Отправлено: 29.09.14 19:42. Заголовок: Иной ход

Фандом: " Виконт де Бражелон"
Размер: макси
Пейринг- персонажи " Виконта"
Жанр: - а пусть будет... может, повесть?( на роман не тянет)
Отказ: Мэтру.

Спасибо всем, кто мне помогал и вдохновлял: Диане, Нике, Lys( пусть ее и нет на форуме), Железной маске и, особенно, Камилле де Буа-Тресси за бэту.

 Отправлено: 28.10.14 15:19. Заголовок: jude , такое отношен..

jude , такое отношение к мужу многое определяет.
Вот почему мне так действует на нервы поведение Рауля у Дюма.))))
Пусть не жена, а всего лишь невеста, но он уже в ответе за нее. Да, после такого не только в Африку убежишь!

 Отправлено: 29.10.14 07:57. Заголовок: Глава 30. Что важне..

Глава 30. Что важнее в жизни: долг или дружба?

Утро не принесло ясности для Рауля. Ночь он провел в саду на скамье, и от утренней росы вымок, как от дождя. Впрочем, он этого и не заметил. Он мог пойти ночевать к отцу, но мысль о том, что вдвоем они проговорят всю ночь и он и вовсе лишит графа покоя и сна, остановила виконта. Он о многом передумал за ночные часы, но представить себе свою дальнейшую жизнь был не в состоянии: в ней не должно было быть Луизы. О возвращении на службу тоже не могло быть и речи: Рауль не желал уподобляться тем жалким приспешникам, что готовы были ради успешной карьеры предоставлять королю своих жен и дочерей. Оставалось одно: разобраться с долгами и уехать, если остаток средств позволит, куда-нибудь на край света. Если бы отец захотел, они могли бы продать какое-нибудь из поместий, и путешествовать по Европе или уехать в Новый Свет. Внезапно виконт вспомнил, что он не один: есть еще ребенок, его сын, и он не имеет права забывать о нем. Значит, ему придется посвятить Роберу свою жизнь, как это сделал когда-то для него отец. Он любил мальчика, но это было какое-то отстраненное чувство: он его мало знал. Это было сродни чувству долга, знанию, что ты в ответе за близкого человека, но пока не более того.
С мучительным вздохом Рауль оторвался, наконец, от скамьи и тяжелой походкой направился в дом: предстоял разговор с кредиторами и женой.
Ему не у кого было просить приходо-расходные книги, и он все равно не сумел бы в них разобраться в том состоянии, в котором находился, но Атос словно догадался обо всем: сын не силен пока в делах, а лучше опытного управляющего ему никто не поможет - в доме Рауля ждал Гримо. Управляющий быстро управился с подсчетами и, отложив счета, посмотрел на виконта таким взглядом, что Рауль предпочел сесть.
- Я разорен, - сказал он утвердительным тоном. - Гримо, я банкрот по всем статьям. Отец знает?
- Догадывается.
- У нас хватит средств рассчитаться по счетам?
- Впритык, - кивнул старик, не спуская глаз со своего воспитанника.
- Но у нас тогда ничего не останется?
- Можно жить ... - коротко подвел черту Гримо. - Есть Ла Фер и Шато-Турен. Бражелон не надо продавать. Нужно смотреть все книги. Господин граф сумеет все сделать.
- Гримо, отец тебе это говорил? - Рауль смотрел на старого слугу во все глаза. - Ты возвращаешь мне надежду, что граф не отвернется от меня.
- Никогда! Любит больше жизни. - Гримо смотрел на Рауля затуманенным взглядом. - Никогда вас не оставит, господин Рауль. Вы — сын.
Эти последние слова напомнили Бражелону, что и у него есть отцовские обязанности. - Ты не видел мадам? - он не мог себя заставить произнести вслух имя жены.
- Господин Робер здесь, - вместо ответа сообщил Гримо, и Рауль поспешил в детскую.
Мальчик спал, утомленный дорогой, и сидевшая рядом няня поспешно встала, увидев хозяина.
- Собирайте ребенка. Сюда мы не вернемся. Вы поедете с нами или хотите сопроводить моего сына только до поместья?
- Если вы позволите, господин виконт, я останусь с господином Робером. Мы привыкли друг к другу. И госпожа виконтесса мне доверяет мальчика. Но как я могу без нее собирать ребенка, господин? Она ведь лучше знает, что надо для малыша.
- Вам не стоит ее ждать, я думаю вы отлично разберетесь, что может ему понадобиться. И свои вещи соберите тоже.
- А госпожа виконтесса?
- О своих сундуках она может подумать и сама. - Рауль вспомнил, что пора бы его супруге заняться отъездом. Она заспалась. Не станет же он давать понять слугам, что в их с женой отношениях произошел полный разрыв. Рауль поднялся в спальню Луизы: дверь была отперта, на небрежно застланном покрывале белело запечатанное знакомой печатью письмо.
«Господин де Бражелон, - писала Луиза,- обстоятельства, которые сложились только в силу моей перед вами вины, заставляют меня принять тяжелое решение. Будучи доброй христианкой, я никогда в жизни не решилась бы на крайний шаг, а для заблудшей души всегда есть выход. Мой Бог, я надеюсь, сумеет выслушать меня и снизойти к моим мольбам. Отныне я посвящаю себя Тому, кто, единственный, способен быть милостив ко мне и утешить меня в моем горьком одиночестве. Прощайте, Рауль и берегите нашего сына.
Луиза де Лавальер.
P.S. После всего происшедшего я бы не решилась подписаться вашим именем.»
Письмо выпало из рук Бражелона. Значит, все действительно кончено: Луиза нашла приют в каком-то из монастырей.

