные.
- А вы, оказывается, безбожник, ваше преосвященство! – ахнул гасконец, обнимая в последний раз друга, и пряча от него глаза, полные слез.
- У меня работа такая, - не без цинизма заметил Арамис.
- «В нем больше гордыни и неверия, чем веры», - подумал д’Артаньян.
Они обнялись и расстались навеки.
Д’Артаньян отворил окно, чтобы Арамис мог видеть его со двора. Карета его светлости тронулась с места, заскрипели колеса, зацокали копыта лошадей по мощеному двору, и скоро стихли последние звуки, сопроводившие отъезд Арамиса.

* Текст, выделенный курсивом, цитата из «Виконта де Бражелона»