Отправлено: 31.10.10 13:42. Заголовок: АНГЕЛ ДЛЯ ГЕРОЯ

Сей опус представляет собой эксперимент, главная задача которого - очеловечить Мери-Сью. Автор отдаёт себе отчёт, насколько "миссия невыполнима". Но вдруг хоть что-то получится - о нас с вами, любезные госпожи, о человеческих отношениях?
Главной издержкой этого эксперимента может оказаться непривычных ракурс рассмотрения всеми любимого Графа. Более всего опасаюсь выпасть из канона.
Затея на роман, но что получится в итоге, не ведаю даже я сама.
Статус: не окончено.

Итак,

АНГЕЛ ДЛЯ ГЕРОЯ

Учили нас о книгах забывать.
За непохожесть часто нам влетало.
Хотели приучить нас пить и лгать,
И отличать завязку от финала.
А мы над сказкой плакали всерьёз,
И не хотели слышать оправданья.
Примите ж цену детских этих слёз,
Как цену исполнения желанья!
Мы верили, что это не игра,
И что судьба от нас не отвернётся.
И там, где всем печалиться пора,
Лишь кончится роман…
А жизнь начнётся…

 Отправлено: 03.11.10 14:50. Заголовок: Этим куском гордитьс..

Этим куском гордиться не приходится. Написать лучше Мэтра всё равно не выйдет. но обойтись в событийном потоке без этого никак нельзя. А уж как получилось...

Дуэль по дурацкому поводу
Нет, в тот момент ему вовсе не казалось, что повод дурацкий. Если честно, тогда он вообще обо всём забыл.
Ну, как мог капитан поступить подобным образом?
Атос, конечно, опоздал. Невзирая на лекарство незнакомки, идти скорым шагом было трудно и больно. Он несколько раз останавливался, пережидая приступы дурноты. К тому же день выдался чертовски жаркий. Ему казалось, что будь хоть немного прохладнее, он чувствовал бы себя не таким варёным. И вот - опоздал.
Гроза уже пронеслась. Потому что капитан был красный, Арамис – бледный и кусал губу. А Портос сжимал кулаки в бессильном молчании. Не будешь же драться с капитаном, в самом деле?
Почему господин де Тревиль не пощадил гордость Портоса, ведь знает же, что ничего больше у него нет? А Арамис – он вовсе не кроткий юноша-семинарист, каким хочет казаться. Он же пылок до исступления, до отчаянных, безоглядных глупостей. Его нельзя доводить до такого состояния, никак нельзя.
И к тому же, что бы они ни заслужили, предназначалось оно ТРОИМ. А вылилось на головы двоих.
Ну, и самое скверное, что капитан решил это сделать при свидетелях. В углу жался какой-то юнец провинциального вида. И этот факт просто взбеленил Атоса. За что? Этот щуплый скуластый гасконец, наверняка, пришёл просить места в полку. И не исключено, что место будет ему предоставлено. Вчера ночью мушкетёры потеряли двух человек. Неужели господин де Тревиль не понимает последствий? Ведь видно, как этот паренёк всей душой жаждет мушкетёрского плаща. И после того, что здесь услышал - что он станет думать о своих товарищах?
Впрочем, всё это пронеслось в голове Атоса на уровне полуосознанных впечатлений, а не мыслей. И было прервано вспышкой боли в плече, когда господин де Тревиль вздумал пожать ему руку.
Нет! Не сейчас! Не при свидетелях…
Его мольбы не были услышаны. Внезапно стало темно и душно. А когда к нему вернулась способность воспринимать окружающее, он обнаружил себя на кушетке в комнате смежной с кабинетом капитана. И под присмотром личного врача господина де Тревиля. Больше никого рядом не было, слава богу. Уже то, что он упал в обморок, словно девица, - само по себе скверно. Да ещё на глазах у сопляка. Будущего сослуживца, чёрт подери!
Лекарь ругательски ругал того, кто накладывал повязку, утверждая, что всё сделано неправильно. У Атоса было подозрение, что повязка – дело рук Арамиса и Гримо, но он не собирался осуждать ни того, ни другого. В конце концов, не так уж плохо они поработали, если он всё ещё жив.
Хотя, если уж быть справедливым, после того, как над раной потрудился личный врач капитана, стало значительно легче. Настолько, что Атос решил вернуться домой, не дожидаясь друзей, которые собирались его сопровождать. Лекарь сказал им, что раненый должен отдохнуть пару часов, так что Портос и Арамис разошлись по своим делам. Мушкетёр решил, что не стоит добавлять им неудобств. Боль уменьшилась, дурнота отступила. К тому же, мог вернуться капитан, а смотреть ему в глаза после сегодняшнего – удовольствие ещё то! Поэтому, невзирая на протесты лекаря, он встал, накинул плащ и вышел на лестницу.
И едва не был сбит с ног в то же самое мгновение.
Случись это ранее, не избежать бы Атосу глубокого обморока. Теперь же он взвыл от боли, но сохранил способность видеть, слышать и чувствовать. То, что он увидел, услышал и почувствовал, повергло его в ярость.
Оказывается, налетел на него давешний гасконский мальчишка. Почти сшиб (мушкетёр едва удержался на верхней площадке), что-то неразборчиво буркнул и устремился вниз по ступенькам.
Гнев полыхнул в Атосе с такой силой, что он едва удержался, чтобы не наброситься на щенка тут же. Вот оно! Теперь каждый провинциальный сосунок будет считать себя вправе с пренебрежением относиться к ним. И только на том основании, что видел их слабость. Нет, чёрт возьми!
Атос шагнул и поймал мальчишку за перевязь, устояв перед соблазном тряхнуть изо всех сил.
Гасконец обернулся, явив скуластую физиономию, на которой были написаны чертовски опасные вещи: насмешливый ум и способность мгновенно давать оценку происходящему. Было в нём что-то от Арамиса – это выражение тёмных глаз, явственно говорившее, что их обладатель себе на уме. И всё это сдобрено провинциальной неотёсанностью и изрядной долей наглости. Которую ещё никто не потрудился выбить.
- …я сделал это нечаянно, и, сделав это нечаянно, я сказал: «Простите меня!». По-моему, этого достаточно.
- Сударь, вы невежа. Сразу видно, что вы приехали издалека.
Чёрт, вот об этом не стоило говорить. Какая разница, откуда он прибыл? Если всё дело в том, что он может разглядеть тебя насквозь, как только даст себе труд приглядеться.
Атос поймал себя на том, что злится оттого, что такой вот щенок, наверняка наделённый вдобавок ещё и острым языком, может устроить кучу неприятностей тому, кого не полюбит. Нет, надо это пресечь! Раз и навсегда.
Тем более что мальчишка вовсе не испугался. Ну, ещё бы! Кто станет бояться тех, кого капитан мало, что розгами не порол?
- Хоть я приехал издалека, но не вам учить меня хорошим манерам, предупреждаю вас.
- Кто знает!
Вот. Вызов сделан, остались детали. Он заполучил свою дуэль по дурацкому поводу. Которая почему-то очень важна, если верить словам маленькой незнакомки.

 Отправлено: 03.11.10 14:51. Заголовок: Полдень приближался...

Полдень приближался. Удушливая жара делалась всё более нестерпимой. Кажется, к вечеру будет гроза. Хотя он имеет все шансы её не увидеть.
Всё же столкновение с мальчишкой не прошло для Атоса даром. Растревоженное плечо снова начало ныть и, кажется, кровоточило. Были основания думать, что для него все неприятности закончатся сегодня раз и навсегда. И эта мысль даже не печалила.
Он устал. Устал от дурноты и боли. Устал от бессмыслицы и презрения к самому себе. От того, что сам не понимал, кем становится. От горечи, затопившей душу. Это только казалось, что так просто стать другим. Есть вещи, которые не изменишь, как ни старайся. И если в глубине души ты привязчивый, впечатлительный дурень, от одиночества ты тоже смертельно устанешь. Странно, у него же есть Портос и Арамис. Почему он чувствует себя одиноким? Или всё дело в том, что он сам оградил себя слишком прочной стеной, и они отступились, уважая его автономию? Кто решится проникнуть за эту стену с той же бесцеремонностью, как девочка из далёкого будущего? Кому это надо вообще?
При мысли о странном знакомстве он едва не пожал плечами. Что же это за человечек, который его любит непонятно за что? Право, что-то щенячье есть в привязанности ребёнка. Когда вот так тебе смотрят в глаза и верят, что ты лучше, чем сам о себе думаешь. Понять, с чего бы это, он теперь едва ли успеет. Ну, разве что гасконский кадет даже не подозревает, за какой конец держат шпагу. А это сомнительно.
Чёрт, а если и так - тогда всё ещё печальнее! Тот мальчишка – он тоже чей-то сын. И по нему кто-то горько заплачет, когда его походя убьет мушкетёр, озлобленный на весь свет. Пусть даже мальчишка противный и дерзкий, его всё равно мама любит. По Арману бы плакали. Хорошо, что родители не успели увидеть, во что он превратился.
Кстати, а с чего он взял, что мальчишка противный? Торопыга безголовый, ну так все они в этом возрасте таковы. Помнится, самого Армана привычка перемещаться с большой скоростью не раз ввергала в неприятности. Как-то он даже ухитрился обрушить шкаф в дядюшкином замке. Правда, тогда он был значительно моложе. Нет, но как он это сделал? До сих пор загадка. Дядя утешал его, говорил, что просто половица подгнила, но Арман был безутешен - руины шкафа до неузнаваемости изувечили «Сравнительные жизнеописания» Плутарха.
С чего он начал вспоминать собственные детские глупости? Почему его вообще в последнее время тянет на подобные воспоминания? Того ясноглазого парнишку он собственноручно похоронил на дне души, и воскресение было невозможно ни при каких обстоятельствах. Или он похоронил его заживо?
Времени до дуэли оставалось всего ничего. Только зайти домой, оставить кошелёк и послать Гримо за друзьями. Всё это Атос проделал прямо с порога, чтобы не поддаться манящему виду постели. Два жеста, три слова, большего не потребуется. К великому удовольствию Атоса, Гримо был от природы не очень разговорчив, а хозяин, во всём стремившийся к совершенству, совсем запретил ему разговаривать. Он нуждался в лакее, а никак не в собеседнике. Гримо ему подходил по всем статьям. К тому же, у парня было ещё одно замечательное качество – просто нечеловеческая честность. За которую он снискал репутацию недотёпы в том трактире, где Атос его нанял. И за это качество многое можно было ему простить, скажем, привычку витать в облаках и не реагировать на знаки. Ну, где ещё найдёшь такого чудака, который согласится тебя терпеть, не запуская руку в твой карман?
Отправляясь на дуэль, Атос всегда оставлял кошелёк дома. Из практических соображений. Рыцарские времена, увы, миновали, взамен у дуэлянтов образовалась мерзкая привычка обшаривать карманы убитых. Пусть Атос никогда этого не делал, мысль о том, чтобы самому стать объектом чьего-то промысла, тоже претила. К тому же, будет, на что его похоронить в случае чего. И Гримо хватит на первое время, пока он не подыщет нового хозяина. Господину без лакея неудобно, но лакею без господина попросту голодно. Это плут Мушкетон долго без работы не останется, на Гримо в этом смысле надежды никакой. Кажется, этот олух сотворён именно для него, Атоса. Ему трудно придётся, если что…