Людовик уже второй час выхаживал по комнате, которая стала их с Луизой любовным гнездышком. Луиза никогда не опаздывала, и он изнывал от беспокойства и нетерпения. Де Сент-Эньян, посланный на разведку, тоже не возвращался.
Его величество не мог и предположить, что случилось на самом деле и уже подумывал, не лучше ли ему самому отправиться на поиски или, на худой конец, послать д'Артаньяна, когда в дверь робко постучали, и на пороге возник королевский фаворит. Сент-Эньян был бледен, как смерть, парик на его голове слегка съехал набок, жабо на рубашке было смято, и весь его вид говорил о чем-то ужасном, происшедшем с этим, весьма храбрым, дворянином.
- Граф, что с тобой? В каком ты виде? - поразился король. - Ты дрался на дуэли?
- Как я мог нарушить эдикты Вашего величества!? - воскликнул де Сен-Эньян. - Хотя, должен признаться, что у меня был шанс обнажить шпагу.
- И против кого, ты мне скажешь?
- Поскольку дуэль не состоялась, я могу назвать Вашему величеству этого человека, - и придворный выдержал паузу, что говорило о его немалом таланте актера. - Это виконт де Бражелон!
- Муж Луизы? Невозможно, мой милый! Он в Англии.
- Он был там, сир, и вчера возвратился в Париж.
- Он ослушался моего приказа находиться при дворе моего брата Карла Второго?
- Получается, что так, сир, раз он в Париже.
- А Луиза, тебе удалось повидаться с ней?
- Ее в доме нет, но там и нет никого из слуг. Я ее не нашел, а де Бражелон, заметив, что я оглядываюсь по сторонам, рассмеялся сатанинским смехом и сказал, что Луизу вы больше не увидите никогда.
- Наглец, он забыл, с кем он осмеливается иметь дело. Ему не понравилась Англия, ему захотелось в Бастилию? Тем лучше, он оттуда никогда не выйдет! - король задохнулся от бешенства.
- Ваше величество, осмелюсь вам заметить, что упрятав виконта в Бастилию, вы навсегда лишитесь возможности узнать, где Луиза. Вы же не станете подвергать его пытке?
- Я прикажу колесовать его, пытать дыбой!
- Осмелюсь вам заметить, что пытку дыбой запретил еще ваш отец, король Людовик 13, - почтительно ввернул де Сен-Эньян, не зная, как утихомирить коронованного любовника Луизы.
- А что бы ты сделал на моем месте, граф, чтобы найти возлюбленную?
- Будь я на вашем месте, сир, я бы вспомнил, что у меня есть такая тонкая ищейка, как капитан д'Артаньян, - вкрадчиво заметил де Сент-Эньян. - Он способен найти иголку в стоге сена, не то что молодую женщину, которую спрятал ревнивый муж. Прикажите ему, сир, и еще до вечера вы будете знать, куда скрылась виконтесса.
Король уставился на фаворита, пораженный тем, что ему в голову не пришла такая простая мысль. Д'Артаньян сумел узнать все о Бель-Иле, капитан его мушкетеров в одиночку арестовал Фуке: что для него стоит найти Лавальер?!
Правда, король помнил, что Бражелон — сын близкого друга д'Артаньяна, но это не должно помешать мушкетеру выполнить королевский приказ и отыскать пропавшую женщину.
- Позовите сюда моего капитана мушкетеров! - приказал король, но де Сен-Эньян поклонившись, все же отрицательно покачал головой.
- Сир, не стоит показывать капитану д'Артаньяну слишком многое. Вы же захотите еще не раз воспользоваться этой комнатой.
- Ты прав! - Людовик глубоко вздохнул. - Гнев затмил мне разум, я не в состоянии рассуждать здраво. Лучше будет, если капитан меня подождет в моем кабинете.
Д'Артаньян, проверявший караулы, был на месте и когда он предстал перед королем Людовик уже полностью овладел собой.
- Капитан д'Артаньян, вы хорошо знаете Париж? - начал король издалека.
- Как свои пять пальцев, сир, - удивился вопросу мушкетер.
- А вы знаете, где в Париже расположены женские монастыри?
- Смотря какие, сир?
- Действительно. Об этом я не подумал, - пробормотал король. - Как знать, куда он мог ее упрятать. А вдруг это вообще не в Париже? Видите ли, капитан, необходимо срочно разыскать одну даму, пока она не надумала совершить постриг. Не исключено, что к этому ее принудили родственники.
- Если Ваше величество соизволит назвать мне эту даму, я немедленно примусь за поиски.
- Эта дама... Луиза де Бражелон.
- Луиза де ...Бражелон? Но ведь это жена...
- Именно... жена, капитан. Вас это смущает?
- Да... нет, сир!
- Тогда - за дело, капитан! И помните: об этом никто ничего не должен знать!
Сказать, что д'Артаньян был ошеломлен, - это ничего не сказать. Несчастье, обрушившееся на Бражелона, не было для него неожиданностью: д'Артаньян не был глух и слеп и прекрасно видел, что происходит. Но, предупредив Атоса, он не считал себя вправе в остальном вмешиваться в происходящее. Кроме долга друга у капитана мушкетеров была еще и служба королю. Служебные обязанности у д'Артаньяна бывали достаточно деликатного свойства, и за годы службы он научился, исполняя их, не вступать в противоречие с законами морали и дружбы.
Теперь же бравый капитан, хоть и не показывал этого, был смущен и растерян. Луиза исчезла, Луиза в монастыре? Но как она там оказалась? Не зная этого, не стоило и начинать поиски. Ее мог поместить туда Атос, которому надоело терпеть все, что происходило в семье сына. Зная решительный характер друга, д'Артаньян легко мог такое представить; это было правом главы рода.
Но это могло быть и собственным решением раскаявшейся женщины: тогда вообще не так просто узнать, какой из монастырей она могла предпочесть. Впрочем, знатные дамы, желая спастись от соблазнов суетного мира, часто предпочитали монастырь кармелиток, славившийся строгим уставом.
Размышляя так, д'Артаньян дошел до дома Бражелона и, поднявшись на крыльцо, позвонил во входную дверь. Никто ему не открыл, никто не вышел к нему. Удивленный капитан толкнул дверь, и она легко отворилась, пропуская его внутрь. Дом был пуст и гулок так, как может быть пуст дом, лишенный жизни. Только наверху капитану почудился детский плач. Он пошел на этот звук и встретился в дверях с Раулем.
- Д'Артаньян! - воскликнул виконт со смесью радости и досады: радости, потому что искренне любил гасконца, досады, потому что не хотел объяснений.
- Рауль! Вы здесь. Отлично!
- Простите меня, дорогой капитан, но я не смогу вам уделить сейчас достаточно времени. Мы уезжаем в Блуа.
- Вы? А кто именно, позвольте узнать? - насторожился д'Артаньян.
- Я с Робером.
- А граф?
- Граф с Гримо приедут позже: у отца здесь еще дела. Кого вы ищете, д'Артаньян? - спросил Рауль, видя что мушкетер оглядывается по сторонам.
- Я ищу вашу супругу, чтобы попрощаться! - выкрутился гасконец. - Будет невежливым, если я не смогу это сделать.
- Господин капитан, - тон виконта стал до невозможности церемонным, а голос вдруг утратил свою глубину, став холодным и скрипучим, - господин капитан, я сожалею, что госпожа виконтесса не сможет проститься с вами. Увы, я не могу пообещать вам, что передам ей ваш поклон. Я надеюсь, что мы с ней больше никогда не увидимся.
- Бражелон, что вы тут за бред несете? - не слишком уверенно пробормотал д'Артаньян.
- Сожалею, но это факт: виконтесса покинула свет и ушла в монастырь. В какой - не имею понятия и знать не желаю. Прощайте, мой друг! - Рауль протянул руку капитану и тот, сжав его пальцы, ощутил, как они холодны и бессильны.
Он проводил Рауля и кормилицу, с Робером на руках, до кареты, уже поджидавшей их у крыльца, проследил, хорошо ли закреплены сундуки и чемоданы и, махнув на прощание друзьям, еще долго стоял на мостовой, глядя вслед давно исчезнувшему за поворотом экипажу.

 Отправлено: 29.10.14 08:01. Заголовок: http://f1.s.qip.ru/~..

 Отправлено: 29.10.14 08:24. Заголовок: Ну, если Рауль не на..

Ну, если Рауль не нашел в себе силы жить ради отца, то, возможно, он сможет жить ради ребенка?

 Отправлено: 29.10.14 08:33. Заголовок: События покажут. :sm..

События покажут.

 Отправлено: 29.10.14 09:20. Заголовок: Что-то мне не нравит..

Что-то мне не нравится такой многозначительный ответ

 Отправлено: 29.10.14 12:40. Заголовок: Меня в выходные не б..

Скрытый текст

Меня в выходные не будет дома, так что - еще одна глава.

