Отправлено: 05.04.10 14:24. Заголовок: Житие НЕсвятого Рене. История тринадцатая

Ну вот - добрались до продолжения. Это уже не переделка, а новый текст.
Наберитесь терпения: будет долго. Но - интересно.

 Отправлено: 02.08.10 14:30. Заголовок: - Я тоже на это наде..

- Я тоже на это надеюсь, но буду рада и дочери! – ответила герцогиня.
- Господь сам предусматривает, кем наградить супругов, - аббат разглядывал кружево, которое получалось у мадам Конде. Вид у священника был самый постный. – Сын – это продолжение рода, наследник. Но не меньше следует радоваться и появлению дочери, потому что хорошая дочь – утешение для родителей.
- Я желал бы иметь сына, - герцог не допускал иных вариантов. Постепенно напряжение, которое он испытывал, стало слабеть. Жена фактически поклялась ему в верности… теща займется восстановлением доброго имени семьи Конде. Будет ребенок? Отлично. Для того он и женился, чтобы молодая жена рожала детей. Ему и так несколько раз уже намекали на то, что она не слишком стремится выполнять свое природное предназначение. Уже год замужем – и ни малейшего намека на беременность. Герцог повеселел и даже замурлыкал себе под нос какой-то мотивчик. А Мари… что Мари? Мадам де Монбазон ревнует – только и всего.
- Молитесь Господу о сыне! – все тем же постным, слегка назидательным тоном промолвил аббат. – Я отправляюсь на службу и буду сам молить Пресвятую Деву и святых покровительниц Анну и Женевьеву о благополучном развитии плода. Сударыня, я оставляю вас. Надеюсь заехать вечером и осведомиться о состоянии вашего здоровья. Если дела задержат меня, отправьте записку моему лакею. Я буду ждать и волноваться…
Аббат раскланялся и покинул комнату.
- Он суров к вам, милая моя? – вдруг спросил герцог.
- Он справедлив… - тихо отозвалась герцогиня.
- Он хороший пастырь! – не терпящим возражения тоном подытожила принцесса. – Лонгвиль, оставьте нас, пожалуйста. Полагаю, что мы выяснили все, что касалось вас. Я бы хотела поговорить с дочерью наедине.
Герцог с готовностью раскланялся. Общество принцессы Конде несколько тяготило его. Он знал, что Шарлотта-Маргарита его недолюбливает.
Дверь закрылась. Женщины остались одни.
- Матушка, и что теперь делать?
Шарлотта-Маргарита отложила в сторону кружево, подсела на кровать к дочери.
- Ты была искренней, когда говорила про Колиньи?
- Да, матушка. Вполне. Но разве вы сомневались в этом?
- Совсем не сомневалась и спросила только для того, чтобы окончательно удостовериться в твоей искренности. Про вас с графом Колиньи действительно много сплетничают. Ты слишком приблизила его к себе.
- Скорее, он выдает желаемое за действительное! – с досадой сказала молодая герцогиня. Она почувствовала себя лучше, и теперь ей вовсе не хотелось лежать. Но врач велел хотя бы сутки провести в постели. – Матушка, передайте мне кусочек индюшатины.
Принцесса улыбнулась.
- Ты ее никогда не ела.
- Теперь ем. Не поверите, матушка: я мечтала об этом кусочке три дня!
- Стоило так долго ждать?.. Но я выгнала герцога не затем, чтобы рассуждать с тобой об индюшатине. Об этом у нас еще будет время поговорить; я корю себя за то, что раньше не вела с тобой подобных разговоров. Монахини, полагаю, тоже молчали. Стало быть, ты совсем мало знаешь о положении, в котором оказалась.
Некоторое время мать смотрела на то, как дочь с отменным аппетитом уплетает мясо.
- Все будет хорошо, поверь мне! – с неожиданной нежностью сказала принцесса. – Я сумею тебя защитить. Любая мать может ругать свое дитя, но когда ему грозит настоящая опасность – превращается в коршуна.
Анна-Женевьева порозовела от удовольствия.
- Матушка, вы пойдете к королеве? Правда?
- Конечно, дитя мое. Когда недостойные люди стремятся опорочить честь нашей семьи, нужно действовать смело и решительно. В сущности, дело даже не в тебе. Фарс, который разыграла толстуха Монбазон, направлен на нас всех. На меня, на твоего отца, на твоего брата… Я в отличных отношениях с ее величеством. Теперь вернулась мадам де Шеврез, а она не из тех, кто будет мириться с потерей влияния на ее величество. Их с Анной связывала многолетняя дружба…
- А теперь?
- Теперь? – принцесса вернулась к кружеву и возобновила работу. – Теперь все иначе. Я уже говорила о том, что интересы ее величества – наши интересы. Вернулось из изгнания много знатных людей, имевших в свое время влияние и политический вес. Они не хотят признать, что их время прошло. Все думают, что если нет Ришелье, то возможен возврат к прошлому… Взять хоть Бофора. Крикун и фат. Он считает себя обделенным, обманутым. Он хотел бы возглавлять регентский совет. Он жаждет власти и пытается обольстить ее величество.
- Похоже, он только и умеет, что обольщать! – герцогиня презрительно улыбнулась.
- То, что хорошо с рыночной торговкой, не подходит к самой влиятельной властительнице Европы. Анна полна благоразумия. Мы будем поддерживать ее и помогать Мазарини, девочка моя. Я говорю тебе об этом прямо. Монсеньор Джулио имеет много недостатков, но он все же лучший из возможных вариантов. Королева всецело ему доверяет и попросила меня помочь своему первому министру. Кардинал мил, любезен и хитер. Конде имеют право занять французский престол. Твой брат только что покрыл себя величайшей воинской славой. Мы не будем лезть в заговоры…
- Матушка, разве есть какой-то заговор?
Шарлотта-Маргарита задумчиво отложила в сторону иголку и прикрыла глаза.
- Заговоры существовали, существуют и будут существовать. Только тебе совершенно не нужно размышлять об этом. Твои мысли должны быть направлены на то, чтобы маленькое существо, которое живет в тебе, вовремя появилось на свет. Более важной заботы у тебя просто нет и быть не может… А политика… политикой предоставь заниматься тем, кто искушен в этом.
Принцесса помолчала некоторое время, затем продолжила все тем же спокойным, ласковым тоном:
- Еще месяц или даже два ты можешь появляться в свете. За это время можно привести в порядок какой-то из ваших загородных замков, и ты переедешь туда. Я приглашу свою портниху. Нужно пересмотреть твой гардероб…

 Отправлено: 02.08.10 16:12. Заголовок: *** - И что сказала ..

***
- И что сказала ее величество? – аббат лениво перебирал локоны лежащей рядом женщины.
Мари больше ни разу не допускала ошибки, которая едва не стоила ей слишком дорого: когда аббат открывал поутру глаза, его возлюбленная уже не спала. Лицо ее горело свежим румянцем, она успевала привести себя в порядок и выглядела как обольстительнейшая из красавиц. Кожа ее вновь стала гладкой, ровной и на ощупь напоминала дорогой атлас. Видимо то, первое впечатление, неприятно поразившее аббата, во многом было следствием долгой и трудной дороги. Герцогиня предприняла все меры для того, чтобы сохранить славу первой придворной красавицы – и преуспела в этом.
- Она? – Мари дернулась, вспомнив недавнюю обиду. – Она была надменна со мной! Когда я попыталась ей напомнить, сколько раз страдала за ее интересы, Анна только пожала плечами и велела мне быть благоразумной! Точно маленькому ребенку! Мне показалось, что она…
- Боится вас? – подхватил аббат.
Мари кивнула.
Свидание, о котором она так мечтала, состоялось два дня назад. Анна приняла старую подругу настороженно. Мари только теперь начинала понимать все то, что во время путешествия к Парижу говорил ей принц Марсильяк. Уважать первого министра, проявлять почтение к королеве, не пытаться интриговать, не донимать ее величество просьбами о милостях…
- Почему она так выделяет этого итальянца? Он пригож – правда. Но этого мало! Взять хоть Бофора: он королевской крови, имеет влияние, народ его на руках готов носить…
Аббат зевнул. Для него все было очевидно.
- Они любовники, моя дорогая.
Мари замерла. Затем расхохоталась.
- Аббат, вы с ума сошли! Они? Да знаете ли вы, что Мазарини вчера весь вечер провел у меня и пытался за мной ухаживать! Поверьте, если бы я не презирала его настолько…
- Мари, Мари! Вам по-прежнему двадцать лет! Неужели вы не понимаете, что это обычная хитрость? А вы попались на нее как неопытная девчонка!
- А вы ревнуете! – герцогиня хохотала.
- Мари, - Арамис с досадой отстранился. – Я сам их видел! Сам – понимаете? Они уже несколько лет близки и прекрасно находят общий язык! Вы когда-нибудь были влюблены по-настоящему? На что вы способны, чтобы удержать мужчину, которого любите? Про вас – не знаю, а про Анну могу сказать совершенно точно: женщина, которая так пылко полюбила уже в зрелом возрасте, может пойти по трупам, чтобы сохранить возлюбленного!
Герцогиня оборвала смех.
- Вы так уверенно рассуждаете о женских особенностях, аббат… Может быть, я еще услышу вашу проповедь?
- Послезавтра, церковь Святого Людовика в Маре, - без тени улыбки сказал Арамис. – Я буду проповедовать о смирении и сострадании. Хотя после разговора с вами склонен сменить тему и поговорить о дальновидности и осторожности.
- Полноте, аббат…
- Вы называете меня аббатом даже в постели – значит, я все же стал священником.
Мари посмотрела на него пристально.
- Нет, Рене, – тонкие и по-прежнему восхитительной белизны пальцы потянулись к локонам аббата. – То, что ты принял сан, совсем не отменяет того, что ты – мужчина…
Аббат не сопротивлялся. Но и не поощрял свою нежную подругу. Ему было не до любви.
- Скажи – чего ты хочешь?
Она ответила гортанным тихим смешком:
- Тебя…
- Я не о том! Поставим вопрос иначе: чего ты хочешь добиться от королевы?
- Я желаю вернуть ее дружбу.
- И только?
- Моя подруга… моя лучшая подруга не может отказать мне в выполнении маленьких любезностей.
- Маленькая любезность? Что вы под этим подразумеваете? Отстранить Мазарини от должности только потому, что он за вами ухаживает? Назначить первым министром Бофора?
- Бофора? Это уже не маленькая любезность! – пальчики герцогини вырисовывали на груди аббата затейливый узор. – Нет, я всего лишь попрошу вернуть своего увальня.
- Вы о Шатонефе?
- Что за ревнивый тон, милый мой? Мы же договорились не ревновать друг друга.
- Это не ревность, это удивление.
- Удивление? Разве Шатонеф не заслужил помилования? Он знатного рода и оказал Франции немало услуг…
- Согласен. До тех пор, пока не связался с вами!
Мари опять рассмеялась.
- А вы стали ядовито кусаться, аббат! Где смирение, которое приличествует священнослужителю?
- Быть священником не означает стать болваном. Дело только в Шатонефе?
- Дело, может быть, еще в трех-четырех моих давних друзьях, которых я хотела бы вознаградить за лишения. Они заслуживают более высокого положения.
- Попытайтесь, герцогиня! Попытайтесь… - аббат встал и начал собирать разбросанную по полу одежду. Черт, что за мода: безумствовать как молодожены? При этом он прекрасно понимает, что уже не любит Мари. Но отказаться от того, что она с такой готовностью предлагает – невозможно… у него нет сил на это. Лучше связь с давней любовницей, чем новое увлечение. Здесь его оправдывает хотя бы факт длительного знакомства…
- Ты уходишь? – лицо Мари приняло страдальческое выражение. – Рене, но…
- У меня служба.
- Ты сказал, что проповедуешь послезавтра!
- Послезавтра я проповедую в церкви, куда можешь появиться ты. Завтра моя очередь проповедовать в нашей общинной церкви. Я должен подготовиться. Знаете, герцогиня, я не настолько циничен, чтобы идти проповедовать прямо из вашей постели…

 Отправлено: 02.08.10 16:23. Заголовок: Он возвращался к себ..