К монастырю Дешо он прибыл без четверти двенадцать. Время сожалеть о неудавшейся жизни ещё было, но это занятие уже успело порядком надоесть. Атос сел на камни, сложенные под стеной для ремонта, и принялся терпеливо ждать. Часы пробили полдень, никто не явился. Вероятно, друзья просто отсутствовали, когда Гримо передавал его приглашение (Болван, надо было посылать к господину де Тревилю, ведь они собирались туда – сопровождать его). Так что надежда на появление секундантов ничтожно мала. Впрочем, зачем ему секунданты? Провинциал наверняка явится без них. А этот призыв – не более чем дань слабости. Если его сейчас убьют, неплохо было бы успеть проститься.
Да нет, какое к дьяволу «убьют»? Девочка-ангел сказала, что ему предстоит написать мемуары. А это предполагает не только определённый досуг, но и некоторую временную протяжённость. Выходит, убийцей будет он.
Послышался быстро приближающийся топот. Гасконец летел к месту дуэли на изрядной скорости, не желая опаздывать. Трижды дурень! В такую-то жару. Вместо того чтобы беречь силы и дыхание. Увидав противника, мальчишка резко сбавил ход и приблизился шагом, который сам он, вероятно, считал приличествующим моменту. Свой берет он успел сменить на широкополую шляпу, которую не очень ловко прижимал к груди. Господи, ну совсем ребёнок! Щенок, восторженный и нескладный.
То ли гасконец успел набегаться, то ли поразмыслил на досуге, но он больше не глядел завзятым задирой. Поза выражала почтение. Хотя было бы лучше, кабы он прекратил попытки быть элегантным и вежливым, что ему совершенно не шло. Зато чувствовалась изрядная доля восхищения манерами Арамиса. Прямо бросалась в глаза. Атос едва успел поймать и спрятать в усы улыбку. Но, дьявол, глаза, как обычно, его выдали!
А гасконец успел заметить. Потому что на лице его мгновенно вспыхнула ответная улыбка, да такая искренняя, какую нечасто встретишь.
Вот, так лучше! Побудь собой, мальчик, я хочу тебя разглядеть.
Начали они с любезностей, конечно. Да так старательно, словно толклись в королевской приёмной. И парень тут же предложил перенести дуэль. Это было разумно, если принять во внимание самочувствие Атоса. И никоим образом не облегчало положение гасконца. К тому же, он был готов поделиться каким-то чудодейственным рецептом бальзама, излечивающего раны. Что проверено на личном опыте самим визави Атоса. Нет, но откуда у него опыт по части ран? Разве что с дерева неудачно падал. А очень похоже! Если он вначале наскакивает на людей, а потом с готовностью извиняется, голова пострадала не раз.
Атос отказался и стал с интересом ждать продолжения. Нет, кажется, не из страха парень предлагал отложить поединок. Неужели из благородства? Он с такой же готовностью предложил его прикончить тут же. Хотя можно не сомневаться, что это смирение – не более чем маска. Не станет он спокойно ждать, чтобы его прирезали. Ох, не станет!
И всё же, какой занятный юноша. Образование, конечно, деревенское, но в беседе этого не почувствуешь. Неглуп, самое малое, что можно сказать.
Но тут пришли Портос с Арамисом, и Атос взял свой поспешный вывод обратно. Если парень не глуп, то три поединка с тремя мушкетёрами в один день – это как назвать? А он-то решил, что гасконец похож на Арамиса. Чёрта с два! Это даже не гасконада, это донкихотство какое-то. Которое Атос терпеть не мог, потому что знал, в какой чудовищной мере наделён им сам.
Юноша, вам никто ещё не объяснил, что донкихотство опасно для душевного здоровья?
И при этом мальчик умело пощадил чувства Портоса и Арамиса, мгновенно поняв, что им не хочется обнародовать причины дуэли. Чего не сделал сегодня капитан, который знал обоих гораздо лучше.
И вот это чудо природы он сейчас должен будет убить?
Атос взмолился Небесам, обещая с этого дня стать образцом выдержки и терпения, только бы не пришлось драться с этим непонятным мальчишкой. К которому он сам по глупости прицепился, если честно. Мало ли, что там ему показалось? Юноша ведь действительно извинялся. И снова извинился – за то, что едва ли даст удовлетворение всем. Прям, благороден и смел! Нет, во имя всего святого, ну как он должен его убивать?!
Противники встали в меру, едва успев соприкоснуться клинками. Атос лихорадочно искал выход, решив ни при каких обстоятельствах не вести поединок насмерть. Но едва он успел это подумать, как из-за дальнего угла монастыря показались пять фигур в красных казакинах гвардии его высокопреосвященства. Те же, что и накануне, за вычетом одного, павшего жертвой собственного клинка в руке Арамиса. Кажется, господа гвардейцы горели желанием завершить начатое вчера. И были весьма близки к успеху, если принять во внимание отсутствие Ферюссака, гибель Сувре и Кампана, рану Атоса. Пятеро против троих – расклад почти смертельный. В том, что речь идёт не о позорном аресте, а об убийстве, никто из троицы не сомневался.
- Эй, мушкетёры! Вы, кажется, собрались здесь драться?
Де Жюссак добросовестно отыгрывал свою комедию для случайного зрителя, чтобы не возникало сомнения в том, что они просто намеревались задержать нарушителей королевского эдикта. Кто же знал, что нарушители откажутся подчиниться?
Случайный свидетель смотрел во все глаза. Его вряд ли тронут. Зачем гвардейцам лишний противник? А Атос смотрел на гасконца. На гвардейцев смотреть неинтересно, их намерения до смешного ясны. Вон Каюзак уже потянул шпагу из ножен, не терпится приступить к поединку. Кажется, он обижен за вчерашнее. Удар, не достигший поставленной цели, и противник, имеющий наглость после такого оставаться на ногах.
Не-ет, на Каюзака смотреть было неинтересно. На него Атос скоро насмотрится до тошноты. Куда интереснее то, что проносилось по лицу юного провинциала. То, от чего ярко вспыхнули глаза, становясь на редкость выразительными. Прежде они не пылали так неистово. Даже когда они с Атосом уже стояли ан-гард.
О чём же вы думаете, юноша?
- Господа, вас не трое! Нас четверо. На мне нет одежды мушкетёра, но душой-то я мушкетёр!
Замечательно! Особенно то, что теперь не придётся его убивать.
- Отлично. Как ваше имя, сударь?
- Д’Артаньян.
И Атос вдруг почувствовал, как сердце, которое он считал уже мёртвым или безвозвратно искалеченным, радостно забилось в груди, приветствуя чудо.

 Отправлено: 03.11.10 19:40. Заголовок: А тут с мэтром сравн..

А тут с мэтром сравнивать и не надо! Ведь это словно взгляд изнутри... взгляд Атоса, его мысли. Очень красиво.

 Отправлено: 04.11.10 15:09. Заголовок: Спасибо на добром сл..

Спасибо на добром слове. Мне эта глава кажется не очень удавшейся. Рада, что Вам она нравится.
Так, выкладываю последнюю готовую главу. Дальше текста нет, только мысли. Так что уж не обижайтесь, коллеги, что потом будет перерыв!