Глава 31. Что важнее в жизни: долг или дружба? (продолжение)

Единственное, что понял д'Артаньян из всего происшедшего: измена Луизы раскрылась, и она ушла в монастырь. В какой, как, когда? Все это предстояло узнать капитану самому. Будь это в его власти, он бы оставил все, как есть: он никогда не верил, что Луиза именно та жена, которая нужна Раулю. К сожалению, все оказалось как у всех; только виконт не принадлежал к числу людей, способных смириться с таким положением вещей, и не собирался делать вид, что ничего не произошло. Мушкетер всем своим существом ощутил, как с места тронулся воз бед, грозя будущему его друзей. И он, всегда готовый подставить дружеское плечо, не знал теперь, как помочь.
Но раз Рауль отрекся от Лавальер, раз не желает ничего знать о ней, король становился единственным человеком после Создателя, кто мог остановить жертвоприношение хотя бы этой, одурманенной преступной любовью, женщины. У мушкетера был приказ отыскать Луизу, а остальное его не касалось. И капитан стал размышлять, куда могла бы податься женщина. Проще и ближе всего был монастырь кармелиток на улице Сен-Жак. Лавальер, наверняка, пошла туда пешком, а ее легкая хромота все же была немалым препятствием для пеших прогулок.
- Начнем с него, - сказал себе капитан, поплотнее надвинув шляпу на глаза и не спеша двинулся к монастырю. По дороге он размышлял, как ему узнать, действительно ли Лавальер избрала именно эту обитель. Он позвонил у ворот, и в приоткрывшееся оконце увидел два глаза, а над ними — покрывало.
- Что господин шевалье желает? - голос монахини был стар и надтреснут.
- Я прибыл от лица вельможи, чье имя я имею право назвать только вашей матери-настоятельнице, - ответил капитан.
Женщина по ту сторону ворот внимательно рассматривала капитана и, наконец, признав в нем офицера немалого чина, отворила дверцу в массивных воротах.
- Войдите, сударь, и присядьте в саду. Я доложу аббатисе.
Ждать пришлось с полчаса, пока, наконец, в глубине сада не показалась сама мать-настоятельница. Строгая и чопорная дама, известная своей непреклонностью в исполнении обетов, с явным неодобрением смотрела на мужчину, осмелившегося посетить женский монастырь.
- Что вы хотели мне сообщить, господин капитан? - аббатиса, в прошлом дама высшего света, не чужда была мирских обычаев и познаний. По мундиру мушкетера она быстро поняла, что блестящий офицер является не более чем посланцем властелина и пришел сюда, исполняя его волю.
- Пославший меня, дал мне приказание узнать, не вступила ли в ряды ваших сестер некая придворная дама, - приступил к делу д'Артаньян.
- Пославший вас господин должен знать, что женщина, ставшая нашей сестрой, больше не является мирянкой, и утрачивает свое имя.
- Это ведомо моему господину, но, тем не менее, он хочет знать, не поступила ли к вам дама, носившая имя Луизы де Ла Бом Ле Блан де Лавальер.
- Если это и так, - чуть помедлив промолвила настоятельница, - она отныне под покровительством нашего Спасителя. Всякая земная власть заканчивается на пороге этого монастыря, сударь.
- Мой властелин так могущественен, что он может просить нашего Заступника о великой милости для этой дамы и в миру, - ответил мушкетер, едва не смеясь над собой: еще пару таких визитов, и он сможет спорить не только по поводу святого Августина! И все же Арамис был бы здесь уместнее.
- Я не думаю, что наша новая сестра захочет говорить с вами, господин офицер, но я пришлю ее к вам. Пока она даже не послушница, и наш устав позволяет изредка навещать ее в этих стенах. Но вы не должны забывать, что монастырь у нас - женский, - прибавила она со всей строгостью.
- Вы не должны беспокоиться на мой счет, госпожа аббатиса, - улыбнулся д'Артаньян. - Мой возраст послужит вам залогом.
Настоятельница окинула его неодобрительным взглядом и неспешно удалилась, оставив капитана выхаживать по дорожке сада. Прошло еще с полчаса и, наконец, он увидел Лавальер в одеянии послушницы.
Она молча кивнула на его приветствие и, не поднимая глаз, уселась на скамью. Д'Артаньян, проигнорировав ее приглашение, остался стоять.
- Итак, - промолвил он, - вы решили все закончить, став монахиней.
- Вас прислал мой супруг? - прошептала она и д'Артаньяну почудилась в этом вопросе робкая надежда.
- Нет, мадам, не стану вас вводить в заблуждение. Меня прислал совсем другой человек.
- Он? - Луиза подняла глаза, и мушкетер увидел, что этот день оставил на ее лице печать утраты.
- Да, он. И он поручил мне передать, что Ваше решение привело его в неистовый гнев, - д'Артаньян понимал, что берет на себя многое, очень многое, трактуя поведение короля.
- Господин д'Артаньян, вы друг моего … друг виконта де Бражелон, значит, я когда-то могла и вас считать своим другом?
- Могли... в прошлом.
- Я не смела надеяться на это в настоящем, господин капитан. Но говорить все равно буду с вами, как с другом. Вы знавали меня еще ребенком, вы знали про наши отношения с господином Бражелоном. Вы знали, как состоялся наш брак и, более того, я беру на себя смелость предположить, что вы знаете и то, к какому концу он пришел. Я виновата во всем, но я виню и господина виконта: он старше меня, он знал жизнь, он должен был быть рядом со мной.
- Вы вините Рауля, мадам, но он не хотел, чтобы вы скучали, он доверял вам, он говорил о вас, как о божестве, о женщине без недостатков. Вам следовало сделать вовремя одну простую вещь: сказать ему, честно глядя в глаза: «Рауль, я люблю вас, как брата, но женой быть вам не могу, потому что люблю другого!» Скольких бед вы бы избежали!
- Я должна была сказать ему, кого люблю?
- Нет, такое не говорят вслух, - покачал головой д'Артаньян.
- Вот видите!
- И тем не менее, виконт бы страдал, но не так, как теперь. А теперь вы разбили сердца двух людей, мадам! - добавил он сурово.
- Вы говорите о Рауле и о...
- Я говорю о виконте и о его отце. И о том, что ваш ребенок будет расти без матери.
- О, Робер! - она разрыдалась.
- Что мне передать Его величеству? - д'Артаньян не терпел женских слез.
- Я могу вас попросить ничего ему не говорить? Скажите, что вы меня не нашли.
- Это исключено!
- Но почему, господин д'Артаньян?
- Король никогда не поверит, что я не смог вас найти, мадам, - мушкетер поклонился Луизе, за которой мать-настоятельница уже прислала монахиню. - Прощайте и простите старого солдата, что ему пришлось выполнить такое поручение.
- И как же мне быть теперь?- пробормотал, кусая усы мушкетер, выйдя за ворота. - Короля я сумею известить, где его милая, но как мерзко все это выглядит по отношению к виконту! - Старая твоя голова! - ворчливо обратился он к самому себе, - так и будешь до конца своих дней полировать паркет у королевской опочивальни? А не бросить ли мне все ко всем чертям, и не поехать ли к Атосу в Блуа? Малышу не помешает еще один дед...

 Отправлено: 30.10.14 08:43. Заголовок: Глава 32. Корол..

Глава 32. Королевский гнев.