Он возвращался к себе по улице, надвинув шляпу на глаза, и благодарил Бога за то, что еще не поздний час. Навстречу шли редкие прохожие. Лето – темнело поздно. Аббат не выпускал из пальцев рукоять стилета, спрятанного под одеждой: духовному лицу не подобает носить оружие, но только сумасшедший или блаженный отправится из дома без хорошего кинжала.
Он не сумасшедший и не блаженный. Попытки Мари вернуть былое просто смешны. Герцогиня, похоже, запуталась окончательно, и не желает признавать очевидные вещи. Он заподозрил ее в излишней самоуверенности еще в Мадриде. Тогда она не знала о том, что королева объявила о своей беременности. Сейчас она не поверила его признанию: королева и Мазарини – любовники. Она смеялась! Он еще и еще раз повторит ей об особенных отношениях между ее величеством и первым министром. Если она так и не прислушается – пусть пеняет на себя. Пока что он, аббат д`Эрбле, не враг Мари де Шеврез. Но может статься…
Что «может статься», он подумать не успел. Не потому, что появилась какая-то опасность. Просто из переулка вынырнул Базен. Лицо толстяка было встревоженным:
- Господин аббат, господин аббат! Вас просил разыскать его преосвященство Бове… Вот записка…
Аббат отошел к дверям какого-то кабачка, над которыми горел фонарь. В зыбком свете он прочел следующее:
«Господин аббат, был бы рад видеть вас сегодня около десяти вечера у себя дома. Если вы не сможете явиться сегодня, завтра до полудня жду вас…».
- Епископ Бове? Ему-то от меня что надо? – пробормотал аббат.
- Так что, сударь? – Базен хлопал глазами.
- Я пойду, - аббат болезненно поморщился, приложив пальцы к левому виску. – Ступай домой, Базен, и жди меня.

 Отправлено: 02.08.10 16:50. Заголовок: Он страшно устал. Ра..

Он страшно устал. Разговор с мадам Конде, из которого она узнала о случившемся у герцогини де Монбазон. Разговор с Анной-Женевьевой – длинный и мучительный, потому что девушка смотрела на него доверчиво и искала заступничества, а он ей вынужден был врать. Впервые за все время их отношений между ними возникла фальшь. Такого не было даже тогда, когда они поневоле вынуждены были впустить в свой союз третьего… О муже не говорили, почти не упоминали о его существовании, но Мари…
Оправдывать себя не хотелось. То, что он себе позволяет - это прелюбодеяние. Он не любит Шевретту. Это циничное, рассудочное сожительство – по привычке, по памяти тела, которое слишком хорошо все помнило… Трудно устоять перед женщиной, изучившей тебя наизусть – всего, до самых сокровенных уголков тела и души. Хорошо еще, что душа надела броню, которую Мари не в состоянии пробить. А тело… Он теперь знает, что плотское мало значит, когда нет душевной близости. Он не двадцатилетний мальчик. Завтра он к ней не пойдет. Не пойдет и послезавтра. Он теперь способен на это. Пока она сама за ним не пришлет, пусть и не надеется…
Он больше не думал о Шевретте. Он пытался угадать: зачем скромный аббат так срочно потребовался епископу? Бове желает предложить ему место главного викария? Бове… один из «давних друзей», которым Мари желала бы оказать «маленькую услугу». Какой милости от королевы может искать Бове? Стать кардиналом? Занять место при дворе?
Теряться в догадках пришлось недолго.
Его прибытия действительно ждали, только слуга был несколько удивлен тем, что аббат даже не приехал верхом, а явился пешком, как простой горожанин.
Арамиса провели в гостиную.
Аббат быстро окинул взглядом обстановку и усмехнулся. Епископский доход неплох, раз позволяет заказывать такую мебель. Стол изысканно сервирован – похоже, будут еще и на славу кормить. Сам хозяин принимает гостей. Принц Марсильяк… граф де Монтрезор… граф де Бетюн… господин де ла Шартр… сплошь мужское общество. Ни единого женского лица. А он готов поклясться, что минуту назад женщина в этой гостиной присутствовала! В воздухе витает аромат ее духов… и духи эти знакомы аббату. Иногда привычка к одному запаху, свидетельствующая об утонченном вкусе и элегантности, может сослужить плохую службу. Может быть, дама надеялась, что он забыл этот аромат – терпкий, пряный, волнующий? Аромат не для нежной блондинки – для темноволосой, зрелой женщины, отлично осознающей свою привлекательность…
- Добрый вечер, аббат! – поприветствовал его хозяин. – Вы как раз к ужину. Давайте присаживаться, господа. Никого не нужно представлять, все друг с другом знакомы? Ах, не все? Аббат д`Эрбле – господин де Ла Шартр, генерал-полковник швейцарской гвардии. Вы знаете, аббат – отставной военный!
- Неужели? – удивился Ла Шартр.
- Имел честь семь лет прослужить в мушкетерской роте де Тревиля, - аббат не счел нужным скрывать факт, который легко было установить.
- И сохранили прежние знакомства?
К чему бы этот вопрос?
- К сожалению, растерял все прежние связи.

 Отправлено: 02.08.10 18:13. Заголовок: - Не пора ли их восс..

- Не пора ли их восстановить, аббат?
Ага, вот и дама. Мило улыбающаяся и демонстрирующая полную приязнь.
- Добрый вечер, герцогиня.
Говорить с Мари де Монбазон после вчерашней выходки не хотелось. Но аббат усилием воли изобразил любезную улыбку.
- Господа, к столу, - епископ сделал широкий жест рукой.
Кормили действительно на славу. Аббату есть не хотелось, но, посмотрев на первую же перемену блюд, он понял: не откажется ни от чего, просто ограничится кусочком одного, ложечкой другого. Давно он не присутствовал на званом ужине, устроенном с такой изысканностью и пышностью. Неужели доход епископа действительно позволяет так тратиться? У Конде так не кормят. Впрочем, что сравнивать. Принц последние годы одержим страстью к экономии во всем.
Принцип отбора гостей аббат выяснил быстро. Все они были из «обиженных». Кто-то долгие годы провел на чужбине, кто-то потерял должность, кто-то не получил от сильных мира сего заслуженную награду. И еще – все до единого были из круга общения Мари де Шеврез.
Все это наводило на мысль о назревающем заговоре. Вот только о деле не говорил никто. Милые светские пустяки. Если политические вопросы и возникали в беседе, то лишь самые незначительные. Насколько крепко Мазарини держится за власть? Если королева вдруг переменит свое решение, кто способен занять его место?
- Бофор недоволен, - сказала, наконец, Мари де Монбазон. Герцогиня отложила в сторону вилку и вытерла руки салфеткой. Лицо женщины, освещенное пламенем свечей, казалось необычайно выразительным. Сейчас «толстуха Мари» не думала о любовных шашнях. Она была поглощена честолюбивыми мыслями. И мужчины, сидевшие в комнате, вполне разделяли ее стремления.
- Не только Бофор, - заговорил епископ. – У многих есть причины быть недовольными. Каждый из нас оказал ее величеству услуги, за которые вправе ожидать вознаграждения. Вместо этого ее величество показывает, что ей неприятно говорить на такие темы. Я не склонен считать ее неблагодарной. Просто она мягкосердечна и легко поддается чужому влиянию.
- Мазарини? – спросил граф де Монтрезор.
- Очевидно, корень зла в нем! – вздохнул епископ.
Заговорили все. Разом. Шевретта предлагает на роль первого министра своего ставленника, бывшего хранителя королевской печати де Шатонефа. Бедняга десять лет отсидел в Ангулемском замке, который немногим отличается от тюрьмы.
Бофор должен стать самым значимым лицом при дворе после королевы. Франсуа тоже немало пострадал – а ведь он королевской крови. Хоть и бастард. Но все лучше, чем эти несносные Конде со своими претензиями. Ханжа, сын ханжи и дочь ханжи. Правда, сын ханжи держит в руках всю французскую армию. У него теперь собственная слава: юный полководец, надежда нации.
- Я не намерен терпеть владычество этот итальянца. Кто он такой? – возмущался де ла Шартр. – Я берусь привлечь герцога Энгиенского на нашу сторону!
Аббат аккуратно промокнул губы салфеткой.
Если есть «наша» и «чужая» сторона, то это точно начало заговора. Собрались недовольные, они подбадривают друг друга, чтобы составить план действий.
Но он не хочет принимать в этом участия.
Если принцесса Конде подчеркивает, что интересы королевы воспринимает как собственные, то он и подавно не будет ставить интересы дома Конде выше собственных. Он и так достаточно грешен. И будет благом, если молодая герцогиня де Лонгвиль никогда не узнает, что аббат почти каждую ночь проводит в обществе мадам де Шеврез. В нынешней ситуации это выглядело бы как двойное предательство. Шевретта, Монбазон… «Чужая» сторона.
- Извините, я не слишком хорошо себя чувствую, - аббат поднялся с места и виновато склонил голову. – Вынужден удалиться. Разумеется, я тоже не намерен терпеть Мазарини. Это унизительно для французского дворянства.
Ну вот. После этой фразы, которая ни к чему не обязывает, все решат, что он "свой".
- Я не сомневалась в вас, аббат! - Мари де Монбазон многозначительно улыбнулась.
Он улыбнулся в ответ...

 Отправлено: 03.08.10 14:52. Заголовок: *** - Я опять побыва..