Исподнее Святого Мартина
Ирка размечталась. Так хорошо всё сложилось. Она рассказала, как есть. А он понял. Враки, что в средневековье люди совсём тёмные! Не Атос, это точно.
О том, как теперь всё шикарно будет, она фантазировала много дней. Как она придёт туда и со всеми познакомится. И какие приключения у неё с ними будут. Терпела, сдерживала себя, чтобы не помчаться ТУДА немедленно. Мало ли, что ей хочется. Человек там раненый, пусть поправится сначала. А потом она туда будет бегать каждый день.
Только надо переодеться, чтобы в неё пальцами не тыкали.
Родители очень удивились, когда Ирка принялась посреди лета сооружать себе маскарадный костюм. В прошлом году на неё это накатило в ноябре, когда начало подмораживать и выпал первый снег. Но не в июле же! И ладно бы это был костюм индейца. В «Орлёнке» показывали «Среди коршунов», и по всем дворам скакали с дикими криками разнообразные личности в перьях. Но Ирка к этим личностям не примкнула. Вместо этого она заявила, что будет Котом В Сапогах, только хвост к штанам так и не пришила. Штаны были замечательные, сотворённые из необъятных сатиновых трусов тёмно-зелёного цвета, собранных на резинках. Получилось что-то вроде штанишек пажа, которые можно было натянуть поверх колготок. Рубашку с отложным воротником мама сшила сама. А ткань на плащ – восхитительно малинового цвета – Ирка высмотрела в Центральном Универмаге. Ленту в шов – и плащ готов. Красные осенние сапожки на ноги (ох и жарко в них летом!). Довершала наряд мамина фетровая шляпа с заколотым булавкой полем. Шляпа была ярко голубая. В общем, красота – это страшная сила. Портос бы одобрил.
Но прежде, чем предстать перед мушкетёрами во всём своём великолепии, Ирка критически задумалась. Не над нарядом, им она была довольна. Над собственной персоной. Она ведь, если честно, не очень смелая. А вдруг там произойдёт что-то такое… вдруг она струсит у них на глазах… Это же просто представить невозможно!
В общем, надо вначале испытать себя. Надо проверить, на что она на самом деле способна.
А тут и возможность подвернулась. Мамина сотрудница выходила замуж. И конечно, родители были приглашены. И конечно, гуляние затянется на всю ночь. Папа сказал, что не пойдёт. Во-первых, он вообще не любит шумные гулянки. А во-вторых: «Маленькая одна дома». Но Ирка неожиданно заверила, что всё хорошо, ничего она не боится, и пусть папа идёт тоже, а то тётя Таня обидится. Папа поглядел на расхрабрившуюся дочку с сомнением, но потом им с мамой стало не до того: надо было искать подарок молодым, и на дачу съездить – клубнику собрать. А маме ещё в парикмахерскую. В общем, не успела Ирка оглянуться, как волнительный час испытания настал.
Надо признаться, началось с разочарования. Оказалось, что ни темноты, ни бабушкиной комнаты она больше не боится. И даже интригующие ночные шорохи внезапно стали объяснимы. И лязг лифта за стеной не давал забыть, что на самом деле она вовсе не одна в этом мире. Да к тому же… если подойти к тому простенку и коснуться его рукой… Нет, Ирка себе решительно запретила, хотя при одной только мысли сладко заныло под ложечкой.
Увы, несмотря на все старания, бояться в мире было решительно нечего!
Разве что на улице…
Была глубокая ночь, но психика, взбудораженная до предела, требовала подвига. Ирка решилась. Сунула ключи в карман, звонко хлопнула дверью и выбежала на улицу – как в ванну нырнула. Оказывается, в доме было намного прохладнее. А прокалённый за день асфальт и стены домов просто источали жар. И снова было нисколечки не страшно. Хотя чувствовалось всё как-то острее.
В ясном небе застыла огромная луна. От неё и без того светло было, а на набережной светилась яркая цепочка фонарей. Поэтому к реке Ирка не пошла, хотя оттуда приятно тянуло прохладой. Вместо этого углубилась во дворы, где тень громадных тополей создавала желанный таинственный полумрак.
Дворы были хожены-перехожены. Но это днём. Днём всё не такое. А сейчас у Ирки было странное чувство, будто это совсем не тот город, который она знает с пелёнок. Впрочем, это чувство тоже скоро пропало. Потому что повстречалась горбатая горка, на которой Ирка расколола зуб в первом классе. Вспомнилась ноющая боль в разбитых губах и слова зубного врача, о том, что лет в семнадцать придётся ставить коронку. Если до того времени зуб простоит и окончательно не развалится, а не хотелось бы – всё же передний резец. Зуб до сих пор не развалился, и щербину стоматолог умело сточил. Зато Ирка припомнила, что она тогда не плакала, хотя боль переносит не очень хорошо. Может она и вправду достойна дружить с мушкетёрами?
Немного покачалась на качелях, пробиться на которые днём было практически невозможно – пацаны на них всё время раскачивались до «полусолнышка», получалось очень высоко. А Мирка однажды с них так упала, что камень изо лба торчал. И кровь всё лицо залила. Вот это, правда, страшно было. Почти как тогда – на улице Феру…
Значит, высоты она всё же боится.
До «полусолнышка» раскачаться не удалось – не хватало веса. Вспомнила, что мальчишки помогали расталкивать качели снизу, а потом отбегали. Ладно, придётся так… Ирка разжала руки и спрыгнула вниз с самой высокой точки. И отскочить успела, чтобы не получить качелями по затылку. Нервы приятно щекотнуло – но и только. Страх не пришёл.
На проклятую горку она не пошла. Какой смысл? Всё равно не страшно, только зубами рисковать. Дурацкая она - эта горка – волнами вся. На середине примерно скатываться перестаёшь, приходится ерзать, чтобы спуститься. Вот так она всей пастью в железо и въехала.
На крышу что ли залезть? Или гусеницу поискать?
Размышляя, что бы ещё такое вытворить, девчонка покинула двор и затопала по сумрачной аллее вдоль ярко освещённого проспекта. Тоже не бог весть что. Но именно там долгожданный страх её нашёл.
Навстречу двигался человек. Мужчина.
И больше никого.
Совсем.
Ирка сбавила шаг, но потом убедила себя, что не боится и не подаст прохожему вида.
Снова двинулась вперёд.
Они поравнялись.
Ей нет до него никакого дела. Она его не замечает. Старый какой-то, пятьдесят лет, наверное. Немытые волосы свисают над ушами. Она его всё равно разглядывала, как ни старалась не делать этого.
И он её разглядывал. И обратился, не дав пройти мимо:
- Сколько тебе лет, девочка?
Ирка собрала всё своё мужество, чтобы казаться беззаботной. Она не боится. И непременно ответит.
Ответить не успела. Мужчина внезапно шагнул к ней, а его рука коснулась тесных шорт внизу живота.
- Тебе сюда семнадцать сантиметров войдёт?
И вот тогда ужас стегнул её до потери сознания. В панике она рванулась прочь - на свет фонарей, словно там можно было спастись.
И зацепилась за бордюр…
Внезапно всё стало очень медленным. Ирка отползала на заду, разбитая коленка огнём горела. А мужчина шёл к ней, на ходу расстёгивая штаны…
А потом вдруг полыхнуло синим и – совершенно бесшумно – между ней и насильником встал кто-то, кого она в первый момент не узнала. Увидела только спину в белой рубашке, тёмные волнистые волосы… ботфорты…
Страх в Ирку уже просто не вмещался, она тупо сидела на асфальте и смотрела, как спаситель коротко, резко двинул правой рукой – и насильник согнулся вдвое. Новый удар – левой в зубы – заставил его разогнуться. Всё это в полном молчании. Но потом спаситель от души пнул насильника в пах, и ночную тишину раскроил истошный визг. Ирка даже не поняла, что визжит тот страшный мужчина, упав на колени и зажимая промежность.
Но этот крик словно её саму от немоты излечил. Ирка судорожно вздохнула. Негромко совсем, мужик скулил громче. Но спаситель всё равно услышал. И обернулся.
Только радоваться почему-то не было сил. Ирка отметила про себя, что он без шпаги. Значит, наверное, он того дядьку не убьёт. Но всё мысли стали какими-то далёкими-далёкими. И звуки тоже…
Когда Ирка очнулась, Атос куда-то нёс её на руках. Она уткнулась ему в плечо и вдруг невозможно остро почувствовала его запах. Сыромятная кожа, пот, чистое полотно рубашки, что-то ещё – пахнет горьковато, незнакомо. Немного пахнет вином, но совсем не противно. А всё вместе – такое непередаваемо родное! Словно это не чужой мужчина, с которым виделась три раза в жизни, а кто-то очень близкий, кого хочется обхватить за шею и никогда не отпускать. Чувство было таким сильным, что защипало в носу. Ирка и не замечала, что её трясёт так, что зубы лязгают.
Зато Атос заметил. Обнял покрепче, прижал к себе и пробормотал:
- Всё, всё уже.
Остановить негодяя, отлупить, лишить навсегда возможности угрожать детям – это он мог. А вот как утешают детей, мушкетёр не знал. Он вообще с детьми нечасто дело имел. И потому чувствовал растерянность.
И куда идти, он тоже не знал. Он вообще не представлял, где оказался. Это могло быть время, в котором обитала барышня-ангел. Но она вполне могла бродить и в других местах. Оказалась же она у него. И тоже посреди ночи. И не единожды.
Самое разумное, что он должен был сейчас сделать – это скрыться с ярко освещённой улицы, где могли заметить визитёра из другого мира. И дождаться, пока барышня придёт в себя. Потому, недолго думая, он направился во дворы, и там помедлил лишь мгновение, выбирая скамейку, чтоб была не на виду, но и не совсем лишена света. Коленка у барышни-ангела была разбита, её следовало перевязать. К счастью, носовой платок ещё совсем свежий.
Ирка уже немного успокоилась.
- Не надо меня носить, - сказала она тихо. И шмыгнула носом. – Я толстая.
Вместо ответа он только хмыкнул, продолжая бинтовать ей колено.
Толстая – не толстая, а платка хватило ровно на два витка. Ну и платки у них там, в семнадцатом веке! Было уже не так больно, а бояться рядом с ним вообще глупо. Так что Ирка даже шмыгать перестала.
Атос поднял голову и строго поглядел на неё. Ой, что сейчас будет!
- Итак, мадемуазель. Что вы делаете одна в такую пору?
Нет, он вовсе не собирался быть суровым. Просто до него только сейчас дошло, что было бы, не появись он. И… не умеет он воспитывать детей. А сейчас, кажется, надо. Только как? У него было смутное впечатление, что с мальчишкой он как-нибудь справился бы. Но что делать с девчонкой – понятия не имел.
- Где вы живёте?
Она неопределённо дёрнула головой:
- Там.
Это следует понимать так, что они в её мире, в её времени?
- Где ваши родные? Не могу поверить, чтобы они отпустили вас из дому в такой час.
Ирка поняла - придётся отвечать правду. С ним – ничего, кроме правды.
- Они не отпускали. Их на свадьбу пригласили – на всю ночь. А я из дому ушла.
Он склонился ещё ниже, чтобы разглядеть в темноте её лицо. Словно не мог поверить, что на свете существует подобная глупость.
- Во имя всего святого, зачем?
- Храбрость проверить, - буркнула Ирка, опуская голову.
Сейчас ей было совершенно очевиден весь идиотизм этой затеи. И то, от чего он её спас. И то, что теперь ей отчаянно стыдно смотреть ему в глаза.
- Что???
- Храбрость проверить, - повторила она.
Он резко выпрямился и пробурчал сквозь зубы что-то такое, чего Ирка и понимать-то не должна была. Проклятие, но не по матери, а что-то такое – про святых и ангелов. Ничего противного, в общем. Но удивительно.
- Вы ведь по-французски ругаетесь, да? А почему я вас понимаю?
Атос с изумлением уставился на неё. Так, словно у неё отросла вторая голова. Ирка снова шмыгнула и пояснила:
- Ну, я же по-русски говорю. А вы про исподнее святого Мартина что-то сказали. Я понимаю. Почему?
Он пробормотал себе под нос, теперь уже непонятно совсем. Ирка разобрала что-то вроде «эль каброн».
- А это по какому?
- По-испански. Не понимаете?
- Нет.
- Ну, хоть это…
Чёрт, он не собирался учить дитя ругательствам! Он собирался сделать ей внушение и сказать о том, что девочке всегда надлежит слушаться родителей. Но после этого исподнего… Атос почувствовал, что голова у него идёт кругом. И надо ж было именно сегодня… Эта дата всегда преподносит ему сюрпризы, несовместимые с рассудком. Но чтобы настолько?
Голова наотрез отказывалась соображать, что делать или говорить дальше. К счастью, барышня сама приняла какие-то решения.
- Мне домой надо. Проводите меня, пожалуйста, - тихо попросила она.
Идти оказалось недалеко. А то мушкетёр уже начал подумывать, не взять ли барышню на руки. Она ощутимо прихрамывала, но по счастью не жаловалась. И это вызывало уважение. Всё, что Атос смутно помнил о девочках, сводилось к тому, что это удивительно нежные создания, склонные к капризам на пустом месте. Но его персональный ангел в этом смысле больше напоминал нормального мальчишку, Невзирая на очевидную глупость. Впрочем, кто сказал, что мальчишки – святые?