Людовик молча выслушал доклад своего капитана мушкетеров.
- Если я правильно понял вас, д'Артаньян, мадам не стала отвечать вам категорическим отказом?- король оставил в покое свое растерзанное в клочья жабо.
- Я доложил вам, сир, что госпожа виконтесса все время плакала, и добиться от нее вразумительных слов мне не удалось.
- Может быть, ей нужно, чтобы я это сделал сам?- прошептал король. - Хорошо, я сделаю этот шаг, я собственноручно заберу ее из этого монастыря, и пусть хоть одна живая душа посмеет мне помешать! - добавил он с такой угрозой, что де Сент-Эньян сжался на своем месте в углу кабинета, а д'Артаньян посмотрел на короля с невольным уважением.
- Капитан, велите седлать мне коня и приготовьте карету, - приказал король, хватая со стола свою шляпу и перчатки.
- Все готово, сир, - ответил мушкетер, который заранее подумал о желании Людовика поехать за Луизой самолично.
- Черт побери, - бормотал он себе под нос, - хорошо, что я не дал виконтессе никаких обещаний. Пусть теперь разбираются сами. Бедный Рауль!
Глядя на короля, в нетерпении шпорящего коня, д'Артаньян только головой качал. Людовик соскочил у ворот и, не дожидаясь, пока кто-то из его свиты сделает это, неистово заколотил в ворота. На этот раз деревянная дверца отворилась очень быстро, и Его величество бурей ворвался в монастырский двор. В отличие от своего капитана мушкетеров, он не стал дожидаться снаружи, и прямо поспешил к галерее. Д'Артаньян опередил его и первым обратился к появившейся аббатисе.
- Мой господин желает спросить даму, вчера поступившую в монастырь, не согласится ли она переговорить с одним знакомым дворянином.
- Я пошлю к ней узнать, решиться ли она предстать перед мирянами, - поклонилась аббатиса, догадавшись, что только король мог так бесцеремонно нарушить уединение монахинь.
- Пошлите, мать-настоятельница, и поскорее! - посоветовал ей д'Артаньян. - Вы же видите, что творится с моим господином. - И не найдется ли у вас места, где бы эти двое могли переговорить без помех?
- Но это запрещено уставом монастыря, шевалье! - возмутилась аббатиса.
- Бог мой, да посмотрите на моего господина! Он не в себе: самое лучшее не препятствовать ему безумствовать.
Людовика провели в комнату, где никто не мог ни помешать говорить влюбленным, ни услышать их. Д'Артаньян и де Сент-Эньян остались снаружи.
Луиза, бледная, измученная, похожая на привидение в своем наряде послушницы, напугала влюбленного. Он схватил ее в объятия, стал осыпать поцелуями, не обращая внимание на то, что она пыталась отстранить Людовика.
- Сир, сир, мы с вами в монастыре! Прошу вас, не надо, - шептала она, уклоняясь от губ влюбленного, но Людовик уже ничего, кроме Луизы не замечал.
- Мне ни до кого нет дела, любовь моя, я не оставлю вас здесь! Луиза, почему вы так поступили? Почему вдруг решили бросить меня? - бормотал влюбленный король, сжимая Луизу в объятиях. - Кто посмел вас обидеть?
- Никто, сир! Я сама поняла греховность нашей любви, я сама решила, что мне не место рядом с обманутым мужем!
- Так это он!? - Людовик так резко отпустил молодую женщину, что она едва не упала. - Так это ваш муж велел уйти вам сюда? И он сам вас сюда привез, не так ли?
- Мой супруг не знает, где я! - твердо ответила Луиза. - Это было мое решение, сир, и только мне за него отвечать перед всеми.
- Я не оставлю вас здесь, Луиза, даже не рассчитывайте на это! - не менее твердым голосом произнес король. - Вы не приняли еще постриг, - он сорвал с ее головы покрывало, - значит вы в любой момент можете покинуть монастырь.
И, подхватив Луизу на руки, он решительно направился к выходу.
- Господи, прости меня! - прошептала молодая женщина, не сдерживая рыданий. - Я вернусь еще к тебе, когда меня забудут в этом мире.
Оставим короля и его немногочисленную свиту разбираться с аббатисой и Лавальер и последуем лучше за Раулем, Раулем, который собрал все свои силы, чтобы пережить дорогу до Блуа. Цепей, привязывающих его к Парижу, более не существовало. Но ему казалось, что вместе с ними исчезла и его воля к жизни. И если бы не малыш, восторженно реагировавший на мелькавший в окнах кареты пейзаж, всадников и городки, Рауль бы вообще не замечал окружавшего его мира. Иногда, когда совсем становилось невмоготу, он садился на коня и мчался вперед, надеясь быстрой скачкой вернуть себе хоть немного способность рассуждать. Когда впереди замаячили башенки голубятни Бражелона, он совсем упал духом. Сейчас ему нужен был только отец, но Атос остался в Париже: по его словам, у него там были неотложные дела. Гримо тоже был занят: на нем были все хлопоты со сдачей особняка и покрытием всех счетов. Рауль подал прошение об отставке и граф, стремясь не допустить встречи сына с Людовиком, обещал постараться лично передать его королю. Раньше, чем через неделю, они с Гримо вряд ли управятся, значит, еще целых две недели придется прожить без советов и утешений отца. Рауль, всегда мужественно встречавший любые тяготы войны, закаленный в боях воин, придворный, никогда не терявший присутствия духа, и дворянин, помнящий о законах чести, оказался беспомощным и растерянным перед женской неверностью.
Робер все время спрашивал, когда приедет матушка и виконту не оставалось ничего другого, как все время посвящать сыну. Атоса не было рядом, и Бражелон постоянно спрашивал себя, как же отец выходил из положения, когда он сам начинал задавать вопросы о своей матери. Но Рауль забыл, что, в отличие от Робера, он, кроме кормилицы и женской прислуги, вообще не знал других женщин, и ни одна из них не говорила ему о его матери. Пока прошло совсем мало времени и Луиза, ее лицо, ее руки, и ее голос не могли изгладиться из памяти ребенка. Рауль еще не мог осознать, как велика его ответственность перед сыном и, по привычке, надеялся на мудрость и опыт отца. Вдвоем они сумеют заменить Роберу беспутную мать.
От этих мыслей виконт переходил к воспоминаниям и тут силы изменяли ему. Он запирался у себя в комнатах и когда выходил на свет, лицо его походило на лицо умирающего.
Атос вернулся, когда Бражелон был в таком состоянии, что не способен был интересоваться уже ничем. Именно поэтому Атос ни словом, ни намеком не стал ему упоминать, что произошло между ним и королем.
Граф взял на себя труд передать королю прошение сына об отставке и попросил об аудиенции в то время, когда у Людовика находился д'Артаньян. Его величество был слишком опьянен счастьем: ему удалось уговорить Луизу покинуть монастырь, и он был готов обнять весь мир. Появление в такую минуту свекра своей возлюбленной подействовало на Людовика как холодный душ. Он сделал знак капитану удалиться и остался с графом наедине.
- Граф, я должен признаться, я не ожидал вашего появления у себя,- несколько высокомерно встретил он Атоса.
- Ваше величество, иногда обстоятельства диктуют нам поступки, которые кажутся нам самим неожиданными! - нашелся Атос.
- Так что же вас, граф, заставило просить меня об аудиенции? - Людовик уже понял, что разговор не обещает быть простым и скорым.
- Я взялся передать вам, сир, одно прошение. Мне кажется, что бывают в жизни обстоятельства, когда главе рода следует взять на себя обязанность защиты чести своей семьи. В данном случае, я хочу передать вам просьбу виконта де Бражелона об отставке.