***
- Я опять побывала у королевы, - сказала Мари.
- Я вижу, - с сочувствием сказал аббат, целуя протянутую герцогиней руку. – Вы плакали? В чем причина?
Мадам де Шеврез глубоко вздохнула.
- Она не доверяет мне. Она стала другой. Вы говорили мне об этом. И не только вы. Мне об этом твердят все. Но я не желаю ей ничего дурного! Я всего лишь посоветовала приблизить ко двору беднягу Шатонефа! Он так страдал, теперь самое время как-то вознаградить его за перенесенные мучения.
«Вы-то его вознаградите… по-своему» - подумал аббат, наблюдая за тем, как Мари примеряет серьги.
- Вы наблюдали за тем, как вернулся герцог Энгиенский? Это мальчишка…
- Этот мальчишка спас Францию от испанского нашествия, - спокойно ответил Арамис, разглядывая большой рубин, поблескивающий в искусном переплетении золотых нитей, - Он действительно гениальный полководец.
- Вы поете с чужого голоса, аббат! – Мари, не скрывая раздражения, выхватила у него украшение. – Говорите вы, а я слышу интонации мадам Конде. Она вечно превозносит своего Луи.
Аббат взял из шкатулки кулон, принялся крутить в пальцах.
- Я имею свое мнение, мадам. Если оно совпадает с мнением ее высочества – не моя вина.
Герцогиня отбросила в сторону и серьги с рубинами. Ими тут же завладел аббат. Мари смотрела на него широко распахнутыми глазами.
- Может, вы неравнодушны к этой девчонке?
- Какой? – аббат любовался драгоценной безделушкой. – Мари, где вы заказывали такую прелесть?
- Я говорю про мадемуазель де Бур… черт, всегда ошибаюсь! Она же теперь замужем. Герцогиня де Лонгвиль, конечно.
- Мадам де Лонгвиль, одна из моих духовных дочерей?
- Нахалка, сожительствующая со своим старшим братом, - отчеканила Мари. – Знаете, милый мой, у всего есть предел. У бесстыдства тоже.
«Кто бы говорил…» - аббат не мог погасить тень усмешки, мелькнувшую по губам. К счастью, Мари, раздраженная, порывистая, желающая на ком-то сорвать свою злость и отчаяние, ничего не заметила.
- Вы не в настроении сегодня, - аббат сделал вид, что хочет уйти. – Я, пожалуй, загляну позже.
- Нет уж, сделайте милость – останьтесь! – герцогиня больно схватила его за запястье, притянула к себе – так резко, что аббат едва устоял на ногах. – Меня бросили все, теперь еще и вы последуете общему примеру?
- Мадам, я не хочу тратить нервы на выяснение отношений. Да, мадам де Лонгвиль входит в число моих духовных дочерей, потому что так пожелало мое начальство. Не я выбирал себе паству. Не я распоряжаюсь тем, где и когда буду проповедовать. Я даже вынужден жить в особняке Конде как какой-нибудь лакей, потому что исповедую и принца тоже. Он частенько вызывает меня просто побеседовать от скуки. Не думаете ли вы, что иная причина, кроме желания получать хоть какие-то деньги за свое ремесло, удерживает меня? Плюс обязанности, возложенные на меня Орденом. Я беден, Мари. Я еще беднее, чем в те времена, когда мы познакомились.
- Я тоже небогата… - Мари разглядывала лицо аббата так, словно впервые его видела. – Но это поправимо.
- Неужели вы возьмете деньги кардинала?
Мари метнула в любовника гневный взгляд. Ноздри герцогини раздулись и затрепетали.
- Я?! Мне – что-то принимать от человека, который носит фамилию Маццарини? Да еще в качестве милости?
- Простите, мадам, - смиренно повинился аббат, склонив голову.
Мари вернулась к выбору драгоценностей.
- Я не настолько обеднела, чтобы занимать деньги у итальянца, - сухо сказала герцогиня. – Вот еще один вопрос, на который королева не дала ответа: когда мне вернут доходы с моих поместий. Согласитесь, я имею полное право знать об этом.
- Несомненно, герцогиня.
Мари, наконец, остановилась на великолепных серьгах с сапфирами и алмазами, подобрала ожерелье из того же комплекта.
- Аббат, вы сами виноваты. Говорите мне глупости, и желаете, чтобы я сохраняла спокойствие.
- Мадам, могу упрекнуть вас в том же.
Мари улыбнулась и протянула аббату руку для поцелуя. Рука зависла в воздухе: аббат поднялся, обошел вокруг кресла, где сидела Шевретта, обнял женщину сзади. Затем его руки легко скользнули на шею герцогини.
- Вы невозможно напряжены… так и до болезни недалеко. Позвольте, я немного расслаблю вас. Этому способу меня научили в одном итальянском монастыре, где жили превосходные переписчики. Они и сейчас без работы не сидят. Труд у них кропотливый, приходится много сидеть в неудобной позе. Мышцы шеи затекают, и тогда они делают друг другу массаж…
Мари прикрыла глаза.
- Расскажите мне что-нибудь интересное, отвлеките меня от мрачных мыслей…
Он рассказывал ей про Италию. Про потемневшие от времени стены монастырей, про чудесные внутренние дворики, в которых так приятно сидеть с книгой в жаркий полдень. Про ярко-лазурное небо, про ласковые волны моря. Про людей, которые поют как птицы, встречая рассвет и провожая день. Воспоминания доставляли удовольствие.
Мари действительно расслабилась. Задышала ровно и глубоко. Прекратила сжимать пальцами подлокотники.
- О чем вы договорились с ее величеством? – вопрос был задан тем же тоном, с той же интонацией, что и весь предыдущий рассказ.
Мари сонно пробормотала:
- Она просит, чтобы я способствовала началу мирных переговоров с Испанией. Филипп желает, чтобы именно я стала посредницей, он доверяет мне, вы сами знаете… Рене, как я должна поступить? Я не могу принять решение. Мне никто не даст добрый совет…
- Примите условия, герцогиня. Примите. Ваше согласие ни к чему вас не обязывает, но дает время присмотреться и выбрать наилучший вариант поведения в нынешних условиях. Докажите Анне, что вы действительно не желаете ей зла, - голос аббата стал нежным, густым, бархатным. Руки продолжали колдовать, только с шеи они переместились на затылок Мари, расплетали тяжелые пряди, вынимали заколки. Головная боль ослабевала, распущенные волосы падали на плечи шелковым потоком.
- Я… подумаю, - сказала Мари. Глаза герцогини влажно блестели. – Рене, милый, завтра вам не нужно проповедовать? Нет? Тогда вы останетесь? Я хочу, чтобы вы остались…
- А Марсильяк? Куда мы денем его?
Мари хрипловато рассмеялась.
- Ревнуете к призракам? Мне приятно…

 Отправлено: 03.08.10 15:50. Заголовок: Несколько позже, ког..

Несколько позже, когда часы пробили полночь, Мари встала, закуталась в простыню и пошла в соседнюю со спальней комнату. Вернулась она с вином и бокалами.
- Прекрасное вино, милый мой. Сейчас мы его оценим.
- Анжуйское? – аббат перехватил бутылку и принялся откупоривать ее. – У меня есть легкое предубеждение по поводу этого вина. Не конкретно вашей бутылки, а против анжуйского вообще. Когда-то одна прекрасная белокурая женщина попыталась отравить нас с помощью анжуйского вина.
- Ее звали… - Мари наморщила лоб.
- Неважно, как ее звали. Ее больше нет на свете.
Мари задумчиво смотрела на аббата, который разливал по бокалам вино.
- Мы вместе третью неделю, а ты все еще ничего не рассказал о себе.
- Зато ты уже десять, если не больше раз, упрекнула меня в связях то с одной дамой, то с другой.
- Я ревную… - Мари забралась под одеяло и взяла бокал. – Я имею право ревновать тебя. Вот… кто тебе подарил этот крестик?
Аббат похолодел.
Он настолько привык к тому, что носит эту вещь не снимая… и что ее не видно под одеждой. Сейчас на нем не было даже рубашки. Пальчики Мари завладели жемчужной ниткой.
- Качественный жемчуг. Так кто?
- Хороший человек… на память.
Мари продолжала разглядывать крестик.
- Он бы больше пошел женщине… - глаза герцогини опасно поблескивали.
Арамис отвел руку герцогини.
- Этот человек спас мне жизнь в Тулузе.
Будь благословенна правда, сказанная не полностью и вне контекста! У него не сбилось дыхание, голос прозвучал тихо и серьезно.
- В Тулузе? Что тебе грозило?
Аббат взял ее пальцы, положил себе на висок. Мари тут же нашарила некую неровность, быстро развела прядки в стороны. Обнаружила белый длинный шрам, тянувшийся почти от линии, где заканчивается ухо к линии, где начинается бровь. Ахнула. Прикусила губу. Больше ничего не спрашивала. Только посмотрела с состраданием.
- Мне чуть не раскроили череп… я три месяца провалялся в постели.
- Ты ничего не написал мне об этом.
- Не хотел волновать. К тому же письма могли навести на след тех, кто желал меня убить.
Мари залпом допила вино. Прижалась к Арамису.
- Рене, ты можешь навести справки об одном человеке? Монастырские приюты, сами монастыри…
- Могу. Что за человек?
Мари смотрела на него не мигая.
- Ребенок. Сейчас ему должно быть девять лет.
Аббат среагировал не сразу: его одолевала сладкая дремота. Мари нашла время для просьбы. Как он час назад воспользовался тем, что она разомлела и потеряла контроль над собой, так и она безошибочно выбрала минуту, когда он вряд ли ей откажет.
- Ребенок?
- Да. Мой ребенок. Помнишь, я поручала тебе отвести мальчика в Рош-Лабейль? Священнику… отцу ребенка. Я вернулась. Я сама хочу воспитывать этого мальчика. Это мой сын. Он должен жить с матерью.
Дремота мигом слетела. В ушах противно зазвенело – это кровь прилила к вискам.
«Это мой сын…».
Он не ожидал, что она вспомнит.
Он прекрасно знал, что ему не нужно даже искать того самого мальчика. Достаточно открыть рот и сказать точный адрес.
- Я наведу справки, - сказал он. – Признаться, я и запамятовал за давностью лет… Я отвез его отцу, как ты просила. Больше я ничего не знаю об этом ребенке.
Он старался дышать глубоко и спокойно. Мари жалась к нему – и слышала каждый удар его сердца. Сохранять равнодушие и душевное равновесие… все прошло, она ни о чем не догадывается. А он скорее откусит себе язык, чем скажет правду.
- Ты действительно узнаешь? – с надеждой спросила она.
- Да, я узнаю…
«Но вы, милая моя, узнаете только то, что захочу сказать я…».
- Мне кажется, что тот… из домика… не был священником. Рене, это мог быть человек, который бы скрывался в той глуши, так же, как и я? Ведь ты не станешь отрицать, что иногда дворяне выдавали себя за священнослужителей?
- Почему ты так думаешь?
- Не знаю… - она пожала плечами. – Не могу объяснить. Мне было страшно, я хотела только покоя и утешения… Я сама теперь не помню. Но тогда я ощутила поддержку и тепло.
Даже спустя столько лет давняя душевная боль не потеряла остроты. Странно, что он сам очень редко вспоминал о том, что было. Ведь она почти полгода цинично врала ему. И раз сейчас говорит опять о Рош-Лабейле – значит, исповедь была правдива.
Своим ребенком нужно считать лишь крошечное существо, которое сейчас растет под сердцем у Анны-Женевьевы… Тот мальчик… нет, нет, не думать.
- Расскажи мне еще раз, – попросил он, превозмогая боль. – Если хочешь сама.
И она, вздохнув, рассказала. Путаясь в подробностях. Пару раз ему пришлось подсказывать ей: ту, мадридскую исповедь он помнил до мелочей. Она, ободренная поддержкой, тут же подхватывала нить рассказа и вспоминала тоже.
- Я прошу у тебя прощения… тебе было больно…
- Мне и сейчас больно… - глухо сказал он.
- Ты меня любишь?
- Ты сомневаешься? – ответ позволял не соврать, но и не сказать правду. Она рада была обмануться.
- Поверь: я сделаю все, чтобы излечить твою боль.
Часы пробили три четверти первого.
Мари опять потянулась за бокалами, отставленными в сторону.
- Никуда тебя не отпущу. Ты мой. Понял?
Аббат не ответил.
Мари разливала по бокалам вино.
- Прощу все, что угодно. - неожиданно жестко сказала она. - Только не смей влюбляться в эту девчонку де Лонгвиль.
- Ты уже который раз произносишь ее имя так, словно уверена, что меня с ней объединяет нечто большее, чем духовная связь.
Мари помолчала.
- Если я узнаю, что ты с ней… убью. И тебя. И ее. Слышишь - я убью вас обо...
Договорить аббат ей не дал. Обнял и стал зацеловывать запрокинутое лицо, искаженное страстью.
- Я - с тобой...

 Отправлено: 04.08.10 11:06. Заголовок: *** - Почему вы так ..