 Отправлено: 04.11.10 15:09. Заголовок: …То лето в Берри выд..

 Отправлено: 04.11.10 15:10. Заголовок: Ирка чувствовала, чт..

Ирка чувствовала, что уши вот-вот воспламенятся. Лучше бы он за них оттаскал, чем шёл вот так рядом – молчаливый и мрачный. Доведёт до дома, развернётся – и исчезнет навсегда. И ничего с этим нельзя будет поделать. Потому что сама виновата. Дура несчастная!
Хуже всего, что сейчас она снова заплачет. От боли почти никогда не плакала, а от обиды – всегда. А уж представить положение хуже просто невозможно. Даже при самой богатой фантазии.
Ну, хоть бы что-нибудь сказал!
Не дождавшись, Ирка всхлипнула и произнесла сама (на редкость гнусаво и противно, потому что слёзы уже стояли где-то в носу):
- Я понимаю, что сделала непростительную глупость.
Атос искоса посмотрел на неё, вздохнул и сказал как-то устало:
- Непростительной она была бы, когда бы оказалась непоправимой. А так – ну, глупость и глупость.
Они были уже у её подъезда. Вот сейчас не станет причин её охранять и…
- А как вы сюда попали?
- Сам не знаю. Просто засветилась стена, через которую вы приходили ко мне. И показалось, что по ту сторону творится что-то нехорошее. А сегодня вообще очень плохая ночь... – говорил он как-то совсем глухо.
Ирка стиснула его большую ладонь:
- Ой, а я точно так же! У меня в квартире тоже стенка светилась. Вы, наверное, обратно через неё?
Он снова вздохнул:
- Наверное.
Вошли в подъезд. Хорошо, что лифт отключили как всегда в полночь, и лифтёрша Мария Ильинична спать ушла. А то бы что она подумала?
Ирке казалось, что она уже давно успокоилась, но ключ ёрзал вокруг скважины, не желая оказываться внутри. И руки дрожали, и всё внутри вдруг начало трястись. Наверное, целую минуту возилась с замком.
В прихожей горел свет, она оставила его, убегая. Остальные комнаты были темны. Фонари светили в незанавешенные окна. И бояться уже совсем не было причин, ведь рядом был Атос. Но почему-то на Ирку накатила такая волна ужаса, что одна только мысль остаться в пустой квартире показалась нестерпимой.
Мушкетёр прошёл в гостиную, совершенно невозмутимо оглядел непривычный интерьер, обернулся к ней.
- Где же та стена?
Ирка махнула рукой в сторону бабушкиной комнаты:
- Там.
Впрочем, это было излишне. Простенок отчётливо отливал синевой, приглашая к путешествию.
Ирка скорчилась на диване, подтянув колени к подбородку, и старалась сжать челюсти так, чтобы они, наконец, прекратили плясать. Не уходите! Ну, пожалуйста! Я больше не буду!
Но почему-то совершенно невозможно произнести это вслух.
Вместо того чтобы уйти, Атос неожиданно обернулся.
- Боитесь?
Она кивнула.
- Зажгите свет.
Ирка послушно щёлкнула выключателем – и по стенам поплыли отражения разноцветных рыб. Этот светильник-аквариум всегда зажигали, когда хотели посумерничать всей семьёй. Открывали балкон, чтобы было слышно бормотание реки. А папа начинал читать стихи – смешно, немного подвывая, но Ирке это нравилось.
Атоса чудесная лампа задержала на какое-то время. Мушкетёр молча изучал вначале движение рыбок внутри голубой прозрачной сферы, а потом их тени на стенах.
- Вы можете не беспокоиться за меня, - отчаянно сказала Ирка, словно с моста прыгнула. – Я всё равно свой страх переборю.
Его короткий вздох сделался ей уже почти привычным. И этот быстрый взгляд – чуть искоса - испытующий.
- Никто не требует мужества от женщин.
Вот уж это была совершенная неправда. Ирка так и сказала:
- Неправда!
Он усмехнулся:
- Разве?
Ну и представления у них там, в средневековье!
- И ничего не разве! Женщина – не человек что ли? – сказала Ирка почти зло. – Вот на День Победы одно кино показывали – про женщин. Вы бы если увидели – так бы не говорили.
У Атоса оказалась удивительная манера выражать свои мысли, не говоря ни слова. Вот сейчас его брови причудливо изогнулись, давая понять, что он не понял ровным счётом ничего. Но глаза блестели насмешливо и остро, словно предлагая объяснить.
- Ну, это долго рассказывать. Вы же, наверное, торопитесь?
Атос небрежно пожал плечами и сказал, что ничего важного его в эту ночь не ждёт. Так же небрежно отодвинул стул и присел у стола, поигрывая пальцами и глядя на кружение рыб в светильнике. Потом выпрямился, оборотившись к ней:
- Я весь внимание.
Итак, чудо произошло! Ей удалось задержать его хоть ненадолго. И они могут поговорить. Собственно, они ведь и не говорили толком пока. Значит, кино…
- Ну, про кино – это просто. У нас умеют делать такие живые картины, словно театр, только не в декорациях, а по правде. Понимаете?
Он двинул плечами:
- Приблизительно. Вы хотели что-то рассказать, что изменит моё мнение о женщинах.
И вот тут Ирка надолго застряла. Потому что пришлось рассказывать ему историю великой войны, а она её сама не очень-то знала, в школе ещё не проходили. Но была бабушка – мамина мама, которую на Украине, в оккупации, немецкий офицер пинал сапогами – так, что рёбра трещали. И бабушкин огород, усеянный гильзами и осколками. Ирка каждое лето находила их там. И обелиск посреди бабушкиного села, а на нём – шесть родных имён – мужчины Иркиной семьи, не вернувшиеся с фронта. Про всё это Ирка рассказывала долго и путано. Потом махнула рукой, потому что главное было всё равно про Риту, Лизу, Соню, Галку и Женьку.
- Папа говорит, что про это книжка есть, только я её ещё не читала. Вот. Эти девушки – они добровольно пошли на фронт. У одной мужа убили, а у неё ещё маленький сын остался, но она всё равно пошла мстить врагам. У другой на глазах немцы всю семью расстреляли. А она самая красивая была, эта Женька, и про неё вначале плохо все думали, потому что она на фронте встречалась с каким-то полковником. Но она же его любила ещё до войны! – Ирка всерьёз заволновалась, что он не поймёт и осудит отчаянную Женьку. – А эта Женька потом такая героиня стала! Ещё студентка Соня была – еврейской нации. Я не очень сама понимаю, но вроде бы немцы евреев убивали больше всех. Не знаю, за что. Соня ничего – нормальная, красивая, стихи всё время читала, тихая такая. Галя – сирота из детского дома. Ей лет меньше всех было, она специально сказала, что ей семнадцать, чтобы на фронт взяли. А Лиза – дочь охотника.
Потом Ирка мучительно соображала, как объяснить про немецких десантников, но оказалось достаточно сказать, что это была такая разведка. И что старшина Васков взял пять девушек, чтобы остановить тех двоих фрицев.
- Только их было больше. Двадцать, наверное. Я не помню. И надо было не пропустить их, иначе бы они что-то важное взорвали. Тогда девушки придумали отпугнуть их – будто лесорубы работают. Костры зажгли, кричат, палками стучат. А немцы не поверили, проверять пошли. А Женька как выскочит: «Я купаться хочу! Федя, давай купаться, пока подводы не пришли!» И скачет там на виду у немцев и песни поёт. Старшина к ней выскочил, она давай брызгаться. Они там бегали в речке, пока разведчики не отошли. Подумали, что лесорубов много. А Женька всё хохотала, остановиться не могла. Во бесстрашная, да?
Атос слушал, подавшись вперёд и уперев локти в колени. В лице больше не было вежливого безразличия. На её восторги он неожиданно ответил:
- Бесстрашная? Не думаю. Ей было очень страшно. Это нервный припадок был.
- Ну и что? Всё равно же немцев остановили!
- Остановили. Но они едва ли ушли, верно?
Ирка вздохнула:
- Верно. Старшина Лизу через болото за помощью послал. Там пузырь лопнул, она с тропинки соскочила и утонула. А Соня за кисетом побежала – сапоги топали, немец услышал и ударил ножом. Она вскрикнуть успела, наши узнали. А Галка струсила. Старшина сказал сидеть, пока не пройдут, а потом стрелять. Она не дождалась, выскочила – и её убили. Нельзя трусить было.
Атос задумчиво покачал головой:
- Она ребёнок.
- Но всё равно ведь нельзя! Потому и погибла глупо. Вот Женька с пользой погибла. Когда Риту в живот ранили, она от них со старшиной внимание отвлекала, стреляла до последнего. Её всю пулями изрешетили.
Атос снова покачал головой, но на этот раз ничего не сказал.
- А вот про Риту я не очень поняла. Она живая была, только раненая. Старшина её ветками прикрыл, пистолет дал, чтобы она отстреливалась, если что. А она застрелилась. А у неё сын остался. Но она же не трусиха была. Зачем тогда?
Мушкетёр сцепил длинные пальцы, стиснул их так, что костяшки на мгновение побелели.
- Освободила от себя старшину. Ранение в живот - это не только смертельно, но и очень больно.
- Я папу спрашивала. Он говорит, что в Великую Отечественную войну уже излечивали такие раны. Она могла бы выжить.
- Могла? Но тогда старшина должен был заниматься ею. А она хотела, чтобы он был занят врагами.
Ирка вздохнула. Папа ей тоже так объяснил. И мушкетёр из семнадцатого века сказал то же самое. Какой он умный всё-таки!
- Итак, все девушки погибли. А старшина?
У Ирки внезапно задрожал голос. Эту сцену она помнила очень хорошо. Как старшина Васков ворвался в домик, стреляя и дико крича. И как фрицы ползли по полу, поднимая руки.
- Старшина захватил немцев. Всех пятерых, которые остались. И кричал им: «Пять девчонок было, пять всего, а не прошли вы! Никуда не прошли!»
И голос предательски сорвался. Только теперь было совсем не стыдно. И плакать тоже не стыдно. Ирка утёрла глаза и сказала сердито:
- Вот. А вы говорите, что не требуется мужества от женщин. А сколько таких не в кино, а по правде было?
Он снова задумчиво покачал головой.
- У вашего народа какая-то совершенно свирепая, самоотверженная любовь к своей земле.
- Вы не понимаете! Просто это война была такая. Двадцать миллионов советских людей убили за четыре года. Фашисты женщин и детей заживо в печах жгли. А мой дед Яша попал в сорок первом году в концлагерь и бежал. Так на него собак натравили и куски за проволоку покидали, чтобы никто больше не бегал. На этой войне только так можно было – или фашисты, или герои! А вы говорите!
Впрочем, ничего он такого не говорил. Сидел рядом и думал. И лицо было такое… ну, не такое, когда он что-то пытается изображать, а совсем открытое. Всё-всё по нему видно.
- Вы о чём сейчас думаете?
- О том, что вам спать давно пора, - и почти улыбнулся. Глаза всё равно грустные, но Ирке очень нравится эта улыбка.
- Не могу же я спать, когда у меня гости.
Он улыбнулся заметнее:
- Вы уснёте, и тогда я уйду. Ложитесь.
Ирка давно уже чувствовала усталость. Аж голова кружилась. Потому она покорно свернулась калачиком на диване, позволяя укрыть себя клетчатым коричневым пледом. Обидно, что хочется спать, когда у них такой замечательный разговор.
- Я вот тоже очень хочу стать смелой. А на самом деле боюсь.
Он сел рядом с ней, поправляя плед на плече.
- Чего же?
- Ну, многого. Гусениц, например.
- Чего???
- Гусениц. Мохнатых, но особенно таких лысых, жирных, зелёных. Этих вообще не переношу. В детском саду ещё меня один пацан стал пугать. Зажал листик в кулаке: «Гусеница, гусеница!» Я как размахнулась с перепугу. А там стенка такая возле умывальников. Он на эту стенку головой налетел, в кровь разбил. Его мама назавтра жаловаться на меня пришла, а воспитательница говорит: «Правильно, сам виноват, не надо было пугать!» Он долго с повязкой ходил.
Мушкетёр усмехнулся:
- И как, помогло?
- Ну, как сказать? Меня он дразнить перестал. Но гад как был, так и остался. В первом классе с нами был, но потом ушёл, слава богу. Вредный. А знаете, я его когда ударила, мне почему-то противно так было. Хоть и правильно всё. Почему, а?
Атос не сразу собрался ответить. А когда ответил, она уже, кажется, спала. Он так и не знал, услышала ли.
- Наверное, потому, что никогда не надо бить только оттого, что страшно. Вы этому ещё научитесь. – И, помедлив, добавил. – Я сам бы хотел научиться.
Одним беззвучным, гибким движением поднялся с дивана, не потревожив спящую барышню. Выход всё ещё светился, и Атос двинулся к нему, поглядев по пути на лампу с забавными рыбами. Как её погасить, он не знал.
За окном занималось утро. Проклятый день и не менее проклятая ночь безвозвратно канули во вчера, не оставив обычного кошмарного осадка. И за это он тоже должен был благодарить своего смешного ангела. Бесконечный круговорот мыслей, из которого он не находил выхода, внезапно оказался словно за прозрачной стеной. Он никуда не делся, но Атос словно был вовне и переживал теперь совсем другое. Ну, скажем, судьбу пяти погибших девушек. И страхи этой девочки, которая так стремится стать героиней. Не ведая, что героинь иногда сжигают на кострах.
А может и есть ещё где-то этот суровый мир простых и мудрых истин, просто он сам потерял туда дорогу, обманувшись однажды? А вот эта девочка совершенно чётко, по-детски наивно понимает пределы добра и зла. Да так истово, что глазёнки горят. Красивые, кстати, глазёнки.
Он помедлил, разглядывая портрет задумчивой и чуть печальной женщины на стене. Мама? Если девочке повезёт вырасти похожей, может быть так же хороша.
Вот чёрт, снова забыл спросить её имя!