- И вы уверены, что я исполню вашу просьбу, потому что не смогу отказать вашим сединам, в отличие от более молодых членов вашей семьи? - поспешил ответить король, давая понять Атосу, что он понял намек. - Так чего же вы хотите, господин де Ла Фер?
Атоса задел тон короля, но он не подал виду.
- Прежде всего, Ваше величество, извольте прочитать это письмо, - и граф с поклоном передал королю просьбу Бражелона.
Людовик пробежал глазами несколько строк, в которых не было никакого объяснения причин отставки.
- Виконт де Бражелон ничего не пишет о том, что мешает ему и в дальнейшем возглавлять свой полк. Может быть вы, господин граф, скажете, в чем причина такого внезапного поступка?
- Сир, вы, я думаю, лучше меня осведомлены о причинах решения виконта де Бражелон! - сказал Атос, прямо глядя в глаза королю.
Людовик покраснел и отвел глаза. Граф посмел дважды за минуту нарушить этикет, более того, заставил смутиться его, Людовика. В молодом короле закипел гнев: Фронда, проклятая Фронда! Ее дух не умер и стоит перед ним в лице этого вельможи.
- Если у виконта есть для этого личные, - король выделил слово «личные»,- причины, я не стану ему препятствовать, я принимаю его отставку. - Людовик расписался через весь лист и отбросил письмо небрежным жестом. - Я полагаю, у вас все, граф?
Атос слегка побледнел, но по-прежнему смотрел в глаза молодому королю.
- Сударь, вы понимаете, что нарушаете этикет и этим оскорбляете своего короля? - не выдержал его взгляда Людовик.
- Ваше величество! - граф выпрямился, откинув голову. - Я никогда не стану оскорблять моего короля, хотя его поведение и дает мне некоторую свободу обращения.
- Вы сошли с ума, господин де Ла Фер: вы берете на себя смелость рассуждать о поступках вашего короля!
- Я пока еще в здравом уме и памяти, сир, и пришел для того, чтобы задать вам один-единственный вопрос: зачем вы отослали Бражелона в Англию?
- Мы не на Государственном Совете, чтобы я отвечал вам на такие вопросы. Я посчитал, что Бражелону место при английском дворе. Полагаю, вы не станете сомневаться в праве вашего короля выносить решения в отношении своих поданных?
- Я сомневаюсь в вашем праве, сир, если это решение продиктовано подлостью и себялюбием.
Людовик вскочил, и теперь их глаза были на одном уровне: горящий бешенством взгляд короля и затуманенный грустью — Атоса.
- Убирайтесь вон, - воскликнул король, хватаясь за перчатки, лежавшие на столе и сделав движение, словно он хочет бросить их. Атос уловил этот порыв и отшатнулся. В лице его не осталось ни кровинки.
- Если бы вы не были королем, Ваше величество, - проговорил он глухо, - вам бы не удалось уйти от ответа. Но, к счастью для вас, я чту законы дворянства. О вас я этого сказать не могу. С этой минуты, сир, я освобождаю наш род от присяги верности королевскому дому, который испокон веку чтили мои предки и я сам. Оставайтесь с миром, Ваше величество: вы всегда найдете рядом с собой достаточно лакеев, готовых услужить вам.
Граф, не прибавив больше ни слова, вынул свою шпагу, сломал ее о колено, неспешно положил обломки к ногам Людовика, в бешенстве рвавшего зубами перчатку и, отвесив королю величавый поклон, неспешно вышел из кабинета.
- Д'Артаньян! - задыхаясь от бешенства, закричал король.
Какая сцена разыгралась в кабинете, д'Артаньян мог только догадываться, увидев на полу сломанную шпагу Атоса, ту самую, с драгоценным эфесом, которая так много значила для графа. Король был в ярости. От его прекрасного настроения не осталось и следа, а разорванная перчатка на столе красноречиво свидетельствовала, что сцена между королем и вельможей была бурной. У д'Артаньяна встало перед глазами воспоминание: дюны под Ла Рошелью и Атос, с невозмутимым видом бросающий в лицо Ришелье слова о куртизанках. Людовик вернул его к действительности: король требовал, чтобы капитан мушкетеров арестовал графа де Ла Фер. Д'Артаньян мог бы отказаться от такого поручения: Атос для него значил куда больше, чем Никола Фуке, которого д'Артаньян собственноручно арестовал в свое время. Но мушкетер знал, что для жизни его друга было не все равно, кто исполнит этот арест. Не слишком себе представляя, что он сможет сделать для графа, д'Артаньян отправился прямо на квартиру к Атосу. К его удивлению квартира была пуста: ни мебели, ни книг, ни вещей; все это говорило, что Атос не собирался возвращаться в Париж. Появление д'Артаньяна он встретил улыбкой, хотя все еще был очень бледен. Эта аудиенция ему далась нелегко.
- Атос, зачем вы оставили свою фамильную шпагу королю? - с хорошо разыгранным удивлением спросил гасконец, пожимая руку другу.
- Д'Артаньян, вы меня перестали уважать? - вопросом на вопрос ответил Атос. - Не стоит играть со мной: вы ведь пришли меня арестовать, не так ли?
- Да, - чуть запнувшись, признался капитан. - Что такого вы наговорили этому коронованному волчонку?
- Я лишь сказал, что между ним и моим родом все кончено, и отныне он не услышит о нас ничего.
- Атос, Атос, зная вас и его, не могу поверить, что все было так просто, но я не хочу вас заставлять заново переживать это объяснение. Думаю, вы преподали ему хороший урок.
- Поэтому давайте не тратить ваше драгоценное время, мой друг и поехали.
- Черт, вы слишком спешите, Атос! - воскликнул смущенный гасконец.
- Я, прежде всего, точен, д'Артаньян. - Атос встал с кресла чуть тяжелее, чем обычно, но глаз мушкетера это уловил. «Тюрьма убьет его!» - подумал он с ужасом. -" Дьявол, я обязан сделать все, чтобы Атос не попал в Бастилию!»
- Послушайте меня, Атос! - д'Артаньян тоже встал, но куда энергичнее друга. - Никуда не уходите из дому, а еще лучше — поезжайте в моей карете вместе с Гримо, если он, конечно, все здесь закончил. - Д'Артаньян обвел глазами почти пустой кабинет. - Вас больше ничего не держит в Париже?
- Абсолютно ничего и никто, д'Артаньян.
- В таком случае - поезжайте, и ждите меня у Сент-Антуанских ворот. Я не на долго задержу вас.
- Но вы приедете? - с некоторым сомнением спросил Атос.
- Несомненно, мой дорогой ,- заверил его капитан.
Как Атос не стал унижать короля, расскажи он сцену прощания с Людовиком, так и д'Артаньян не стал распространяться, чего ему стоило вырвать у короля приказ о помиловании графа де Ла Фер. Наверное, в первый раз в жизни подумал д'Артаньян, что ему стоило стать капитаном мушкетеров именно ради вот такой минуты: уберечь друга от королевского произвола. И он с тоской понял, что их время прошло, прошла не только молодость - прошло время удач.
Но ему удалось оставить Атосу свободу, а то, что король больше не услышит о графе де Ла Фер, гасконец не сомневался. У Атоса был талант уходить в тень, когда он этого желал.
Они распрощались у городских ворот, где граф, верный данному слову, ждал капитана вместе с Гримо. Старику ничего не надо было объяснять: он все отлично понимал и без слов. Атос и Гримо пересели на своих лошадей, которых предусмотрительный д'Артаньян велел держать в поводу и, обменявшись последними поклонами, расстались с тяжелым сердцем.
Так обстояли дела, когда Атос вернулся в Бражелон, чтобы доживать в нем остаток своей жизни, всецело посвятив себя сыну и внуку.