***
- Почему вы так не любите принцессу Конде? Она так мила, умна, спокойна, обладает множеством достоинств…
- Государыня, вам должно быть известно, что умные женщины редко находят общий язык, если у них нет общих интересов, - вздохнула Мари де Шеврез.
Как хорошо, что она последовала доброму совету, который ей дали сразу три мужчины! Иногда мнение представителей сильного пола стоит брать во внимание. Разумеется, королева не может просто так вернуть Шатонефа. Сейчас, когда Конде имеют сильные позиции при дворе, это было бы просто безумием. Та же Шарлотта-Маргарита тут же запротестовала бы: ведь именно Шатонеф возглавлял комиссию, которая отправила на эшафот братца принцессы, герцога де Монморанси! Дело давнее, но мадам Конде обладает хорошей памятью и все еще не простила гибели своего обожаемого родственника. В этой семейке, похоже, братья и сестры обречены слишком нежно и пылко любить друг друга. Анри и Шарлотта-Маргарита, теперь вот Анна-Женевьева и Людовик… Тронь одного – тут же другая поднимет бунт. Раньше Мари непременно прошлась бы по этому поводу и отпустила пару едких двусмысленных шуточек, но теперь, при нынешней Анне это опасно. Более того, это немыслимо. Разговор превращался в шахматную партию. Причем Анна играла крайне осторожно. Она предпочитала разговаривать исключительно на бытовые темы. Или размышляла о возвышенном.
- Мне бы хотелось, чтобы вы не ссорились.
- Я ни с кем не в ссоре, ваше величество. Это моя родственница, мадам де Монбазон, имела несчастье в неподходящий момент…
- Да, я знаю! – неожиданно жестким голосом ответила королева. – И я намерена предпринять самые решительные меры… Впрочем, оставим пока эту тему, я должна еще раз переговорить с принцессой, да и с мадам де Лонгвиль тоже. Бедная девочка!
В сад вывели гулять Людовика и Филиппа. Маленький король бежал впереди и криками подбадривал Филиппа, который явно не поспевал за старшим братом.
- Ваше величество, будьте осторожны!
От звуков этого голоса Мари вздрогнула. Прищурилась, глядя против солнца.
- Это Ла Порт? Я не ошибаюсь?
- Да, я вернула его. Теперь он занимает должность главного камердинера его величества. У него не самые простые обязанности, - королева улыбнулась и поманила венценосного сына рукой.
В течение четверти часа Мари была свидетельницей умилительной сцены: мать и дети общались. Филипп пытался залезть на колени к Анне, Людовик отталкивал его и ручками обнимал ее величество. Оба наперебой сообщали последние новости. Людовик был наряжен так, как подобает мальчику. Филипп еще не перерос пору платьев и с завистью поглядывал на брата.
- А Филипп – маленькая ябеда! – заметил его величество. – Матушка, не слушайте его. Я все съел и даже просил добавки, зато Филипп не ел ничего и кидался едой в слуг.
- Сын мой, теперь вы ябедничаете! – упрекнула Людовика Анна. – Это нехорошо.
Филипп разревелся – и вот тут уже Людовик при всем желании не мог помешать Анне взять младшего сына на руки.
- Почему вы не завтракали, милый мой?
Филипп сквозь слезы начал что-то объяснять.
Мари с улыбкой наблюдала за происходящим. Наконец, дети ушли играть. Женщины остались вдвоем.
- Все же в позднем материнстве есть свои радости, - тихо сказала Мари. – Я рано стала матерью. Теперь я уже бабушка. А вы… у вас впереди так много всего! И вы застрахованы от ошибок, которые совершила я. Дети постоянно при вас. Я же своим уделяла мало внимания. А последнее мое дитя…
Герцогиня подавила вздох. Она вовсе не хотела признаваться королеве в своем грехе, но – это было уместно. Если правильно расставить акценты в рассказе и умолчать о некоторых подробностях, то рассказ о потерянном ребенке не мог не смягчить сердце Анны.
И Мари рассказала. Сначала как бы смущаясь, затем – более свободно. История относилась к тем временам, когда обе подруги были молоды и рисковали всем ради достижения каких-то целей.
Анна слушала внимательно, подперев голову рукой. Мари видела, что ее рассказ производит именно то действие, на какое она и рассчитывала. Королева растрогалась. Когда Мари умолкла, изобразив рыдание, подступившее к горлу, ее величество вскочила и порывисто обняла мадам де Шеврез.
- Я помогу тебе найти этого мальчика, вот увидишь! Если он жив и во Франции, то он скоро вернется к тебе!
Мари, спрятав лицо на груди у королевы, улыбалась. Анна обратилась к ней на «ты», как в старые добрые времена. Чопорность совершенно покинула гордую испанку.
Мари в ту секунду почти верила, что желала бы вернуть ребенка и воспитывать его сама.
- Старшие дети уже взрослые, - всхлипывала она. – Воспитывать их поздно. А этому мальчику я отдала бы все тепло своего сердца. Мы бы уехали ко мне в Дампьер, я бы постоянно находилась рядом с ним…
Анна слушала и рассеянно кивала. На уме у нее было что-то свое, причем не слишком радостное. Королева погрузилась в глубокую задумчивость, глаза ее увлажнились. Мари никак не могла понять причину такой перемены.
- Вам о чем жалеть? Ваши дети рядом. Смотрите, как они прелестны! Вы общаетесь с ними каждый день, вы любите их, они любят вас. Что может быть прекрасней на свете?
Королева достала платок и принялась стирать со щек слезы.
Теперь уже Мари обнимала Анну, как это не раз случалось раньше.
- Анна, я ваш друг. Вы можете мне довериться. Что за тоска?
Королева хранила молчание, но было видно, что она совершенно не владеет собой. Слезы так и бежали по ее лицу.
- Я… Я ничего не буду рассказывать сейчас. Мы позавтракаем с вами, а затем… Мари, вы можете уделить мне время до обеда?
- Я вся в вашем распоряжении, ваше величество! – герцогиня поклонилась.
- Говори мне «ты», - глухим голосом сказала королева.

 Отправлено: 04.08.10 12:41. Заголовок: Завтракали в саду – ..

Завтракали в саду – сидя на подушках, на испанский манер, за низким столиком с изогнутыми ножками. Королева говорила мало, но уже не плакала. Мари ни о чем ее не расспрашивала. Она понимала, что ее величество решилась на какой-то шаг и дает себе последнюю отсрочку.
После того, как дамы подкрепили силы, Анна отдала кое-какие распоряжения, поручила детей заботам слуг и что-то шепнула Ла Порту на ухо. Тот почтительно поклонился.
- Я приглашаю вас совершить небольшое путешествие, моя дорогая, - сказала королева после того, как Ла Порт после непродолжительного отсутствия вернулся. – Оно займет не так много времени. К обеду мы вернемся.
Мари кивнула в знак согласия. Судя по заблестевшим – уже не от слез! – глазам королевы, путешествие предстояло приятное.
Первой неожиданностью стало то, что ее величество пожелала подняться к себе в покои. Мари пришлось подождать примерно четверть часа, после чего Анна вышла – в скромном платье, с какой-то шкатулкой в руках.
- Мы едем в монастырь? – удивилась герцогиня, сопоставляя подчеркнутую скромность наряда королевы и своего собственного одеяния. – Но я не готова…
- Нет-нет, - улыбнулась королева. – Оставайся как есть. Я хочу познакомить тебя кое с кем. Он не разбирается в моде. Но думаю, что будет рад твоему визиту, милая Мария.
Второй неожиданностью стало то, что они спустились по потайной лестнице из спальни королевы – следовательно, для всех ее величество оставалась в своих покоях и велела себя не беспокоить. У калитки ожидал простой экипаж, запряженный парой лошадей. Никаких гербов на дверцах, никаких опознавательных знаков.
Лакей помог дамам зайти в экипаж, закрыл дверцу, взобрался на козлы – и карета тронулась с места. Шторки ее величество предусмотрительно закрыла.
Подруги говорили о каких-то пустяках.
Анна при Мари не отдавала никаких распоряжений: видимо, возница прекрасно знал, куда держать путь. Мари испытывала какое-то странное волнение, ее терзало любопытство, но она не осмеливалась спрашивать ни о чем.
Выехали за пределы города – карета сразу поехала быстрее. Экипаж, несмотря на скромный внешний вид, был новым и добротным. Тряска – этот извечный спутник и враг путешественников – была почти незаметна. Правда, Мари не знала дорогу. Она могла определить только направление, в котором они двигались: Анна чуть-чуть приподняла одну из кожаных шторок.
- Нам долго ехать?
- Три или четыре лье. Я сказала вам, что путешествие будет приятным.
И опять начался разговор ни о чем. Каждая сообщала какие-то новости, подробности из своей жизни. Мари была поражена, с каким почтением Анна упоминает о Мазарини.
- Ты его так уважаешь, моя обожаемая Анна?
- Да, он человек разумный и достойный во всех отношениях, - королева смотрела в окно на зелень деревьев и солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые кроны. – Я советую и тебе быть в мире с ним. Монсеньор Мазарини обладает приятным характером и умен.
- Мне кажется, он за мной немножко ухаживает! – со смехом сказала герцогиня.
Анна неодобрительно покосилась на нее.
- Не забывай: он священник.
- Толкуют о том, что он так и не принял священнические обеты, так что…
- Мари!
- Умолкаю! – Мари с притворной скромностью зажала себе рот ладонями. – Я постоянно забываю, моя драгоценная подруга, что ты теперь – образец благонравия. Прости мне мою обычную легкомысленность.
Анна снизошла до улыбки.
- Мари, Мари… вот это меня и пугает. Тебе по-прежнему двадцать лет…
Тем временем карета катила вперед.
Мари не знала этих мест. Но как человек, который довольно долго прожил в Париже, сумела сориентироваться.
- Мы едем в гости в загородную резиденцию господина де Реца, парижского архиепископа?
- Нет, мы не к нему! – Анна дернула за шнурок. Карета остановилась у высокого забора, увитого плющом и диким виноградом. Из-за ограды виднелись верхушки деревьев. Парк, судя по всему, был старым и запущенным. – Как видишь, это куда более скромное жилище. Все, приехали.
Лакей помог дамам выбраться наружу.
- Жди меня на обычном месте, Клод.
Слуга кивнул.
Мари, более не пытаясь скрывать свое любопытство, озиралась по сторонам.
Анна достала из кармана ключ и открыла калитку.
- Мари… милая моя Мари… - проговорила она тихим быстрым голосом. – Ты упрекаешь меня в том, что мы больше не подруги и не доверяем друг другу. То, что я намерена показать тебе сейчас, я не доверила бы никому, кроме тебя.
- Даже принцессе Конде? – не удержалась от комментария герцогиня.
- Ей – никогда! – твердо ответила королева. – О том, что ты сейчас увидишь, знают на этом свете только я, монсеньор Мазарини и еще двое, которые живут здесь. Знал покойный король. Знал Ришелье. Поклянись мне, Мария, что ты…
Анна вдруг умолкла на полуслове. Сделала неопределенный жест рукой.
- Впрочем, никаких клятв. Сейчас ты сама все увидишь и оценишь.
И они пошли вперед по дорожке, выложенной красным кирпичом – мимо тисов и цветников.
Их встречали. Навстречу вышла полная женщина в старомодном чепце.
- Ваше величество!
Она склонилась перед королевой.
- Перонетта, это мадам де Шеврез. Ей тоже позволено здесь бывать. Я не всегда могу приехать в обычный день. В случае необходимости будет приезжать она. Ее может сопровождать слуга, чтобы принести какие-то вещи. Я отдам письменное распоряжение.
Королева явно волновалась.
- Где… он?
- Он с утра купался в пруду, ваше величество, теперь я уложила его отдохнуть – он устал. Прикажете разбудить?
- Нет, - быстро сказала Анна. – Мы пройдем к нему сами. Я сама хочу посмотреть, как он спит…
Королева оглянулась на Мари и поманила ее рукой.
- Милая моя, не вздумай называть меня титулом, который я ношу. Никаких имен. Здесь это не требуется. Пойдем. Может быть, после того, как я побываю там с тобой, мне станет легче нести эту ношу…
До предела заинтригованная, Мари стала подниматься по лестнице на второй этаж маленького дома.
Детские игрушки? Мяч? Деревянные солдаты и пушка?
А это кто в кроватке?
Ребенок? Мальчик?
КОРОЛЬ?!
Мари, потеряв дар речи, смотрела на то, как королева целует мальчика в лоб.
Мальчик потянулся и открыл большие темные глаза.
- Добрый день, Филипп… - срывающимся голосом проговорила королева. – Добрый день, мальчик мой…
- Добрый день, сударыня! – голосом Людовика, только чуть более нежным и высоким, ответил ребенок. Он доверчиво улыбнулся уже знакомой ему женщине и с любопытством уставился на незнакомку.
Сцена была самая умильная.
Но Мари вынуждена была опереться рукой о косяк двери. Ей стало дурно. Она даже потянулась за флаконом с нюхательной солью, который был спрятан в потайном кармашке.
Герцогиня немало повидала в своей жизни, немало перенесла и считала, что готова к любым передрягам.
Вот только такой страх она испытала впервые…

 Отправлено: 04.08.10 16:10. Заголовок: Они провели в дереве..