***
Ирка проснулась поздно. Папа с мамой вернулись со свадьбы и теперь отсыпались в своей комнате. Ирку оставили спать на диване, хотя обычно папа переносил её в кровать. Видимо, решил не тревожить.
И хорошо, иначе увидел бы перевязанную коленку, которая была цела накануне. Платок мушкетёра присох к ране. Отдирать будет очень больно. Но после всего, что было в эту ночь, плакать совершенно немыслимо.
Ирка засела в ванной, сунула колено под струю и долго отмачивала повязку. Потом так же долго стирала драгоценный платок. И всё вспоминала.
Нет, всё-таки какой он замечательный! Даже когда ругается. Ирка вдруг захихикала, вспомнив это исподнее Святого Мартина. Надо будет тоже так выразиться при случае. Ещё бы понять, что там не так с этим исподним.
А день вчера был просто необыкновенный. Она его навсегда запомнит. Интересно, а он тоже запомнит это чудесное тринадцатое июля?


Так, можете высказывать свои пожелания! Исполню, если они совпадут с моими.

 Отправлено: 28.11.10 16:26. Заголовок: Чёрт возьми, господа..

Чёрт возьми, господа! Жизнь на форуме совсем замерла. Нельзя же так! Посему, вопреки своим правилам, решила положить кусок новой главы, хотя для завершения оной у меня пока катастрофически нет времени. Пинайтесь на здоровье!
Да будет жизнь на Дюмасфере!

Не тот д’Артаньян
Пресловутая перевязь в разговоре всплыла невзначай. И что-то в этом разговоре Атосу чертовски не понравилось.
В тот день собирались на улице Могильщиков. Потому что гасконец был единственным, у кого имелось вино - из запасов квартирного хозяина. Впрочем, после ареста квартирного хозяина и бегства служанки добыть его тоже сделалось проблематично, но кое-какие запасы были сделаны заранее.
Портос принялся за употребление этих запасов с непривычно задумчивым лицом.
- Вас что-то тревожит, мой друг? – спросил Атос.
- Признаюсь вам – да, - отвечал гигант.
И против обыкновения ничего не прибавил. Только бросил взгляд на д’Артаньяна. Взгляд был далёк от восхищения.
Атос не стал настаивать. Захочет – сам скажет. Портос и сказал. Примерно пару бутылок спустя пришёл подзадержавшийся Арамис. Гасконец кликнул Планше, чтобы послать его за новой порцией вина, и, не дозвавшись, вышел сам в намерении устроить взбучку слуге. Тогда-то Портоса и прорвало:
- Господа, я много думал над этим, но менее гадким оно мне не кажется! Почему сдать галантерейщика страже – это правильно? – он выжидающе уставился на друзей.
- Потому, мой дорогой, - мелодично сказал Арамис, отхлёбывая божанси. – Что мы остались на свободе.
- И вы того же мнения, Атос?
Атос по обыкновению пожал плечами. Гигант продолжал настаивать:
- Но вы сказали, что это было сделано хорошо?
- Сказал. Бедному галантерейщику ничего не грозит, потому что он ничего не знает. А попробуй мы его отбить – это потянуло бы на заговор против кардинала. Нам с вами в случае ареста пытка не грозит, а вот этот несчастный… как бишь его?
- Бонасье, - подсказал вернувшийся гасконец.
- Так вот, этого Бонасье, говорю я вам, ждала бы дыба и испанский сапог. А на дыбе он бы вспомнил много такого, о чём вовсе не знал. Но мы не вмешались – благодаря д’Артаньяну. И Бонасье избежал худшей участи, а наш друг на свободе и может позаботиться о его делах. Вы думаете так же, Арамис?
- Совершенно так же. Прибавьте к этому, Портос, что я говорил вам о племяннице богослова. А у меня нет ни малейшего желания, чтобы шпионы господина кардинала ходили за мной по улицам ещё и потому, что меня угораздило оказаться в одном помещении с господином Бонасье.
- И всё же, господа… Вы сами поступили бы так же?
Теперь пожал плечами Арамис. Атос же ответил:
- Не думаю, что это пришло бы мне в голову. Потому я и сказал, что д’Артаньян – самый умный из нас.
Было видно, что здоровяк остался при своих сомнениях. Он вытянул губы и покачал большой головой:
- Не знаю, не знаю.
- Чего вы не знаете, Портос? – весело осведомился гасконец.
- Ну, положим, я не знаю, зачем это вам? От этого дела за версту несёт политикой.
- А что плохого в политике? Полезная вещь. Многие этим занимаются, - гасконцу доставляло удовольствие дразнить гиганта.
- Да боже мой! Ночной горшок – тоже очень полезная вещь, но вы же не станете мыть в нём руки?
- Браво, Портос! Очень свежий аргумент! Вы стали чертовски осторожным, милый друг.
- Я просто рассудителен. И хотел бы понимать, ради чего мы готовы по уши влезть в дела кардинала?
И вот тут гасконец широко, но как-то нехорошо улыбнулся:
- Потому, мой дорогой, что галантерейщик обещал заплатить. А я тоже хочу золочёную перевязь. И не такую, как ваша.
Слова эти возымели необыкновенное действие. Портос поперхнулся вином, закашлялся и густо покраснел. И больше вопросов не задавал.
Атос был единственным, кому не довелось лицезреть замечательную перевязь. То есть, он мог бы её видеть, если бы в тот день у господина де Тревиля вообще был способен что-то видеть. Не случилось. А больше Портос никогда её не надевал. Сказал, нужда заставила продать. Об этом посокрушались и забыли совсем. А теперь вот д’Артаньян зачем-то вспомнил.
Что-то, видимо, было не так с этой перевязью. Атос вдруг поймал себя на том, что никогда не видел великана таким обиженным и… смиренным. Почему, чёрт возьми? Только лишь потому, что гасконец помянул безвременно утраченную роскошь?
А Арамис? Молодой мушкетёр сосредоточенно разглядывал свои ногти, избегая встречаться взглядом с кем бы то ни было.
Что произошло, чёрт возьми? То, что гасконец обидел Портоса – это очевидно. Как очевидно и то, что ему самому это понравилось. Во всяком случае, в глазах появился довольный блеск, и усы встали торчком. Ни дать – ни взять, мелкий взъерошенный петушок, обративший в бегство признанного короля птичьего двора.
- Хорошее вино у бедняги Бонасье, - провозгласил д’Артаньян, лихо опустошая стакан. - Итак, господа! У кого есть соображения, как нам искать человека в чёрном? Я хотел сказать, жену галантерейщика.
- Попадите в Бастилию, милый друг. Там вы её точно найдёте, - пробурчал Портос.
Арамис продолжал изучать свои ногти с таким лицом, словно нашёл там нечто вызывающее крайнюю досаду. Потом всё же поднял глаза.
- Можно предположить, что некоторые вещи могут быть известны в кругу приближенных королевы, но…
- … но будем реалистами, господа! Ни у кого из нас нет доступа в этот круг.
В лице Арамиса на миг мелькнуло сомнение. В тот же миг сменившееся решимостью.
- Сожалею, господа, но дела вынуждают меня покинуть вас.
- Вы же только пришли, Арамис! И вино ещё есть, – Портос уже забыл дуться. Он очень отходчив, милый Портос.
- И мы не выработали план поисков.
- Уверен, что это у вас получится. Я присоединюсь к тому, что вы решите.
- Но что мы можем решить без вас? – похоже, Портос не был столь уверен в интеллектуальном превосходстве д’Артаньяна, чтобы доверяться его решениям в таких делах.
Арамис бледно улыбнулся:
- Мне лестно ваше мнение, мой друг. И всё же – дела! – и исчез столь стремительно, что только пламя свечей колыхнулось.
- Уже упорхнул! И почему мне кажется, что этот хитрец вечно знает больше, чем говорит?
- Это потому, Портос, что вы сами вечно говорите больше, чем знаете.
Гасконцу снова доставляло удовольствие дразнить Портоса. А Портос это снова терпел.
- Ну, а вы что думаете, Атос?
Атос думал, что ему не очень нравится то, что он видит сегодня. Вместо этого он сказал:
- Я поговорю с господином де Тревилем.