 Отправлено: 30.10.14 08:47. Заголовок: http://f2.s.qip.ru/~..

 Отправлено: 30.10.14 19:58. Заголовок: Глава 33.Монаршья ..

Глава 33.Монаршья справедливость.

В то время как Атос и Гримо ждали возвращения капитана, в королевских покоях разыгрывалась комедия, исполненная внутреннего трагизма.
Людовик не забыл ни сцену объяснения с графом де Ла Фер, ни, особенно, объяснение с д'Артаньяном. Последний был куда откровеннее Атоса. Д'Артаньян появился у дверей кабинета, где Людовик работал с Кольбером и, едва взглянув на мушкетера, король сделал ему знак войти.
- Итак, - Его величество презрительно поджал губы, отчего лицо короля сразу приобрело поразительное сходство с королевой-матерью. - Что сказал граф де Ла Фер?
- Граф пожелал немедленно быть арестованным! - д'Артаньян с трудом скрывал нервную дрожь, бившую его.
- Каков наглец! Что он о себе вообразил?
- Граф де Ла Фер не наглец, сир, он порядочнейший человек.
- Если он требует своего заключения, значит он согласен с тем, что оно справедливо! - воскликнул король.
- Или считает, что так он заставит задуматься короля, что тот послал на смерть невиновного.
- Он предполагает, что я могу изменить свое решение? - поразился Людовик. - Он что же, говорил вам это?
- О нет, сир! Граф де Ла Фер — человек деликатный и вслух бы мне о таком не стал говорить. Но я знаю его столько лет, что мне не сложно прочитать его мысли.
- Так вы его защищаете, капитан? Вы защищаете того, кто оскорбил вашего короля?
- Сир, - проговорил мушкетер, делая вид, что рядом не стоит красный и напуганный Кольбер, - сир, мой друг никогда никого в жизни не оскорбил. Если он сказал вам правду, то это только потому, что он вступился за своего сына.
- Его сын осмелился нарушить мой приказ.
- Сир, - д'Артаньян говорил спокойно, но в голосе его прослушивались уже яростные нотки, - Ваше величество послали на заклание виконта, который виновен только в том, что с пятнадцати лет был верен королевской власти, и никому боле. Бражелон десятки раз мог найти себе более благодарного властелина, но он — порядочный человек и принесенная клятва для него священна. Он умел отличать принцип королевской власти от короля, а вы предали этот принцип.
- Вон! - не помня себя, закричал король. - В Бастилию, к графу, в камеру!
- Благодарю вас, Ваше величество! - не скрывая издевки, поклонился мушкетер. - Это достойная награда за сорок лет беспорочной службы. По крайней мере, нам с графом не будет скучно.
- Д'Артаньян, вы слишком много на себя берете!
- Сир, я иначе не умею, - с неподражаемой серьезностью ответил капитан. - Спросите у любого, как относится к своей службе гасконский дворянин и вам ответит каждый: в Гаскони все делают с душой и всегда верны своему сюзерену.
- Я напомню вам ваши слова, когда придет время! - Людовик схватил перо.
- Сомневаюсь, сир, что у вас будет такая возможность, если вы отправляете нас с графом в Бастилию. Из нее не выходят. К тому же, нам с графом не двадцать лет …
- И у вас нет шансов пережить меня, хотите вы сказать? Д'Артаньян, вам отлично известно, что короли долго не живут!
- О, Ваше величество ждет долгое царство, - покачал головой мушкетер. - Долгое и славное. Главное — не начинайте его с несправедливых деяний, сир.
- Вы осмеливаетесь учить меня?
- О, нет, Ваше величество, - грустно покачал головой старый мушкетер. - Я только предостерегаю вас. Я много повидал на своем веку, я много чего храню в своей памяти, сир... Я помню Францию, растерзанную войнами, мои друзья и я немало нашей крови пролили на ее полях. Ваш покойный батюшка, король Людовик 13, не имел ни времени, ни условий для того, чтобы воплотить в жизнь все, что они задумали с кардиналом Ришелье. Теперь вам предстоит осуществить их мечту. Сир, вокруг вас много людей, у которых совсем не такие благородные помыслы, как они хотят их представить вам, - и мушкетер бросил взгляд в сторону Кольбера. - Берегите преданных вам людей, Ваше величество.
- Вы хотите, чтобы я их берег, но они сами предают меня. Ваш друг и вы — вы позволяете себе учить своего короля, вы устраиваете мне допрос, и хотите, чтобы я терпел подобную наглость со стороны простых дворян? - Людовик от полноты чувств хлопнул ладонью по столу. - Запомните капитан, и при случае передайте своим друзьям: во Франции только один король, и он не потерпит неуважения к своему престолу.
- Увы, сир, но я смогу передать ваши слова только графу де Ла Фер! - не удержался от сарказма д'Артаньян. - Остальных друзей я, наверное, уже не увижу. Кому прикажете сопровождать меня в Бастилию?
- Д'Артаньян, вы отдаете себе отчет в своих словах? Вы обязаны были арестовать господина де Ла Фер. - Людовик вскочил со своего места и в гневе заходил по кабинету.
- Ваше величество, я простой солдат, я, быть может, излишне прямо выражаюсь, но вы не пожелали услышать графа де Ла Фер, который представляет истинный цвет французского дворянства, потомка Монморанси и Роанов.
- Ваш друг помнит только их девизы и на деле показал, что для него король - не монарх.
- Мы опять вернулись к тому, с чего начали, Ваше величество, - устало склонил голову капитан. - Готовьте приказ на меня, я сам себя посажу в тюрьму, и сделаю это и с моим старым другом. Можете не сомневаться, сир, этот приказ я исполню. Граф ждет меня в моей карете.
Людовик, ошеломленный и растерянный, переводил взгляд с мушкетера на Кольбера, словно ожидал подсказки, что же ему сделать с непокорным воякой.
Потом, словно решив поставить точку в этом вопросе, протянул руку и, взяв перо, начертал чуть дрожащей от волнения рукой приказ об освобождении графа де Ла Фер.
- Вот вам бумага, дающая волю вашему другу, - произнес он вполголоса. - Езжайте и скажите ему, что он свободен. И верните ему его шпагу. Для него лучше будет, если мы с ним и с его сыном больше не встретимся, - король протянул руку мушкетеру и тот поцеловал ее. - Идите, д'Артаньян и возвращайтесь поскорее. Вы мне нужны, помните об этом. Я пока еще совсем не знаю тех, кто мне служит, - добавил Людовик про себя, глядя, как д'Артаньян, подняв обломки шпаги с пола, затворяет за собой дверь кабинета.

 Отправлено: 30.10.14 21:43. Заголовок: stella, я в восторге..

stella, я в восторге от д'Артаньяна. Это талант - уметь убеждать королей. Сразу вспомнилась сцена из ДЛС - разговор с Людовиком перед бегством из Парижа.

 Отправлено: 02.11.14 09:25. Заголовок: Глава 34. Объясн..

Глава 34. Объяснение.