Они провели в деревеньке под названием Нуази-ле-Сек полтора или два часа. Герцогиня пила парное молоко и ела свежий хлеб с хрустящей корочкой. Простая, безыскусная еда подкрепляла силы лучше, чем самые изысканные яства.
Вот только мальчик… Филипп.
Анна ничего ей не рассказала. Никаких пояснений и не требовалось. У короля существовал брат-близнец.
Мари улыбалась и бросала королевскому брату мячик, сшитый из ярких шелковых лоскутков. Филипп, заливисто хохоча, ловил его и бежал отдавать незнакомой тете.
- Ты красивая, - сказал он, когда она целовала его напоследок. – Я вырасту и женюсь на тебе!
- Я буду ждать, - серьезно пообещала она. – Я к тебе еще приеду. Хочешь?
Мальчик кивнул.
Анна, прощаясь, перекрестила сына и прошептала молитву. Перонетта увела мальчика.
Домой подруги ехали молча. За всю дорогу не было сказано ни единого слова. Анна опять плакала. Мари думала о том, что она бы предпочла иной знак королевского доверия.
Тайна такого уровня рано или поздно убивает. Зачем королева показала ей ЭТОГО сына? Хотела показать, что если с Людовиком и Филиппом-младшим что-то случится, то у нее есть козырная карта? Или…
Догадок было несколько, одна причудливей другой.
Мари размышляла.
В чем, в чем, а в остроте ума ей не отказывали даже враги. Тот же Джулио, итальянский лис… ведь тогда, после ее первого визита к королеве, он явился к ней сам. Она прекрасно понимала, зачем он это сделал. Она гордо отказывалась от денег при всех, но наедине с кардиналом согласилась принять от него 50 тысяч экю. Она тогда просила не только за Шатонефа. Она требовала – да, именно требовала! – вернуть Бофору управление Бретанью. Для д`Эпернона – наместничество в Гиени и звание генерал-инспектора пехоты. Мазарини клялся в верности и обещал помочь.
Прошло уже три недели… почему же он медлит?
Мысли Мари сделали крутой поворот. Она уже не думала о мальчике, который играл в тряпичный мяч.
У нее были проблемы поважнее. Вечером она собиралась навестить герцога де Бофора.

 Отправлено: 05.08.10 16:08. Заголовок: *** Дей-ла-Барр – ме..

***
Дей-ла-Барр – место очень скучное. Посреди деревеньки возвышается церковь, сооруженная лет сто назад. Есть еще гугенотская маленькая церковь, куда каждые выходные собираются парижане. Так положено: протестанты не имеют права проводить богослужения в столице, паства довольствуется вот такими церквушками в ближних к Парижу деревнях и крошечных городках Иль-де-Франс.
Анна-Женевьева де Лонгвиль жила не в самой деревеньке. Дом, который она занимала, был построен из местного светлого известняка: маленький, окруженный фруктовым садом. Внутри слуги постарались создать максимальный комфорт. Окно спальни молодой герцогини выходило на восток: все знали, что мадам любит просыпаться с первыми лучами солнца. Девушку будили петухи, истошно кричавшие в деревне и перекликавшиеся со своими собратьями с птичьего двора в поместье.
Она звала Агнессу. Иногда справлялась сама: все равно здесь было не для кого наряжаться. Накинув пеньюар прямо на ночную сорочку, герцогиня спускалась в сад и долго бродила по дорожкам. Было тихо. Только птицы испуганно вскрикивали, заслышав шаги человека. Затем успокаивались, начинали весело петь.
Мир вокруг был напоен летним зноем и присущими только концу июня ароматами.
Деревенское спокойствие благотворно действовало на герцогиню. Ей стало лучше.
Она пила парное молоко, ела свежие булочки из белой муки. Ей неожиданно опротивели многие блюда из тех, что она прежде любила.
Агнесса приносила ей воду из местного святого источника. У воды был железный привкус. Анна-Женевьева быстро привыкла к нему, и иногда даже удивлялась: почему та вода, что вечером стоит в кувшине на столе, совершенно пресная?
В один из дней герцогиня так и просидела до глубокой ночи в простеньком шелковом пеньюаре: утром она успела прогуляться, затем пошел дождь, да такой, что о дневной прогулке нечего было и думать. Анна-Женевьева взялась сначала за пяльца, затем за книгу.
Книги, вышивка, молитвы – вот был ее досуг. Она общалась только с Агнессой, которая добровольно последовала за госпожой в это вынужденное, предписанное этикетом изгнание.
Утром, глядя на свое отражение в зеркале, Анна-Женевьева вздыхала. Темные пятна на коже – особенно под глазами. Кого же это красит?
- Будет девочка, - уверенно сказала Агнесса, указывая на очередное темное пятно, выступившее на скуле госпожи. – Так только с девчонками случается. Говорят – воруют у матери красоту для себя.
Стало уже заметно, что животик начал выпирать. Были и другие изменения.
Дважды приезжала матушка. Приходилось наряжаться, принимать принцессу как положено. Матушка сказала, что побывала у королевы, и та пообещала всяческую поддержку.
Приезжал и младший брат. Смотрел на сестру телячьими, преданными глазами, целовал руки и все пытался рассмотреть: действительно ли милая сестренка находится в том самом, двусмысленном положении.
Четыре раза навещал аббат. Они сидели в беседке, увитой диким виноградом, и беседовали. Странно, но больше Анне-Женевьеве не хотелось ничего. Разве вот – чтобы любимый прижал ее к себе и прошептал на ушко что-то нежное и ласковое. Он прижимал, шептал и говорил, что любит. Целовал ей кончики пальцев. Девушка смотрела на него с улыбкой и чувствовала, что готова все на свете отдать за ответную улыбку.
Он почему-то был серьезен, даже мрачен.
Но ничего не пояснял. Он никогда ничего не говорил о своих проблемах.
Мадам де Лонгвиль решила дойти до церкви и посетить мессу.
В тот день мессы не было. Церковь оказалась закрытой. Агнесса от досады даже ножкой притопнула. Герцогиня сохраняла внешнее спокойствие, но сердце ее сжало дурное предчувствие.
Они развернулись и пошли назад.
По пути им попалась гугенотская церковь. Там было открыто.
Анна-Женевьева проскользнула внутрь. Двое слуг остались ждать снаружи, женщины зашли в церковь.
Гулкая тишина поразила молодую женщину. Она присела на первую попавшуюся скамейку и долго смотрела на цветной витраж.
Тоска и невыразимая тревога прорвались наружу: мадам де Лонгвиль долго плакала и молилась сквозь слезы.
Зато стало легче.
Она вернулась, приказала подать обед – и уселась вышивать. Не успела закончиться первая нитка, как в комнату вбежала Ангесса.
- Что такое? Кто-то приехал? – спросила Анна-Женевьева.
Отношения с Агнессой у них оставались самыми непринужденными. Агнесса слишком много знала о своей госпоже, чтобы быть просто старшей камеристкой.
- Там ее высочество, ваша матушка. И с ней…
- Луи приехал? – Анна-Женевьева вскочила с места и просияла.
- Нет, нет. С ней ее величество.
Анна-Женевьева охнула от неожиданности.
- Готовь быстро синее атласное платье! Прическу! Почему они не предупредили? Закончишь со мной – беги на кухню, распорядись о том, чтобы накрывали как следует, в столовой. Всем сопровождающим – обед в большой комнате внизу.
Агнесса уже готовила жемчужные нити и гребни…

 Отправлено: 05.08.10 23:19. Заголовок: http://i060.radikal...

 Отправлено: 06.08.10 15:20. Заголовок: Ее величество и ее в..