 Отправлено: 28.11.10 17:25. Заголовок: Ура, продолжение! Сп..

Ура, продолжение! Спасибо!!!
Только, что-то я не поняла по Бонасье... Это тот момент, когда его в тюрьму упекли для разговора с кардиналом, чтоб за женушкой следил?

 Отправлено: 28.11.10 17:40. Заголовок: Ангел для героя

Похоже-это тот самый момент. И похоже что намечаются крупные изменения в сюжете! Эффект бабочки(то есть Ангела).Причинно-следственная связь?

 Отправлено: 29.11.10 04:40. Заголовок: Будет вам и дудка, б..

Будут радикальные изменения сюжета, но не скоро. А момент именно тот, да.

 Отправлено: 29.11.10 21:48. Заголовок: (насторожившись) - о..

(насторожившись) - однако, надеюсь, радикальные изменения сюжета не предусматривают превращения д'Артаньяна в беспардонного нахала и грубияна???

 Отправлено: 30.11.10 05:59. Заголовок: Ни в коей мере! Прос..

Ни в коей мере! Просто мне кажется, что пока он самоутверждался в кругу приятелей, могло быть и такое. Уж больно беспардонно смотрятся рассуждения о том, как собрать компромат на друзей и пользоваться им. В том-то и прелесть героев Дюма, что они даны в динамике. И не всегда положительной, кстати. Но к гасконцу это не относится, его динамика весьма положительна. В рамках ТМ, во всяком случае.
А Портоса он, по-моему, не очень уважал. И пользовался им активнее, чем другими.
Разумеется, это моё ИМХО имхастое.

 Отправлено: 02.12.10 10:00. Заголовок: Ангел для героя

Нет мне кажется что они просто Портоса воспринимали как надежную опору ,как незыблемую стену. и уважали не ум его-а беззаветную преданность дружбе и готовность прийти на помощь. И просто любили его как человека-таким, как он есть. как явление природы,как данность небес,как часть себя.Это в самом начале дАртаньян и мог так думать-потом Портос стал частью его существования-как и все остальные.

 Отправлено: 02.12.10 13:57. Заголовок: Вот-вот, я и хотела ..

Вот-вот, я и хотела представить себе, с чего начинались отношения, чтобы потом стать такими, как были. И вообще, "Доктор сказал - в морг, значит в морг!" Раз Дюма писал, что поначалу гасконец очень не против был попользоваться и дружбой, и любовью, значит, так оно и было. И честь ему и хвала, что потом он изменил свои взгляды. Мне интересно проследить, как они поменяются. Заявочка ничего, да? Но попробовать хочется.

 Отправлено: 07.02.11 20:17. Заголовок: * * * День решитель..

* * *
День решительно не складывался. У капитана шёл званый ужин. Господин де Тревиль был одним из первых вельмож королевства, его дом посещало самое изысканное общество. Значит, придётся снова быть графом. К сожалению, во время своих суаре господин де Тревиль принципиально забывал, что его подчинённый скрывает титул и происхождение. Единственная уступка, которую капитан дозволял в этой ситуации – именовать мушкетёра так, как он сам предпочитает именоваться. Не забыть физиономии знатных гостей, изрядно вытянувшиеся, когда им впервые представили солдата со странным именем, невесть по какой причине оказавшегося в кругу вельмож. Дьявольский расчёт капитана был прост: воспитание не позволит упрямцу в изысканном обществе изображать из себя угрюмую пьянь, как он это делает в полку. Атос к вящей своей досаде был вынужден признать, что капитан оказался прав и неплохо его изучил.
Со времён того первого приёма многое изменилось, и уже никого не удивляло его присутствие на званых вечерах господина де Тревиля. А светские гости даже находили общество «лучшего солдата полка» не лишённым приятности. Среди них, по счастью, почти не попадались те, с кем он имел дело в прежней своей жизни. А если когда и встречались, то не пытались возобновить знакомство, видя, что хозяин дома уважает его инкогнито.
Итак, быть узнанным он давно не боялся. Плохо другое: после подобных вечеров ему бывало трудно вспомнить, на котором он свете. Маска грубого вояки, которую он на себя натягивал уже столько времени, начинала трещать по швам. Вместо мушкетёрской брани с уст внезапно срывалась изысканная латынь. А однажды он едва не выдал себя, когда Портос вздумал спросить совета по поводу какой-то тяжбы. Предложенное решение было верным, но зачем окружающим знать о том, что он наделён правом высшего и низшего суда, если сам Атос мечтал забыть об этом?
С латынью, впрочем, решилось просто. С тех пор, как в компании появился Арамис, она звучала в разговорах регулярно. Молодой человек ни при каких обстоятельствах не согласился бы поступиться тем, что считал важной частью своей жизни, вопреки тому, что эта жизнь вынудила его надеть мушкетёрский плащ. Не поступался он ни завитыми локонами, ни утончёнными стихами. Над этим, случалось, подтрунивали, но видя, что Атос охотно принимает участие в учёных беседах, в конце концов, трунить перестали. Атос же положил себе усвоить этот урок от несостоявшегося аббата: так ли уж стоит зачёркивать всю свою прежнюю жизнь, пытаясь стать другим? Или всё же что-то в ней не заслуживает забвения?
Итак, у господина де Тревиля были гости. Это обстоятельство уже перестало расстраивать Атоса - так, временное неудобство и не более. Если бы у него было только намерение приятно провести вечер. Но Атосу очень нужно было посоветоваться с кем-то мудрым, чьему мнению он доверял. Подошёл бы и Арамис, но после беседы на улице Могильщиков молодой мушкетёр исчез в неизвестном направлении, и Атос считал себя не вправе его разыскивать. А капитан был занят гостями, пришлось вести светскую жизнь до четверти десятого, когда хозяин сделал ему знак, что приглашает в свой кабинет.
- Итак, вас что-то беспокоит, мой друг? Вы не явились бы сюда по своей воле, чтобы скоротать вечерок. Выкладывайте, нет времени на манёвры. Удача, если нам удалось скрыться от гостей на десять минут.
Атос улыбнулся. Вообще-то все считали его человеком непроницаемым. Но капитан сумел распознать его тревогу без слов. Положительно, королю повезло, что его охраняет господин де Тревиль.
- Беспокоит – именно то слово, капитан. Хорошее слово, неопределённое и размытое.
Улыбка вежливого хозяина мгновенно исчезла с тонких губ господина де Тревиля:
- Ого, милостивый государь, вы не из тех, кто станет признаваться в безосновательных страхах! Что же происходит?
- Вот это я и хочу понять. Вокруг нашего друга д’Артаньяна завязывается какая-то интрига, но я не слишком искушён в политике, чтобы уловить в ней какую-то логику и смысл. Вы же, как я заметил, предпочитаете держать его на расстоянии. Это так?
Прямо поставленный вопрос заставил опытного царедворца кашлянуть, упрятав свои чувства в платок. Атос продолжал смотреть выжидающе.
- Вы правы, молодой человек. Я пытаюсь сторониться его. Насколько это возможно.
- Почему? Вы видите в нём то, чего не вижу я?
- Возможно. Вы сами сказали, Атос, что не искушены в политике. Итак, что же вы видите в своём молодом друге?
Теперь пришла пора мушкетёру поперхнуться неудобным вопросом. Подумав немного, он всё же ответил.
- Д’Артаньян дерзок, он понимает, чем не является. И у него есть желание и силы, чтобы чем-то стать. Эти качества могли бы сделать его опасным. К счастью, он благороден. Поэтому в ситуации, не совместимой с честью, он не станет колебаться и выберет честь. Вы зря опасаетесь, капитан!
Де Тревиль улыбнулся его горячности. Впрочем, улыбка вышла не слишком радостной.
- О, с этой стороны ничто в нём меня не тревожит. Но вот обстоятельства его появления… Вы ведь слыхали эту историю с человеком в чёрном и потерянным письмом?
Разумеется, Атос её слышал не раз.
- Признаться, похищение письма представляется мне полнейшей бессмыслицей. Я думал об этом, и мне кажется, что его просто затоптали в суматохе.
- О, если бы всё было так просто!
- А вы полагаете, что дело сложнее?
Господин де Тревиль поднялся со своего места и пересел поближе к гостю, положив ему руку на плечо:
- Я не полагаю, Атос. Я это знаю, - сказал он очень тихо.
Этот шёпот, это пожатие заставили Атоса вздрогнуть. Итак, он был прав в своих неосознанных опасениях?
Капитан помедлил, словно взвешивая то, что собирался сказать. Потом продолжил тем же тихим голосом:
- Вы когда-нибудь слышали имя Антуана Россиньоля?
Произнесённое имя ничего не говорило Атосу, потому он ограничился отрицательным жестом.
- Это многообещающий молодой человек на службе Его Высокопреосвященства. Некоторые считают его богом криптографии. Россиньоль уже расшифровал для кардинала переписку испанского посла, и помяните моё слово – звёздный час этого юноши ещё впереди. Вы начинаете меня понимать?
- Признаться, пока не очень.
- Хорошо, тогда ещё одно имя: граф де Рошфор. Его-то вы, надеюсь, слышали?
- Тот самый, что сыграл роковую роль в судьбе Шале?
- Именно. А теперь складывайте один и один, Атос: человек, встреченный вашим другом в Менге – Рошфор.
- Вот оно что!
- Да, и представьте себе, сколько вельмож с удовольствием заплатили бы за его голову. Даже если в Менге он был по своим делам, а я склонен думать, что это не так… У Рошфора не бывает своих дел, все его дела – дела кардинала. Но даже если он был там по своим делам, повторяю я, что он должен был подумать о нападении д’Артаньяна? Что подумали бы вы, Атос?
- Что гасконец не похож на охотника за головами.
- Но в этом и опасность! Неуловимого клеврета кардинала убивает в трактирной ссоре мальчишка, которого никто не заподозрит. А он может убить, вы это знаете не хуже меня. Мышцы, как сталь, быстрота змеи, неутомимость волка. Думаю, Рошфору хватило считанных минут, чтобы заметить это. Потому он и повёл себя не так, как подобает дворянину. Полагаю, что он до сих пор поздравляет себя с этим. Должен ли я прибавить, что злосчастное письмо давно уже на столе у Россиньоля? И один бог ведает, что за подтекст он будет там искать. Что вы на это скажете, Атос?
- Что господа кардиналисты перехитрили сами себя, - усмехнулся мушкетёр. – д’Артаньян – совсем не то, что они себе вообразили.
- Э, вы так полагаете? Тогда сложите ещё один и один. Едва появившись в Париже и удостоившись короткого приёма у меня, этот юноша вроде бы случайно спасает жизни трёх моих лучших солдат. Думаю, что ни улица Феру, ни монастырь Дешо не были случайностью. Итак, что далее? Его Величество щедро награждает храбреца и без дальнейших проверок зачисляет его в гвардию. Нужны ли вам ещё доказательства того, насколько опасен этот хитрец, этот король шпионов, этот дьявол – д’Артаньян?
Торжествующая улыбка капитана не на шутку испугала Атоса.
- И как теперь убедить их в обратном?
- Никак. В этом всё дело. Даже если бы вы попытались, у вас ничего не получится. Как вы сами заметили, наш юный друг деятелен и честолюбив, он сам найдёт случай влезть не в своё дело. Признаюсь вам, сейчас меня это даже устраивает, - капитан снова склонился к нему так, что их головы почти соприкоснулись. – В последнее время Её Величество ощутимо нервничает. Это может быть следствием холодности короля. Но с чего тогда оживилась её лучшая подруга? Не подумайте, будто я одобряю деятельность герцогини де Шеврез. Не одобряю и не желаю знать, чем занята эта особа. Но может пострадать королева. Потому меня даже радует, что какое-то время шпионы кардинала будут смотреть совсем в другую сторону.
Капитана это может и устраивало, но Атоса – никак. Он сложил ещё пару цифр, неизвестных де Тревилю – и ужаснулся. Если госпожа де Шеврез продолжает свои интриги, если то, что происходит сейчас, есть лишь продолжение истории, начавшейся в Амьене, если пропавшая камеристка королевы должна была обеспечить встречу Её Величества с герцогом Бекингемом… ну, а что же ещё? В Амьене история вышла громкая, и роль герцогини де Шеврез в несостоявшемся свидании английского посланника с королевой была очевидна. Итак, если интрига, на которую намекнул капитан, действительно завязывается в Лувре, то д’Артаньян, сам того не ведая, рискует оказаться в самом её центре.
Атос резко поднялся.
- Я благодарю вас за урок, капитан. И за доверие, которое вы мне оказали. Всё сказанное лишь подтверждает: я был прав в своих опасениях. Д’Артаньяна нужно предостеречь.
Капитан потеребил эспаньолку:
- Вы так полагаете, Атос? Думаете, это что-то изменит в сложившемся положении?
- Я не понимаю вас.
Господин де Тревиль улыбнулся грустно:
- Не понимаете. И в этом ваше счастье. Как я хотел бы быть столь же искренним, мой друг! Боюсь, что вам никогда не понять подобных расчетов. Всё это ниже вас. И всё же, и всё же… Слышали вы подробности казни графа Шале? Тридцать три удара тупым мечом. До двадцать седьмого он ещё кричал. Так вот. Я не хочу, чтобы это случилось с вами!
- А д’Артаньян?
- Увы, с ним это вполне может произойти.
Взгляд капитана – неожиданно прямой – обрёл почти материальную силу. Атос ощутил его, как горячий толчок в грудь, от которого едва не пошатнулся. Несколько мгновений они молча смотрели в глаза друг другу. Мушкетёр первый отвёл взгляд.
- Моя жизнь стоит меньше, чем вы полагаете. Даже для меня самого.
Капитан вздохнул, словно признавая поражение в давнем споре, но всё же ответил:
- Вы молоды и опрометчивы. Поверьте, если бы рядом с Его Величеством было поменьше де Люиней и побольше де Ла Феров, многое в этом королевстве шло бы иначе. Подумайте, соберитесь с мыслями. Куда вы торопитесь? Взгляните, уже без пяти десять! Ваш друг не успеет ввязаться в неприятности до завтра.
- О, вы плохо его знаете, - пробормотал Атос, беря шляпу.
Хотя, в самом деле, ну что ещё могло случиться в такой час?