Бурные события, происходившие при королевском дворе, оставили для читателей в тени Арамиса и Портоса. Но Арамис слишком долго пребывал на задворках политических кулис, и для него пришло время выступить к рампе. Портос же и вовсе не признавал жизни в полумраке. Оставаясь невидимым для читателя и для д'Артаньяна с Атосом, епископ ваннский, тем ни менее, был в курсе и дворцовых интриг и любовных коллизий. После ареста Фуке д'Эрбле на какое-то время устранился от двора и политики, но гигантская тень генерала иезуитского ордена незримо витала над всем, что творилось в Европе и Новом Свете. Могущество, которым обладал генерал, могло спорить с могуществом папы Римского, а возможно, и намного превосходило его власть потому, что было тайным. Щупальца Ордена протягивались и во дворцы знати, и в хижины виллан. Повсюду у иезуитов были свои соглядатаи, свои исполнители тайных деяний.
То же, что задумал осуществить ваннский епископ, не было беспочвенной фантазией. Много лет назад его бывшая любовница подарила ему тайну, знание которой либо могло его убить, либо возвеличить с годами. Именно знание этой тайны и привело Арамиса к вершинам Ордена. Но честолюбивому епископу тайной власти было мало: он жаждал престола, жаждал выйти из мрака на ярко освещенный трон Святого Петра.
Свой замысел д'Эрбле намеревался осуществить во время празднества в Во-ле-Виконт, но неожиданная немилость, в которую впал его покровитель и друг Фуке помешала ввести в действие грандиозный замысел генерала. Людовик, мучимый ревностью и завистью, покинул дворец, оставив в полнейшей растерянности и сюринтенданта Николя Фуке, и его главного распорядителя - епископа ваннского.
Теперь Арамису предстояло собирать воедино все распавшиеся нити заговора и искать новой возможности провести свой план. Положение осложнилось еще и тем, что д'Артаньян, почти неотлучно находившийся при короле, нюхом старого вояки учуял, что его друг что-то готовит. Явная растерянность Арамиса, когда король покинул Во, и последовавшая за ней вспышка ярости — ярости, так редко вырывавшейся на поверхность у сдержанного епископа, сказали мушкетеру больше, чем десяток докладных.
Но Арамис оставался его другом, другом с которым его связывала и прожитая жизнь, и старинная клятва. Мучимый подозрениями, д'Артаньян, улучшив момент, когда епископ по делам епархии все же объявился в Париже, попросту подловил его у архиепископа парижского. Деваться д'Эрбле было некуда, оставалось только изобразить радость при виде друга. Арамис любил капитана, любил, как любят своего брата, как любят прошедшую молодость, как любят самого себя; но, что лгать самому себе: бывший мушкетер боялся д'Артаньяна, боялся его проницательного взгляда, боялся его насмешливого нрава, а больше всего боялся теперь его верности королю.
- Дорогой друг, какими судьбами вы здесь? - Арамис изобразил радость при виде друга. - Уж не стали ли вы, чего доброго, подумывать о Боге?
- Судьба здесь не при чем, Ваше преосвященство, - рассмеялся мушкетер, пожимая протянутую руку и отметив про себя, что у прелата дрожат пальцы. - Я вас специально искал.
- Специально? Что-то случилось?
- Это «специально», милый друг, называется: «дружба». Вы с Портосом, после празднества в Во, исчезли, словно из Франции уехали. Никаких следов! Вы что, заговорщики, чтобы скрываться даже от друзей?
- Д'Артаньян, вы можете меня в таком подозревать, я знаю, но как вы могли такое подумать о Портосе- криво улыбнулся Арамис.
- Да, Портос никогда сам не полезет в политику, но с помощью друзей, которых у него трое, с ним такое случалось. Я начал волноваться за вас. Тем более, что Атосу сейчас вообще не до нас, я решил вас отыскать самостоятельно.
- А что с Атосом? - забеспокоился Арамис, обрадовавшись, что можно сменить тему.
- Не с Атосом, а с Бражелоном, точнее с его женой, - ответил д'Артаньян, пристально следя за реакцией друга. «Неужели Арамис не в курсе происшедшего? Не поверю!» - подумал мушкетер. Но Арамис выглядел взволнованным по-настоящему.
- Что произошло?
- Случилось то, что и должно было случиться: Лавальер стала любовницей короля, и об этом узнал виконт.
- И... он выгнал ее?
- Она ушла в монастырь, но...
- Какие могут быть при этом «но»?
- Ну, мой милый, вы тоже не сразу ушли в аббаты!
Арамис пропустил намек мимо ушей.
- На то были причины, вы должны это помнить, д'Артаньян.
- Вот и здесь тоже нашлась причина: Его величество? собственной персоной? явился за Луизой и увез ее, не дав ей даже принять послушание.
- И что же Атос?
- Именно, «что Атос?»: вы как всегда хорошо поняли нашего графа. Он явился к Людовику требовать от него ответа.
- Атос в своем репертуаре: он так и не пожелал понять, с кем имеет дело.
Д'Артаньян при этих словах прелата вздрогнул.
- Атос прекрасно понимает, что другого короля у нас нет, - глухо ответил капитан. - Атос чтит принципы рыцарственности.
- А Людовик приказал его арестовать, не так ли?
- Арамис, вы знаете нашего короля; конечно, на другое он в гневе не способен.
- И арестовать графа пришлось вам, капитану королевских мушкетеров?
- Арамис, вы зрите в корень! Но я немного поспорил с Его величеством, и в результате все осталось, как есть: я на своем посту, а наши друзья — на свободе в одном из своих поместий.
Арамис хотел спросить, в каком из трех, но ему пришло в голову, что Атос мог до поры до времени не говорить гасконцу о Шато-Турен, и он промолчал.
- Значит, Атос и Рауль в безопасности, - помолчав, заговорил прелат,- а вы стали человеком, которого слушается король. Поздравляю, это мало кому удавалось!
- И я готов быть защитой своим друзьям! - сказал мушкетер, глядя прямо в глаза друга.
- Я никогда в вас не сомневался, д'Артаньян! - ответил ему Арамис, не пряча глаз. - Как и я для своих друзей готов на все!
- «Он что-то затевает!» - решил д'Артаньян.
- «Надо действовать быстрее: капитан что-то знает!» - понял Арамис.

 Отправлено: 02.11.14 09:29. Заголовок: http://f6.s.qip.ru/X..

 Отправлено: 03.11.14 08:22. Заголовок: Глава 35. Фав..

Глава 35. Фаворитка.