Ее величество и ее высочество сидели в гостиной, куда их провели, и коротали время в милой беседе. Ее величество изволила заинтересоваться вышивками герцогини, которые она делала после замужества.
- Прелестные цветы, - одобрительно улыбалась Анна, перебирая небольшие рамки с натянутыми полотнами. – Никогда не думала, что можно настолько искусно подобрать оттенки шелка. Смотрите: лепесток мака как живой. Для того, чтобы создавать такое, мало ремесленных навыков, нужен хороший вкус. Герцогиня им обладает. Впрочем, я не удивляюсь: она переняла это от матери.
Шарлотта-Маргарита почтительно склонила голову.
- Я сама выбирала для них воспитателей, - сказала она, - и делала это со всей строгостью и пристрастностью. К тому же я считаю, что хорошее образование и воспитание важно и для девочек. В приюте для сирот, который патронируем мы с дочерью, девочкам обязательно прививают хорошие манеры и учат их всему, что должна уметь женщина.
- Я пожертвую на ваш приют, - королева, похоже, пребывала в хорошем расположении духа. – Благое дело должно быть поддержано, а услуги тех, кто воспитывает юношество – оплачены по достоинству. К тому же вы занимаетесь девочками. Правильно. Будущая хозяйка дома должна быть рачительной, уметь развлечь себя и гостей, к тому же ее увлечения могут служить к славе семьи… Ах, какая роза! Я попрошу вашу девочку подарить мне эту работу.
- Я с радостью это сделаю, ваше величество! – в гостиную вошла герцогиня де Лонгвиль. Королева встала и обняла ее.
- Здесь нет королевы, есть ваш добрый друг по имени Анна. Извините, что мы приехали без приглашения.
- Вы, ваше величество, везде у себя дома, - с поклоном отвечала мадам де Лонгвиль, - а мать всегда может видеть своего ребенка. Так что вы поступили правильно, не известив меня заранее.
Некоторое время разговор крутился вокруг нейтральных тем. Жара в Париже, здоровье короля и герцога Орлеанского, новая мода, которую ввела г-жа Рамбуйе: книги в переплетах, скромно инкрустированных речным жемчугом…
Наконец, принцесса вскользь упомянула имя де Бофора.
Королева поморщилась.
- С вами я буду совершенно откровенна, - Анна, даже не желая скрывать раздражение, обмахнулась веером. Говорила она, как это и всегда бывало в минуты душевных тревог, с заметным испанским акцентом. – Герцог становится все более и более невыносим. Сначала я воспринимала его как друга, старалась сделать для него все, что было в моих силах. Но он вообразил, что я неравнодушна к нему не как друг, а как женщина. Он позволяет себе какие-то туманные намеки на близкие отношения, и я не останавливаю его только потому, что считаю это за дурную шутку. Сами знаете, у герцога своеобразное чувство юмора.
- Вот зримый пример того, что может выйти даже из человека благородного происхождения при отсутствии воспитания в детстве! – сочла нужным ввернуть реплику принцесса. На ее лице было написано глубокое сожаление по поводу того, что герцога Бофора в детстве никто толком не воспитывал. – Площадной принц! Король парижских рынков! Чернь его боготворит потому, что он разговаривает на их языке! Хорошо, я понимаю и принимаю это. Каждый выбирает для себя поклонников. Но беда в том, что он знает только язык черни! Он так же сквернословен и груб, как какой-нибудь конюх! А эта… его любовница…
- Мадам де Монбазон перешла все мыслимые границы в своем бесстыдстве, - Анна кивнула. – Да. Про мадам де Монбазон…
Принцесса напряглась. Анна-Женевьева встала и прошлась по комнате.
- Ваше величество, - сказала она негромко, - я не хотела бы говорить на эту тему. Скажу одно: я и перед Господом Богом поклялась бы, что невиновна в том, что мне приписывают. Я могла бы оправдываться еще в Париже, на следующий же день после того, как услышала эту глупую сплетню. Но к чему? Злые языки все равно будут говорить, что я виновна, что я написала эти письма… о содержании которых, кстати, не имею ни малейшего представления. Я полагала, что нелепость обвинений обнаружится сама собой.
Шарлотта-Маргарита одобрительно кивнула. Анна улыбнулась.
- Милая девочка, - промолвила королева, - если бы я могла вернуться в свои двадцать лет, я бы стала брать пример с вас… Вы ведете себя совершенно правильно. Но ведь у вас есть причины быть недовольной поведением мадам де Монбазон?
Анна-Женевьева сделала движение рукой.
- Я не люблю ее. У меня действительно есть на то причины. Хотя бы ее близкое знакомство с моим мужем.
Анна расхохоталась.
- Сама деликатность! «Близкое знакомство» - это теперь так называется самая бесстыжая связь, какую только можно придумать?
Шарлотта-Маргарита кивнула в знак согласия. Анна-Женевьева побледнела.
Ей самой наличие у мужа любовницы нисколько не мешало. Скорее, она была в глубине души благодарна Мари де Монбазон за то, что герцог де Лонгвиль посещал спальню молодой жены не чаще двух-трех раз в месяц и не особо усердствовал в исполнении супружеского долга. Он считал, что ему досталась святоша, неспособная к плотским наслаждениям. Анна-Женевьева не стремилась его разубеждать.
Что будет, если сейчас герцога вынудят прекратить отношения с мадам де Монбазон?
- Они называют себя «Важными», - с откровенным презрением сказала королева, откладывая в сторону последнюю вышивку. – Бофор и вся эта компания его дружков. Мне неприятно думать, что им сочувствует Марсильяк. Я считала, что он излечился от склонности влезать в заговоры. Но возвращение мадам де Шеврез лишило его рассудка…
- Ваше величество примет меры, чтобы разрушить их планы? – спросила принцесса.
- У них пока никаких планов, - Анна продолжала презрительно улыбаться. – Одно змеиное шипение. Им неугоден мой первый министр. Конечно. Кичливые дураки всегда недолюбливали умных и скромных людей, которые затмевают их.
Королева с треском захлопнула веер.
- Дорогая моя, - обратилась она к герцогине. – Говорят, у вас здесь прелестный садик. Вы покажете мне его?
- Здесь мило, но по-деревенски просто, - герцогиня поклонилась. – Но если ваше величество пожелает…
- Я хочу пройтись. В карете меня совсем растрясло, - пожаловалась королева.
Анна-Женевьева быстро распорядилась, чтобы в саду накрыли столик и подготовили подушки для сидения. Она прекрасно знала привычки королевы, а с некоторых пор сама им следовала. От сидения в кресле, даже самом удобном, у нее начинали отекать ноги. Подушка, удобная и мягкая, такие проблемы исключала.
В саду опять разговаривали о пустяках.
Герцогиня, ни на минуту не упускавшая августейшую гостью из поля зрения, видела, что Анна специально тянет время и тоже наблюдает за молодой хозяйкой. Это не было поединком: Анна старалась составить собственное мнение о мадам де Лонгвиль.
Контраст с мадам де Монбазон оказывался разительным.
Когда женщины дошли до маленького фонтана из белого мрамора -две рыбки держали в открытых ртах букеты цветов, Анна остановилась. Долго смотрела на весело журчащие струйки прозрачной воды, которая искрилась в солнечном свете.
- Меня пытались убедить в невиновности мадам де Монбазон. Бофор в тот же день доказывал чуть не до хрипоты, что он узнал ваш почерк. Но я не верю этому. Те, кто пытаются очернить вас, сами получат по заслугам. Я приняла решение и прямо сейчас скажу вам его.
Принцесса и герцогиня присели в поклоне. Анна заставила выпрямиться и ту, и другую. Шарлотте-Маргарите нежно пожала руку, Анну-Женевьеву поцеловала в лоб так, как мать целует дочь, желая ей приятных сновидений.
- Ни к чему почтительность. Вы обе не раз показывали мне, что являетесь моими искренними друзьями. У меня есть глаза, я еще не выжившая из ума старуха… И я вижу, что мадам де Лонгвиль – добродетельная, верная жена.
Анну-Женевьеву бросило в краску.
- Мадам де Лонгвиль – дочь моей лучшей подруги и сестра победителя при Рокруа. Добродетель нужно защищать, разврат – наказывать. Если мадам де Лонгвиль разрешит мне, я сама встану на защиту невинной. Мадам де Монбазон в ближайшее время принесет вам свои извинения. Прилюдно.
- Ваше величество, вы очень добры, но не надо… - попыталась возразить молодая герцогиня.
От переживаний и нервного напряжения девушка опять чувствовала нестерпимую слабость.
Рядом были две женщины, становившиеся матерями. Королева первая заметила, что герцогиня стоит, прикрыв глаза, и опирается белой, как мел, рукой о стенку садовой беседки.
Королева, ахнув, подхватила Анну-Женевьеву под одну руку. Принцесса – под другую. Вовремя. Еще секунда – и герцогиня бы упала без чувств на песок.
Подоспели слуги. Совместными усилиями мадам де Лонгвиль перенесли в беседку, уложили на подушки, Агнесса поднесла ей под нос флакон с нюхательной солью, ловко расслабила и без того не туго затянутый корсет.
- Извините, ваше величество… - пробормотала девушка, приходя в себя.
- Девочка моя, я избавлю вас от необходимости появляться в Париже и показывать всем, в каком положении вы находитесь, - мягко сказала королева. – Вам нужно беречь себя. Оставайтесь здесь, дышите чудесным воздухом, отдыхайте. Париж не для вас. Мадам де Монбазон принесет извинения представителям семьи Конде. И сделает это при мне. Если герцогиня посмеет ослушаться, я найду на нее управу…
Принцесса Конде согласно кивнула.
- Так и поступим, дочь моя. Вам совсем ни к чему смотреть на эту ужасную женщину. Она и так принесла вам слишком много страданий…

 Отправлено: 06.08.10 16:01. Заголовок: *** - Она ездила к м..

***
- Она ездила к мадам де Лонгвиль, а в это самое время вся знать была на приеме у мадам де Монбазон, - засмеялась Мари. – Четырнадцать принцев в посетителях! Неплохо, правда?
Аббат стоял у окна, вычерчивая на стекле какие-то вензеля.
- История омерзительная. А вы так смакуете подробности, герцогиня. Вам нравится, что ваша родственница оказалась в центре скандала?
Мари прекратила смеяться и удивленно посмотрела на аббата.
- Милый мой, да что с вами? Вы все же стали сторонником Конде? Я говорила вам уже и повторю снова: ханжа и святоша получили по заслугам. Королева и часть дам держит сторону принцессы, а мужчины поддерживают мадам де Монбазон.
- Потому что слишком многие получили по заслугам от самой принцессы и от мадам де Лонгвиль тоже, - сухо сказал аббат.
Нужно было смеяться вместе со всеми, тоже ехать ко «второй Мари», но аббат не мог себе позволить еще и такое предательство. Довольно того, что он опять пропадает у «первой Мари». Правда, говорят они не о политике. Они предаются любви как совсем юные любовники и вспоминают прошлые дни как люди, у которых много общего.
- А Колиньи все же своего добился… - словно ненароком бросила реплику герцогиня. – Ваша милая овечка еще и брюхата…
Слова Мари подобрала далеко не самые ядовитые, но каким тоном это было сказано! Аббат побелел, сжал пальцы так, что кости хрустнули.
- Не смейте дурно говорить о мадам де Лонгвиль! – через силу выдавил он. – Не вам о ней говорить такое! Вы не знаете ее…
Мари замерла: точно барельеф головы Медузы Горгоны, украшавший стену, вдруг ожил и превратил герцогиню в камень.
Аббат потупился.
- Вот как, - тусклым голосом сказала Мари. И повторила еще тише, обращаясь уже к самой себе. – Значит, вот как…
- Я – ее духовный пастырь, - аббат смотрел себе под ноги. – Я лучше других знаю, в чем она грешна, в чем – свята. И я как ее духовник не желаю, чтобы о ней говорили дурно.
- Меня вы так не защищали, аббат…
Мари по-прежнему стояла неподвижно.
- Мари, вы…
- Я поняла, Рене. Я поняла. Я по-прежнему понимаю вас, милый мой.
Герцогиня опустилась в кресло. Взяла с туалетного столика веер. Долго крутила его в руках.
Аббат молчал.
- Я больше не скажу об этой девочке ни единого дурного слова, даже если она заслуживает тысячи дурных слов. Я не буду произносить их вслух ради тебя. Она ничего не значит для меня. Но ты… ты сам понимаешь, что ты для меня значишь?
- Нет, - аббат присел в соседнее кресло и провел ладонью по лицу. – Я уже давно стараюсь не думать об этом.
Он услышал всхлип. Затем второй.
Герцогиня плакала. Навзрыд.
- Какой вы дурак, шевалье… Какой же вы дурак… Я люблю вас.
Она порывисто схватила его за обе руки, притянула к себе. Обняла, прижалась. Слезы катились по ее щекам, смывая белила.
Аббат молча гладил ее по голове.
Говорить о чем-либо ему не хотелось.
Он не любил ее. Но не мог допустить, чтобы она об этом догадалась и причинила хоть какое-то зло нежному ангелу с бирюзовыми глазами.
А она могла… могла…
Потому, когда Мари приподняла голову, он наклонился и поцеловал герцогиню так, что та, издав сдавленный стон, обвила его шею руками. До боли. Впившись ногтями в спину.
- Пойдем в спальню. Сейчас. Я так хочу… Ты- мой.
И все время, что он пробыл у нее, она шептала это «ты мой» как заклинание.
Ушел аббат ближе к ночи. Мари не удерживала его.
- Я буду спать без кошмаров, - прошептала она, целуя его на прощание. – А завтра ты опять придешь… правда, придешь?
Она говорила ему «ты». Она смотрела на него глазами влюбленной без памяти женщины. Раньше он что угодно отдал бы за такое счастье. Сейчас он ощущал себя обманщиком без совести и чести.
- Приду…
Мари улыбнулась.
- Если ты придешь и посвятишь мне целый день, я приглашу на ужин в Рейнарском саду не только ее величество, но и принцессу Конде… Этого самопожертвования с моей стороны для тебя достаточно? Я искуплю свое злословие?

 Отправлено: 07.08.10 16:53. Заголовок: *** А в это самое вр..