 Отправлено: 07.02.11 20:19. Заголовок: * * * Было бы удивит..

* * *
Было бы удивительно, если бы день, столь скверно начавшийся, закончился чем-то хорошим.
Атос торопливо шагал через площадь Сен-Сюльпис, раздумывая, стоит ли поговорить с гасконцем немедленно, или необходимо самому как следует усвоить этот урок политической арифметики, данный ему капитаном. Единственное, чего он не собирался делать нынешней ночью, это спать.
Было уже совершенно темно. На улице Феру признаки жизни подавал лишь кабачок, возле которого он был чудесно спасён полтора месяца назад. Д’Артаньяна там искать явно не стоило. Королевские пистоли истаяли без остатка, никто из неразлучной четвёрки не мог себе позволить роскошь пирушки. Так что мушкетёр уверенно прошёл мимо приветливых дверей и уже был готов свернуть к улице Могильщиков, когда что-то остановило его. В первое мгновение он даже не понял, что именно. Понадобилось какое-то время, пока Атос осознал, что стоит, уставившись на светящееся окно третьего этажа – окно своей собственной квартиры. Как угодно, светиться нынче вечером оно было не должно. Гримо ещё утром испросил разрешения отлучиться, и господин своё позволение дал. Ибо не мог дать ничего другого, включая ужин. Возможно, лакею удастся что-то раздобыть самому.
Происходящее настораживало. Оставалась, впрочем, возможность, что Гримо раньше времени покончил со своими делами. Эту возможность Атос решил проверить. И постучался к хозяйке дома. Мадам Сюрже ещё не спала и очень ему обрадовалась. Почему-то она всегда оживлялась, когда обстоятельства вынуждали его обращаться к ней. Её не опечалило даже то, что постоялец ломится в столь неподходящее время, она только запахнула платок на плечах и подняла повыше свечу, чтобы он оценил её улыбку.
- Гримо вернулся, или ключ взял кто-то из моих друзей? - спросил он, выдавив из себя приветствие. Слова всегда замерзали у него на языке при виде радушия мадам Сюрже.
- Ваши друзья, господин Атос, не забывают вас ни днём, ни ночью. Это господин д’Артаньян.
- Отлично, - мушкетёр кивнул скорее своим мыслям. – Благодарю вас и доброй ночи!
Но хозяйка неожиданно шагнула наружу, оказавшись со своей свечой почти вплотную к нему. Атосу представилась чудесная возможность разглядеть кружево её чепца – мадам Сюрже была очень маленького роста.
- Но, господин Атос, думаю, что сейчас вам не стоит подниматься к себе.
- Это почему же?
- Потому что господин гвардеец привёл с собой даму.
- Что?!
- Даму, сударь. И очень хорошенькую.
- А, чтоб тебя в… И они всё ещё там? Вдвоём?
- О нет, что вы! – мадам Сюрже радостно взмахнула своей свечой, заставив его отшатнуться. – Господин д’Артаньян ушёл тут же. А дама там. Так что вам не стоит туда ходить. Не хотите же вы её скомпрометировать?
И мадам Сюрже посторонилась, приглашая его внутрь собственного жилища. Видимо, мысль, что в десять часов вечера молодой и красивый постоялец может скомпрометировать её самоё, хозяйку нисколько не волновала.
Атос растерянно поблагодарил её и прянул в темноту. Когда дверь закрылась за мадам Сюрже, он снова потрясённо уставился в окна своей квартиры.
Что за чёрт? Если это шутка, то гасконец зашёл слишком далеко! Такие шутки можно без последствий шутить с Портосом. С Арамисом – и то сомнительно. Удовольствие пару минут полюбоваться его смущённым румянцем не стоит, чтобы терпеть последствия его обиды. А обижаться Арамис умеет, и бывает в этом состоянии совершенно непереносим. Нет, он не скандалит, но его безукоризненная вежливость вкупе с этим голосом (бр-р, словно мокрым пальцем возят по стеклу!)… Даже с Арамисом такие шутки были бы неуместны. Но чтобы притащить даму к Атосу! Да что он себе думает, этот болван!
И тут Атоса словно окатило ледяной водой. Вот уж кем гасконец точно не был, так это болваном. И прекрасно понимал, КАК обитатель улицы Феру способен отнестись к неуместному вторжению. И никогда не стал бы рисковать той ниточкой взаимной симпатии, которая начала завязываться между ними. Это странно, гасконец – почти мальчик, но с Атосом он сближался куда быстрее, чем с остальными.
А это значит, происходящее – совсем не шутка. Ладно, допустим, юноша влюбился первый раз в жизни, потерял голову и потащил предмет своей страсти на первое свидание. Атос мог поклясться, что ещё утром сердце юного друга было совершенно свободно. Но почему он не привёл даму к себе на улицу Могильщиков?
Был только один ответ, была только одна дама, которой не следовало гостить в квартире господина д’Артаньяна. Это пропавшая жена квартирного хозяина, та самая камеристка королевы. О которой справлялся сам граф Рошфор, если вы случайно забыли. И если д’Артаньяну каким-то чудом удалось сдержать своё обещание и освободить её, куда ещё он мог повести беглянку? В близкое и надёжное место, где её не станут искать. Чёрт, это неуместно, но лестно!
Атос отступил на противоположную сторону улицы и попытался разглядеть силуэт, мелькавший за окном. Вероятно, его движение встревожило таинственную незнакомку, потому что ставни неожиданно захлопнулись, только подтвердив его опасения.
Мушкетёр прислонился к стене. Итак, что теперь? Если всё, что он навоображал себе, стоя под окнами, хотя бы частично было правдой, задуманный разговор с гасконцем становился жизненно необходимым. Но где сейчас может быть этот искатель приключений? Самая скверная возможность заключалась в том, что мальчишка вернулся к себе. Эту возможность следовало отмести в первую очередь, как ни была она невероятна.
Атос развернулся и решительно зашагал на улицу Могильщиков.
В доме господина Бонасье было тихо. Окно же д’Артаньяна светилось. Мушкетёр забарабанил в дверь, отодвинул отворившего ему Планше и в два прыжка взлетел по лестнице, переведя дух только посреди гостиной. Вопреки опасениям, гасконца в квартире не было.
Лакей последовал за торопливым гостем, нисколько не удивившись.
- Его нет, господин Атос. Увёл её, велел предупредить вас всех и…
- Госпожу Бонасье?
- Её, сударь. Видели бы вы, как он тут всех раскидал! Даром, что ростом мелкий. И этот удар, что господин Портос давеча показывал, ох, как к месту пришёлся!
Решительно, этот Планше говорил слишком много.
- Давно?
- Нет, сударь, совсем недавно. И часа не минуло.
Атос прошёлся по комнате, собираясь с мыслями. Так, мальчишке хватило ума, чтобы скрыться из дома немедленно. Потому что если его арестуют… да, господину кардиналу недолго пришлось смотреть не в ту сторону. Мушкетёр ощутил приступ бессильного гнева, когда подумал о забавах особ из высшего света, за которые юный провинциал должен поплатиться головой.
В углу за камином обнаружилась дыра в паркете. Вот, значит, каким образом гасконец узнавал, что делается у соседей. Молодец! Не очень пристойно, но действенно.
- Куда направился твой господин, Планше?
- Не знаю, сударь. Торопились очень.
- Ещё бы, - хмыкнул Атос про себя.
И в этот миг в квартире Бонасье раздался резкий шум, и сразу несколько кулаков ударили в двери д’Артаньяна.
- А, т-твою… - мушкетёр всё же выговорил вслух те фразы, которые весь вечер просились на язык.
- Полиция, сударь? – ахнул Планше.
- Вот именно.
- И что мы теперь…
- Ничего. Откроешь, пока не выломали дверь. Ты – недотёпа и олух. Я ничего не знаю. Твоёму господину никак нельзя оказаться в Бастилии. Вниз, быстро!
Гримо бы понял всю пьесу, которую он изложил со спартанской краткостью. Но что из этого дошло до Планше?
Атос с размаху бухнулся в кресло, лихорадочно размышляя, как сделать позу более непринуждённой. Надо чем-то занять руки, которые вдруг не к месту задрожали. Что это на столе? Книга, отлично! Что? Ронсар???
В этот миг полицейские ворвались в гостиную.
- Чем могу служить, господа? – бросил Атос через плечо.
К своему великому облегчению он заметил, что Планше, впустив служителей закона, занял позицию у камина, иными словами, над самой дырой. И оба они были сама невинность. Если бы ещё в действительности д’Артаньян ни в чём не был виноват!
И всё же нельзя дать им возможность осмотреть квартиру. Дыра в паркете – практически приговор. Как же быть?
Офицер стражи сам подсказал ему выход:
- Вы господин д’Артаньян?
Говорить правду было немыслимо, врать не хотелось. Что бы такого сделать, чтобы оказаться невинным, как младенец, но не дать им возможности усомниться в его вине? Ишь, напряглись, как кошки. Не любят судейские военных. Ох, не любят!
Атос выпятил губу и презрительно процедил:
- Вы так полагаете, болваны?
- Ах ты, сволочь! – задохнулся от гнева офицер. – А ну, ребята, бери его!
Ребята ухнули и навалились. Мушкетёр зашипел от боли, когда ему вывернули руки. Да, на снисхождение рассчитывать не приходится. Посопротивляться или не стоит?
Когда его выволакивали на лестницу, он бросил взгляд назад. Планше энергично кивал ему, всем своим видом показывая, что понимает.