***
А в это самое время в деревеньке Дей-ла-Барр горько плакала, уткнувшись в атласную обивку дивана, белокурая девушка.
Агнесса сидела в стороне и не решалась подойти к госпоже. У нее наготове были уже и вино, и успокоительные капли.
Камеристка терзалась угрызениями совести. Что бы стоило солгать и выполнить поручение герцогини не так тщательно и дотошно!
Распоряжение было отдано три дня назад, после того, как герцогиню навестил любимый брат. Герцог Энгиенский примчался один, верхом, под вечер. Камзол его был густо покрыт слоем коричневой пыли. Едва бросив поводья подоспевшему лакею, герцог осведомился, где сестра. Герцогиня сидела в саду и вышивала. Увидев героя Рокруа, Анна-Женевьева выронила иголку и бросилась бежать навстречу. Ну ни дать ни взять – простая девчонка, увидевшая жениха, вернувшегося с войны!
Людовик подхватил сестру на руки, приподнял над землей.
Лица обоих светились восторгом.
Все бы хорошо… но именно Луи Энгиенский, не обладавший пока должным запасом житейского опыта и деликатности, за ужином стал одну за другой пересказывать парижские сплетни. Анна-Женевьева сначала улыбалась, затем начала хмуриться. А когда Энгиен сказал, что у мадам Рамбуйе видел герцогиню де Шеврез, которая шепталась о чем-то с аббатом д`Эрбле, а затем уехала с ним в своей карете, причем Луи сам наблюдал за тем, как они начали целоваться прямо на подножке экипажа, Анна-Женевьева вдруг побледнела и выронила вилку.
Луи ничего не заметил.
А герцогиня, бедняжка, уже еле его слушала. Так и промаялась до того момента, когда брат уехал.
Затем она вызвала Агнессу. И тоном, каким никогда и ни с кем не разговаривала – холодным, властным, обманчиво спокойным – отдала распоряжение. Герцогиня отправила Ангессу в Париж. Узнать все, что можно, об аббате д`Эрбле.
Агнесса отбила до крови пятку на левой ноге, спала по три часа в сутки, даже не заглянула к своему жениху – но расстаралась на славу.
И вот теперь герцогиня заливалась слезами, и на все попытки успокоить ее никак не реагировала.
- Сударыня, да что ж вы так? – Агнесса, наконец, осмелилась приблизиться к госпоже. – Со всеми случается. Я же говорю: он по ней с ума сходил, когда служил в мушкетерах. А первая любовь – она ржавчиной не покрывается. Всегда что-то да остается.
- С чего ты взяла, что первая? – герцогиня опять всхлипнула так жалобно, что Ангесса забыла про всякий этикет. Подбежала, обняла за плечо. И гордячка Анна-Женевьева не отстранилась. Прижалась как к равной, как к лучшей подруге.
- Да вот уж…
- С кем ты разговаривала?
- С кем только не разговаривала, сударыня! Я нашла женщину, которая в то время у мадам де Шеврез доверенной камеристкой была… вроде как я сейчас у вас. Клара и вспомнила, как он за ней бегал… даже еще не мушкетером, а семинаристом. И было ему лет девятнадцать, не больше.
- Девятнадцать? Когда? Почти двадцать лет назад? – Анна-Женевьева замерла на секунду, забыв и про горе, и про слезы. – А сейчас, по-твоему, ему сколько? Постой…
Агнесса подавила невольный смешок.
- Если по церковной справке, то в сентябре сравняется тридцать девять. А если по прыти, так и тридцати нет.
- Тридцать девять? Ты ничего не путаешь?
Агнесса отрицательно покачала головой.
Вот уж это она совершенно точно теперь знала: сколько лет аббату д`Эрбле. Потому что за полчаса торопливых ласк один служка в канцелярии при семинарии на улице Сент-Оноре снял ей копию личного дела Рене-Шарля д`Эрбле, хранившуюся в архиве.
Бумаги лежали рядом с герцогиней, но она к ним пока так и не притронулась. А стоило бы…
- Он ее любит? – герцогиню мучил только один вопрос. Ей не было никакого дела до тайн аббата.
Агнесса опять покачала головой, на сей раз не так уверенно.
- О таком только ангелы на небесах знают… Но если верить тому, что Мадлена сказала – нет.
- Кто такая Мадлена? Откуда ты ее знаешь?
- Крестной моей дочка. Она в услужении у мадам де Шеврез. Мадам, когда приехала в Париж, набрала новых слуг. Мадлена у нее – вторая камеристка. Первая – фламандка. Они подружились, про все откровенно между собой разговаривают.
Анна-Женевьева оттолкнула Агнессу. Встала, прошлась по комнате.
- Рассказывай, - почти шепотом сказала она.
Агнесса вздохнула. Судя по всему, с госпожой герцогиней теперь действительно можно разговаривать спокойно. Ибо любая ситуация таит в себе хорошее и плохое. Над плохим герцогиня уже пролила достаточное количество слез. Теперь можно было говорить о хорошем. После всех рассказов глазастой, рассудительной Мадлены Агнесса составила четкое представление о происходящем. С ее точки зрения, ничего страшного не произошло. Подумаешь – встретил свою давнюю любовь и теперь спит с ней. Таковы почти все мужчины. Плотское в них вечно берет верх. Мадлена уверяла, что черноглазый красавчик аббат не выглядит влюбленным. Ну вот нисколечко. И счастливым не выглядит. Это Шевретта влюблена в него как мартовская кошка, при малейшей возможности в спальню тянет. А у него после всего глаза грустные и виноватые. Точно сам тяготится этой связью, но порвать ее не может. Не то опасается чего, не то привычка держит.
Теперь бы еще убедить Анну-Женевьеву в том, чтобы не смела даже намекать неверному возлюбленному, что проникла в его тайну. Пусть будет спокойной, ласковой, милой. Что до постели – так и к лучшему, что у него другая. Мадам де Лонгвиль сейчас не до любовных ласк. Пусть аббат геройствует с Шевреттой и не ищет себе других приключений. А Анна-Женевьева покажет, чем она от других женщин отличается. Он ждет скандала? Разоблачения? А любовь долготерпит, милосердстствует, не ищет своего… Любовь даже тогда любит, когда ей очень, очень больно. Ведь и сама герцогиня должна подумать: каково ему, бедному, было пережить появление Лонгвиля? Мужчины – такие собственники в этом отношении… отдать беспрекословно другому ту, что принадлежала только ему одному. И ведь ни разу ни на что не намекнул. Терпит как должное.
Почему бы и Анне-Женевьеве не простить, не смирить свою гордыню? Шевретта – ровня. Красива, умна, знатна…
- Ну, не мог он устоять, - шептала Агнесса, держа в своих пальцах белую, исхудавшую до полупрозрачности ручку госпожи. – Он ее до вас всю жизнь любил. Она у него первой женщиной была… Маялся, ревновал ее к другим. Прощал. Десять с лишним лет ее характер терпел - ни один другой столько не смог. Мне его слуга сказал: она ему всю жизнь сломала... А вы ему душу отогрели… неужели теперь оттолкнете?
Толстуха Клара после второй бутылки бургундского много чего наговорила. Только что можно рассказывать, а что при себе оставить?
Агнесса лихорадочно соображала. Она чувствовала себя втрое старше госпожи. Серьезной, умудренной немалым жизненным опытом. Уж она-то точно знала о мужчинах куда больше, чем герцогиня…
- Что мне делать, Ангесса? Подскажи! Я люблю его! Больше жизни люблю! Мне так страшно, что он меня бросит! Я прощу, я уже простила его, ты все так хорошо мне объяснила... но что делать? Как его вернуть?
Ангесса даже забыла, что она – всего-навсего камеристка. Она, старшая, давала совет младшей. Глупой, наивной, переживающей первое предательство в своей жизни.
Долго, долго герцогиня в тот вечер не ложилась в постель.
Уже была выпита целебная настойка. Уже Анна-Женевьева перестала плакать и жаловалась на то, что очень болят глаза. Уже где-то далеко церковный колокол отмерил гулкие двенадцать ударов.
А Агнесса все держала мадам де Лонгвиль за руку. И говорила, советовала, убеждала...

 Отправлено: 09.08.10 19:54. Заголовок: То, что не могла или..

То, что не могла или не посмела сказать Агнесса, герцогиня через некоторое время услышала от матери. Шарлотта-Маргарита, женщина умная и предусмотрительная, имела доброжелателей во многих аристократических домах. Потому ей потребовалось куда меньше сил и изобретательности, чем какой-то там простолюдинке, для того, чтобы понять, что к чему. Принцесса быстро выяснила, что аббат д”Эрбле бывает у мадам де Шеврез каждый день и приобрел привычку два-три раза в неделю оставаться у герцогини на всю ночь или, во всяком случае, покидать дом только с рассветом. Герцогиня даже не считала нужным скрывать, что возобновила связь с бывшим любовником: они открыто появлялись вместе в гостях, вместе обедали и ужинали. Про все прочие подробности этих отношений принцессу Конде тоже просветили. Только собрав максимум сведений и приняв окончательное решение, Шарлотта-Маргарита направилась к дочери с утешениями.
У нее самой была непростая жизнь. О чем две женщины говорили целый день - никто не знал, свидетелей у беседы не нашлось. Но плакали обе. Держали друг друга за руки, обнимали за плечи. Вечером белокурая головка герцогини де Лонгвиль лежала на плече у матери. Они сидели в будуаре герцогини на большом низком диване и гладили маленького пушистого котенка, которого Анна-Женевьева углядела накануне в деревне и приказала забрать в дом. Теперь найденыш, видимо, считал, что попал в кошачий рай, а молодая хозяйка казалась ему наместницей Кошачьего Бога на земле. Он мурчал так громко и так старался понравиться, что женщины невольно улыбались, глядя на него.
- Матушка, и что же теперь делать?
- Ждать, когда он вернется.
- А он вернется?
- Непременно. Поверьте моему опыту. Постель в нашем возрасте значит так мало... Это хороший способ привязать мальчишку лет двадцати. Для того, чтобы остаться интересной для сорокалетнего мужчины, мало страстных ночей. А она может предложить ему только это, и ничего более. Их не связывает политический интерес. Она кого угодно может довести до белого каления своим злословием. К тому же эти ее друзья, половина из которых раньше была ее любовниками...
- Матушка, что такое вы говорите! - Анна-Женевьева была несколько шокирована тоном, которым принцесса вела разговор.
- Меня называют святошей, девочка моя, но это не так. Я просто реально смотрю на жизнь и знаю, ради чего стоит рисковать всем, а что - просто пустяк. Мадам де Шеврез, несмотря на свои сорок лет, этого не понимает. Она по-прежнему хочет казаться молодой женщиной, это выглядит глупо. Все ее кокетство и жеманство, все ее попытки вернуть доверие королевы... - принцесса фыркнула. - На самом деле ее величество устала от герцогини, от ее постоянных попыток вмешиваться в государственные дела. Знаете ли вы, что она просила вернуть Шатонефа? А когда кардинал Мазарини дал ей понять, что ее надеждам сбыться не суждено, она тут же принялась злословить и подбивать герцога Бофора на открытое проявление неуважения к кардиналу. Это опасно. Кардинал - надежный друг королевы, она доверяет ему всецело. Я тоже обладаю злым языком, но я поостереглась бы нападать на Мазарини так, как делает эта стареющая интриганка... Потому, милая моя девочка, потерпи. К августу, самое большее к началу осени, твой неверный возлюбленный вернется к тебе с покаянием. Будет целовать твои ноги и смиренно просить простить грешника. Я бы на твоем месте простила его. Уверена, что там только сила привычки и то положение, в котором ты оказалась. Пусть лучше делит постель с соперницей, которая тебе не опасна. Ты моложе. Ты его любишь. Он не кажется мне глупцом.
- Нет, нет! - воскликнула герцогиня.
- Будь умницей. Если он приедет к тебе на этой неделе хотя бы раз, считай, что ты по-прежнему любима им. Если приедет дважды - отлично. Ему уже сейчас, когда страсть в разгаре, скучно с ней. Он тяготится ее обществом. А если нет... - глаза принцессы сверкнули. - Если нет, то уж я постараюсь сделать так, чтобы эта связь прервалась сама собой.
Личико герцогини де Лонгвиль побелело, губы дрогнули.
- Матушка...
Принцесса тихо рассмеялась:
- Какая же ты у меня пока наивная! Разве я говорю про чье-то физическое уничтожение? Нет, я всего лишь с утроенной энергией буду внушать ее величеству, что герцогиня де Шеврез по-прежнему является источником смуты, и ее стоит удалить из Парижа... Кстати, тому может поспособствовать дурной нрав мадам де Монбазон. Королева все же добилась того, что эта мерзавка принесет нам публичные извинения. Я вовсе не требую, чтобы ты при этой сцене присутствовала. Зная Монбазон, я не сомневаюсь, что она использует ситуацию для создания нового скандала. Так что деревенский воздух по-прежнему более полезен для тебя. Дыши им и жди, когда твой аббат вернется... Повторяю тебе: если он любит тебя, то этого ждать недолго. А если не вернется... лучше быстрое отрезвление, чем долгие иллюзии. Хотя это очень, очень больно...
Анна-Женевьева спрятала лицо в ладони.
Она готова была ждать сколько угодно, но пророчество принцессы сбылось на следующее же утро.
Он приехал. Он остался на целый день. Он привез ей в подарок чудесное кольцо.
Герцогиня, собрав волю в кулак и помолившись, сумела удержаться. Она ничем не показала, что знает о существовании в их отношениях третьей. Была мила и заботлива. Смеялась над своим недомоганием. Рассказывала незатейливые новости о своем "заключении".
И аббат сказал ей то же самое, что и мать:
- Не ездите в Париж. Мадам Монбазон - ядовитая ехидна, которая пребольно кусается. Я опасаюсь подвоха. Зачем вам лишние волнения? Я буду там сам и все вам расскажу. Доверяете мне?
Анна-Женевьева молча кивнула.
Оба они, как показало дальнейшее развитие событий, оказались правы.
Ждать извинений пришлось три дня.
Виновная приехала к принцессе Конде домой, с нескрываемым ехидством прочитала текст, который был прикреплен к ее вееру, и всем своим видом показывала: она говорит не искренне, ее заставили произносить эти слова. Видимо, немало сил пришлось потратить ее добровольной помощнице - мадам де Шеврез, чтобы составить краткую, но наполненную колкими двусмысленностями речь.
Ситуацию оживленно обсуждали в парижских салонах. Кто-то восхищался дерзостью мадам де Монбазон, кто-то осуждал ее. Всем было известно, что именно она начала распространять клевету - но теперь публично заявила, что ни в чем не виновата.
- Вот увидите, из этого пустяка выйдет какой-нибудь новый скандал, - сказал аббат, который привез новости мадам де Лонгвиль. Слово он сдержал, что немало порадовало Анну-Женевьеву.
- А кто написал эти письма? - герцогиня, терзаемая любопытством, осмелилась задать интересующий ее вопрос. - Ведь как-то доказали, что почерк не мой?
- Доказать было легко, - аббат улыбнулся. - Вы лучше всех знаете, что писали не вы. Но не требуйте от меня сказать имя той, кто...
- Оно известно? - мадам де Лонгвиль поняла, что информацию придется получать в другом месте.
- Несомненно, - аббат продолжал улыбаться. - Вас тревожит что-то еще?
Девушка кивнула.
- Поклянитесь мне на распятии, что вы не помогали мадам де Шеврез составлять этот самый "извинительный акт".
- Я?! - аббат даже привстал от удивления.
- Но вы же общаетесь с мадам де Шеврез, и, зная степень вашего остроумия, я предположила... - герцогиня прикусила язык и уже не продолжала.
- Я общаюсь с мадам де Шеврез, поскольку мы с ней давние знакомые, - серьезно сказал аббат, положив руку на распятие, - но клянусь вам, принцесса, это общение никак не могло сделать меня вашим врагом. Хорошо же вы про меня думаете, если такое предположили... Слава Богу, при составлении этой бумаги присутствовали только королева, герцогиня и кардинал Мазарини. Вам довольно такой клятвы, или я тоже должен, как мадам де Монбазон...
- Нет-нет! - поспешно воскликнула Анна-Женевьева. И тихо добавила. - Считайте это женской ревностью. Мое положение иногда лишает разума и заставляет говорить глупости.
Аббат поцеловал ей руку.
- Это действительно глупость. Но я на вас нисколько не сержусь. Я помню о вашем положении, - еще более серьезно, чем прежде, произнес он. - И покарают меня небеса, если я забуду, Ana querida.