* * *
Комедия «Судейские против военного» имела ещё пару актов и состояла главным образом из различного рода оскорблений, которыми Атос изобретательно поливал стражу, не давая ей возможности остыть и опомниться. Изображая бессильный гнев, он всячески избегал ответов на любые вопросы. Зато полицейские узнали о себе много нового. В результате никто из тех, кто производил арест, не заподозрил, что строптивый солдат - не тот, кого им поручено было схватить.
Мушкетёр никогда бы не подумал, что способен ломать такую комедию. Это было ниже достоинства не только графа де Ла Фер. Так никогда не поступил бы даже Атос. Но весь фокус состоял в том, что нынче в Фор-Левек угодил вовсе не Атос. Был арестован шевалье д’Артаньян, а от этого провинциала ещё не того можно ожидать.
И лишь когда тяжёлая дверь камеры захлопнулась, Атос получил возможность перевести дух и подумать над тем, что же у него получилось.
В камере было очень тихо, очень холодно и очень темно. Холод он ощутил почему-то сразу. Или просто его пробрал нервный озноб? Атос нашёл глазами светлый контур зарешеченного окна и уставился в него, не в силах заставить себя сделать хотя бы шаг в эту темноту. Итак, сегодня он защитил д’Артаньяна. Но какой ценой? Стоит ли мальчишка этой цены? И что теперь будет с ним самим?
Неожиданно для себя мушкетёр обнаружил, что вовсе не горит желанием кончить жизнь на плахе. Как не опостылела ему эта жизнь стараниями Анны, оказывается, не всякая смерть его устраивает. Он без того уже извалял в грязи родовое имя, чтобы позволить пачкать его обвинениями в государственной измене.
Впрочем, это вовсе не граф де Ла Фер оказался заперт в этих стенах. Стражники были посланы арестовать д’Артаньяна и они арестовали д’Артаньяна. Мало ли чьё тело занимает в данный момент пространство, если в документах иное записано? Тем более что ничего дурного с этим телом пока ещё не происходит.
Теперь уже ничего не зависело от самого Атоса. Теперь можно было только надеяться на сметливость и верность Планше, который дождётся хозяина. На изворотливый ум д’Артаньяна, который сообразит, как доказать свою невиновность. И на благородство господина де Тревиля, который, может быть, решит не стоять в стороне и возьмёт на себя защиту юного земляка. Атос очень рассчитывал, что капитан, вопреки своим расчётам, посвятит гасконца хотя бы частично в то, о чём рассказал мушкетёру нынче вечером.
А пока надо быть д’Артаньяном. Странный он субъект – этот д’Артаньян, право слово! Кто он, каков он есть? Неглупые люди, служащие Его Высокопреосвященству, убеждены в том, что это невозможно опасный хитрец и храбрец. Капитан мушкетёров почитает его карточным дураком, неожиданно всплывшим в чужой большой игре. А сам Атос, кем он считает молодого человека?
Положительно, в д’Артаньяне было много такого, что привлекало к нему сердца. Но был и обиженный Портос, и его обида развлекала гасконца. Не достойно благородного сердца! Было пытливое любопытство, с которым юноша выведывал чужие секреты. Когда Атос заметил это, он дал себе слово, что о его секретах д’Артаньян не узнает ни в каком случае. Очень не хотелось попасть в зависимость от его цепкого ума и не менее цепкой воли. Не станется ли так, что люди, окружающие его, станут для молодого провинциала лишь ступеньками лестницы, ведущей наверх – к намеченной цели. Какова эта цель, д’Артаньян и сам ещё не представляет вполне отчётливо. Но это очень высоко.
И тут Атос устыдился своих мыслей. Ангел говорил, что эта дружба послана ему небом. Значит надо идти ей навстречу, надо раскрыть ей своё сердце, не заботясь ни о чём.. Не отшатнулся бы сам гасконец, узнав о мерзких тайнах, что пятнают воспоминания мушкетёра? Так, может быть, вся штука в том, чтобы самому оказаться достойным обещанного чуда. И уповать на то, что его дружба в той же мере нужна молодому человеку. И что эта дружба способна очистить их сердца.
И это значит, что он напрасно усомнился. И всё, что он сделал сегодня, было правильным. И маленький ангел говорил ему, что д’Артаньян – его лучший друг.
Интересно, - подумалось ему. – Знает ли об этих немыслимых делах, об этой головоломной истории тот человек, который напишет о них через две сотни лет? Знает ли он, как нынче вечером поступит мушкетёр Атос? Если сам Атос не знал этого, не был уверен в своей правоте? И знает ли об этом его барышня-ангел?
Глаза привыкли к темноте, или близилось утро и окно стало давать больше света? Контуры стен проступили полумраке. В углу Атос различил что-то похожее на кровать, и это что-то уже не внушало ему прежнего отвращения. Глубоко вздохнув, словно ступая в ледяную воду, он сделал шаг по направлению к ней.


Господа, мучимая совестью, выкладываю окончание главы прямо из-под клавы. Ежели где накосячила, большой пардон, а ежели кто на это укажет - большое мерси!

 Отправлено: 07.02.11 21:35. Заголовок: Ангел для героя

Период застоя окончился.! После такого заряда вдохновения ,что вы получили ,вы просто обязаны писать ,писать и писать.

 Отправлено: 08.02.11 05:16. Заголовок: Жду ещё!!!!!!!!!!!!!..

Жду ещё!!!!!!!!!!!!!!!! А это-бесподобно!

 Отправлено: 08.02.11 05:31. Заголовок: Спасибо, коллеги! За..

Спасибо, коллеги! Заряд вдохновения таки да, имеет место быть. Но и дел накопилось за месяц без малого - прорва. Так что в ближайшем будущем продолжения не обещаю. Поглядим, что раньше вылезет - новая глава или путевые заметки? Вроде, этого тоже ждут. Нет?

 Отправлено: 08.02.11 08:38. Заголовок: Ангел для героя

Не обольщайтесь -ждут и того и другого.