 Отправлено: 19.02.11 09:24. Заголовок: Я хочу сказать неско..

Я хочу сказать несколько слов о «Житие НЕсвятого Рене». Повествование проникнуто добрыми чувствами и любовью к героям книги. Арамис восхищает! Вы описали его именно так, как задумал мэтр, показав, что любовь выше сословных и имущественных принадлежностей, что она рождает добро и руководит поступками героя. Арамис придёт к доступным ему высотам опираясь на дружбу и любовь. Написано мягким, живым и легко воспринимаемым языком. Зло обязательно наказывается, нет картин безысходности. Книга стоит рядом с трилогией Дюма. Спасибо Вам за это. И доброго Вам здоровья. Хотелось бы успеть увидеть продолжение повествования.

 Отправлено: 21.02.11 17:25. Заголовок: *** - Ездил к ней? Х..

***
- Ездил к ней? Хорошо. Ступай, - мадам де Шеврез махнула рукой слуге, и тот покинул комнату.
Герцогиня до боли стиснула кулаки и уткнулась лицом в полог кровати.
Молиться она давно разучилась, да толком и не умела никогда. Кого призывать? Бога? Для этого нужно в него верить, а она не верила. Она просто жила и наслаждалась жизнью. Неприятности и трудности воспринимала как неизбежную расплату за хорошие дни. О смерти вовсе не задумывалась - у нее было прекрасное здоровье, рожала она легко, быстро вставала на ноги после любой болезни. Она была красива и могла по пальцам одной руки пересчитать случаи, когда ей не удавалось взять власть над мужчиной. Она так и не смогла совратить покойного короля - Людовик, стыдливый трус, отказался от того, что ему было предложено. Но глазами - вожделел, она видела его состояние и забавлялась от души, наблюдая за поединком целомудрия и похоти. И еще был Ришелье... впрочем, ему она себя в любовницы не предлагала. Хотя могло получиться забавно...
Все, кого она любила, оставались ее сторонниками даже после того, как страсть сходила на нет. Она привыкла повелевать мужчинами и подчинять их себе.
Да, ее считали шлюхой, стервой, развратницей. Пожалуй, правильно считали, хотя Мари никогда не назвала бы себя ни той, ни другой, ни третьей. Быть умной, деятельной, сильной ей нравилось. Ей нравилось дарить свое тело красивым мужчинам и получать от процесса удовольствие. Что же в этом плохого? Красота для женщины - тот же товар, только одна умеет им воспользоваться, а другая сидит дурочкой и караулит собственные добродетели. Добродетели существуют для уродливых старух, у которых остались только воспоминания. А когда вокруг жизнь и молодость - этим нужно пользоваться.
И вот - получить оплеуху от судьбы... Да какую!
Она же помнила этого самого аббата д`Эрбле безусым мальчишкой, который был влюблен в нее до беспамятства. Сколько робких, полных немого обожания взглядов она получила от него! Сколько стихов! Сколько цветов... Он был беден и не мог дарить ценные подарки. Но однажды спас ее репутацию - и она решила пойти навстречу. Поначалу это считалось увлечением, очаровательной причудой. Если бы он был не красив - все бы быстро закончилось. Но... Он был красив, умен, обаятелен и талантлив. Талантлив во всем. Он так хотел стать полезным для нее. Она позволила ему и это...
Она его обманывала, а он ее любил - слепо и преданно. Что толку с того, что у него появились другие женщины? Было бы странно, если бы не появились. Но он всегда возвращался к ней, и, едва посмотрев ему в глаза, Мари понимала: любит. Любит только ее. Ощущение собственной исключительности делало ее счастливой. Она лучше других. Она самая-самая.
Он взрослел, изменялся. Но взгляд у него оставался прежним - глаза смертельно влюбленного человека, для которого она дороже всего на свете.
Так было до этого лета.
Она вернулась, посмотрела на него... и поняла, что в его глазах уже нет прежнего света. Она уже не является для него центром вселенной. Ей захотелось вновь завоевать его. Оказывается, она привыкла быть особенной!
Она попробовала... и угодила в неожиданную ловушку.
Влюбиться самой, да еще как!
Мари несколько раз стукнула рукой о стену и позволила себе невесело рассмеяться.
Спустя столько лет он добился своего. Она готова отдать все, что угодно, чтобы на нее вновь смотрели восторженно и нежно. Тот способ, которым она привыкла добиваться подчинения мужчин, не годится. В этом случае - увы, она бессильна. Это он одерживает над ней победу за победой, это ее тело трепещет от одной мысли о том, что он нынче вечером, может быть, появится у нее в спальне. Это она - женщина, слабая, покорная, нуждающаяся в опеке и поддержке. А он - мужчина. Сильный, уверенный в себе. Дерзкий, властный, нежный. Как он посмел таким стать - без нее! Ведь раньше он таким не был!
И осознать, что это превращение с ним сотворила молоденькая дурочка...
Ровня! Если бы эта молоденькая не была ровней ей самой! Принцесса из королевского дома, красавица, не лишена ума. И - юная, совсем юная! Мари могла бы быть ей матерью!
Почему? Почему так?
И что делать?
Мари металась по комнате, машинально брала в руки и тут же отставляла в сторону какие-то безделушки, бумаги, письменные принадлежности, баночки с кремами... То смеялась, то падала на кровать и заливалась слезами.
Вместе с его любовью уходила ее молодость, красота, сила - а это потери не из тех, которые в сорокалетнем возрасте переживаются легко.
Она велела подать вина. Бутылку, другую, третью...
Через несколько часов она была совершенно пьяна, но даже не замечала этого. Велела отменить все приемы, сказалась больной.
Мадам де Шеврез лежала на кровати и теребила кончиками пальцев кисть балдахина.
Совершенно необходимо вернуть аббата.
Во-первых, это незаменимый помощник в делах, к советам которого можно прислушаться.
Во-вторых, это лишние уши при дворе. Он священник, ему доверяют многие, и не нужно говорить ничего о тайне исповеди. Он умен, он всегда сообщал ей полезную информацию, формально не переступая через данные когда-то клятвы. Смотря как сказать, смотря что сказать...
В-третьих, она действительно любит его. То, то он устраивал ее во многих отношениях, было лишь частью проблемы. Еще одна часть проблемы находилась в области иррационального, неподвластного разуму.
Если она вернет его, то...
То - что?
Она по-прежнему будет Богиней, а не обычной женщиной? Она будет молода и прекрасна?
Мари не могла объяснить. Ее охватывал гнев при мысли о том, что дочка Шарлотты-Маргариты де Конде обошла ее.
Ездил к ней... Значит, не Колиньи. Колиньи лишь ширма, марионетка.
Может быть, Лонгвиль и ребенка ждет от него?
Скорее всего... значит, пока она была в изгнании, он полюбил другую... другая даст ему то, что не сумела дать Мари.
Мысли путались, одна сменяла другую, не успев даже толком оформиться.
Удержать его... удержать... но как?
Если теперь он видит ее насквозь, предугадывает ее поступки? Если это она умоляет его провести с ней хотя бы несколько часов?
Как? КАК?!

Под утро пришла мучительная головная боль. Тело словно выкручивало в разные стороны.
Мари была почти рада тому, что физические страдания притупляют душевные.
Она должна его вернуть... Мерзавец... неверный... ее Рене.
Только ее Рене. Так было и так должно быть.
Придумать бы способ...

 Отправлено: 21.02.11 17:35. Заголовок: Ур-ра!!! :sm15: ..

Ур-ра!!!
"Приятель, поздравляю с разрешением столь долгого поста!"

 Отправлено: 21.02.11 18:28. Заголовок: письмо

Лед тронулся! Точу карандаши.