Вытащить мнимого Марчиалли из тюрьмы оказалось намного проще, чем прятать его все эти месяцы после провала с празднеством в Во и ареста Фуке. Портос был надежным стражем, но он никак не мог охватить своим умом все хитросплетения сюжета, рассказанного ему Арамисом. Поэтому прелат ограничился тем, что убедил Портоса получше стеречь узурпатора, который претендовал на королевский трон, и которого они рассчитывали упрятать в надежную тюрьму. Про то, что в Шато-Турен живет близнец Людовика, Портос не догадался; барон верил сказке, рассказанной другом, считая, что узурпатор просто человек, обладающий необыкновенным сходством с королем. Причуда природы, не более того, как объяснил ему это д'Эрбле, но это сходство опасно вдвойне: и для узника, если в нем признают узурпатора, и для Портоса, которого непременно уличат в сговоре с ним.
Мысленно Арамис просил прощения и у Портоса за то, что втянул его в сомнительную историю, и у Атоса, который понятия не имел, кого прячет в его замке генерал иезуитов. Д'Эрбле надеялся, что в ближайшее время сумеет довести до конца свой план. Успех был не за горами, а с ним и все почести, которые мог дать король, обязанный всем епископу ваннскому.
Принц Филипп, всю свою сознательную жизнь проведший в ограниченном забором пространстве, рвался на свободу, и Портосу с каждым днем становилось все труднее удерживать его в пределах Шато-Турен. Узник затребовал верховые прогулки под честное слово ни с кем не общаться, и Арамис, к полному недоумению друга, разрешил их. Барон писал растерянные письма, и Арамис поехал на юг сам, чтобы на месте решить, как быть дальше. Если бы не тайна рождения принца, тайна, которая могла стать роковой для любого, проникнувшего в нее, Арамис непременно рассказал бы обо всем Атосу. Кто лучше графа мог бы оценить права Филиппа на престол и кто строже Атоса мог бы судить об этом плане прелата?
Все так отлично шло к триумфу: подготовленное празднество в Во, до мелочей продуманная подмена одного брата другим... Все полетело к чертям из-за ревнивой вспышки Людовика, раздосадованного пышностью приема. Не сорвись он в ночь, и не умчись со свитой, оставив растерянного Фуке, и рвущего на себе волосы Арамиса, все сейчас было бы прекрасно; покорный и послушный король на троне, Лавальер, которую он бы помирил с мужем (Арамис успокаивал себя, прекрасно зная, что Рауль не из тех людей, которые способны простить предательство), герцогские титулы у Портоса и Атоса и, наконец, кардинальская шапка у него, д'Эрбле. А в недалеком будущем - папский престол.
Сладкие мечты, которым может и не сбыться... И все же Арамис с упорством, достойным более великой цели, чем рокировка братьев на королевском престоле, искал подходящую ситуацию.
Бурный роман короля с Луизой де Бражелон натолкнул его на интересную мысль и Арамис отправился в Русильон за принцем.
Вечерело, и нежная серебристо-сиреневая дымка лежала на окрестных холмах и прятала горы вдали. Первое, что увидел епископ подъехав поближе, это была фигура всадника, одетая в черное и в полумаске из черного бархата, скрывавшей верхнюю часть лица. Таинственный и мрачный незнакомец был неподвижен, как статуя Командора, и даже конь его не шевелился. Арамис ощутил, как по его спине пробежала дрожь: незнакомец словно олицетворял несчастье, приближение которого д'Эрбле ощущал последнее время все сильнее. Но бывший мушкетер был не из тех людей, что способны уступить призрачным страхам. Он забрался так далеко от Парижа не для того, чтобы поддаваться чувствам: сейчас все было поставлено на карту, и отступать было бы недостойно воина и дипломата.
- Монсеньор! - окликнул он всадника, подъехав почти вплотную к принцу.
- Господин д'Эрбле, - Филипп очнулся от своих грез. - Я задумался и не услышал, что кто-то подъехал.
- Вам следует быть внимательнее, мой принц! - поклонился ему прелат. - Пусть тут и безлюдно и, кроме господина дю Валлона, никто вас не тревожит, все же не следует быть слишком беспечным. Я вижу, что вы вняли моим советам и не снимаете маску, но та же маска может пробудить любопытство у тех, кто вас случайно заметит. Человек в маске запоминается, как нечто не совсем обычное, а ваша величавая осанка может привлечь внимание местных контрабандистов. Вы их не заметите, зато вас он сумеют выследить без труда.
- Так что же вы предлагаете, монсиньор? - чуть раздраженно спросил Филипп, тронув коня и направляя его к замку.
- Я предлагаю вам сменить обстановку, Ваше высочество, и заменить это уединенное место на блеск Парижа и королевские покои.
- Что это значит, господин д'Эрбле? Вы снова поманите меня надеждой, а потом заставите вернуться в небытие?
- О, нет, сир! - Арамис склонил голову перед принцем, как перед королем. - На этот раз все пройдет великолепно! Я не собираюсь дважды подвергать вас такому испытанию души и нервов. На этот раз все будет зависеть только от вас, мой принц. Я посвящу вас в свой план, но не среди этих скал, где нас может подслушать даже дрозд, даже полевая мышь. А мне кажется, что все они могут быть шпионами Людовика, - нервно передернул он плечами.
Всадники въехали под своды полуразрушенных крепостных стен, где их встретил обеспокоенный Портос, не знавший, броситься ли ему искать своего пленника или ждать его дома. Портос был один за всех, и эта роль его несказанно утомила. Другу он обрадовался так трогательно и чистосердечно, что Арамис опять ощутил укол совести: он бессердечно использует его дружбу.
«Все будет хорошо в этот раз, и Портос будет вознагражден так, что быстро забудет о всех своих неудобствах в замке!» - успокоил себя прелат.
Была в его плане только одна тонкость, которую Его преподобие Рене надеялся разрешить, как духовник. Впрочем, епископ надеялся, что принц получил в этой части воспитание в духе знатных юношей. От встречи его с Луизой зависело слишком много.
Назад ехали в карете епископа, с его кучером, который был глухонемым. Портос, которому было уже невмоготу сидеть на одном месте, сопровождал карету верхом. Иногда он забирался к путникам, чтобы поспать, и под аккомпанемент его храпа они спокойно могли говорить обо всем.
Филипп горел мрачной уверенностью в успехе, и Арамиса даже немного пугал фанатичный характер принца. Он начал бояться, что Филипп, при малейшей заминке или какой-нибудь неудаче в ходе замены, может сорваться, прореагировать слишком бурно и выдать их всех своей несдержанностью. Не приученный владеть собой так, как это умел Людовик, которого с детства готовили к роли властелина, принц-близнец мог выдать себя любой мелочью в этикете. И Арамис вновь и вновь экзаменовал Филиппа по тетради заметок, которой вооружил своего ставленника на престол.
Они не стали въезжать в Париж и устроились в Нуази-ле-Сек, где Арамису был известен каждый дом и каждый сад. В былые времена аббат д'Эрбле не раз использовал подземный ход, который вел из дома, избранного для свиданий с герцогиней де Лонгвиль, в архиепископский дворец. Вряд ли он мог пригодиться теперь, но, в случае чего, можно было бы укрыться и там, где никто не стал бы искать заговорщиков.
Епископ оставил Филиппа и Портоса в доме, строго-настрого приказав барону не выпускать Филиппа из виду, и уехал на разведку.
Париж был все тот же: шумный, грязный и полон сплетен. Арамис начал замечать за собой странную черту: он начал уставать от условностей света. Безмерное честолюбие толкало прелата вперед и вперед: он все больше отрывался от старых привязанностей и друзей в погоне за эфемерным успехом. И только старая клятва заставляла его оборачиваться назад, и с нежностью убеждаться, что он все еще нужен друзьям. «Пришло время и мне сделать что-то для старых верных мушкетеров» - убеждал себя Арамис, с рассеянным видом оглядывая гостиные и салоны своих высокопоставленных знакомых. Но пока его взгляд блуждал, мозг работал, анализируя, сопоставляя и вычленяя нужные факты, новости и сплетни.
Парижский бомонд занимала последняя новость, но о ней говорили шепотом и намеками: король настолько увлекся мадам де Бражелон, что подарил ей особняк, где Луиза и ожидала появления на свет ребенка. Мадам никого не принимала, пребывая в великой печали.
Не принять епископа ваннского, которого она знала, как одного из близких друзей графа де Ла Фер, она не сможет. А дальше... кто знает? Арамис не собирался становиться официальным духовником Луизы: этого никогда не позволит король, который недолюбливал Арамиса. Но оказаться в доме королевской фаворитки, понять, что там происходит, каковы тонкости взаимоотношений любовников, какова внутренняя планировка дома - все это необходимо было знать прелату, чтобы успешно воплотить свой план.
Казалось, в этот раз все благоприятствовало заговорщикам. Даже такая непростая помеха, как оспины на лице короля — и та, волею господа, была устранена: Филипп тоже, как и его брат, переболел опасной болезнью, и она оставила на его щеках и теле тот же след.
И господин д'Эрбле тщательно готовился к визиту к Луизе. Госпожу де Бражелон с некоторых пор предпочитали называть Лавальер, словно возврат к девичьему имени мог как-то обелить ее проступок. Увы, в длинной цепи королевских любовниц она была не первой, и не последней. Но Людовик, желая предать своей связи почти официальный статус, пока беременность Луизы не бросалась в глаза, требовал ее присутствия на всех приемах и появлениях короля в свете. Для Луизы это стало тяжелой повинностью и она, хоть и пребывала в печали, свою беременность стала использовать как повод отказаться от посещения всевозможных визитеров. Просьба об аудиенции, переданная епископом ваннским удивила и встревожила Лавальер. Все, что напоминало ей о замужестве, было для нее болезненным ударом, и визит епископа, старого и закадычного друга графа де Ла Фер, грозил ей бедами. Но не лишенная мужества, Луиза все же решилась принять его: если господин д'Эрбле нес ей дурные вести, лучше встретить их достойно.
Арамис, одетый в светское платье, только подчеркивающее его моложавость, показался ей коварным и опасным искусителем. Со стороны же прелата это был своеобразный расчет: фаворитка не увидит в нем духовное лицо, так будет проще объяснить свой визит. Предварительно он выяснил, что король в это время занят государственными делами, и они с Его величеством не столкнутся в покоях Лавальер.
«Когда все закончится, и Филипп займет место Людовика, я найду способ вернуть Луизу к мужу!» - утешал себя несбыточной надеждой Арамис. Говорил себе это в сотый раз, зная, что Рауль никогда не простит падшую жену, как бы не любил ее.
Фаворитка приняла его в гостиной. Она была на последних месяцах беременности и д'Эрбле понял, что и короля она, если бы это было в ее силах, предпочла бы не принимать. В таком виде женщины избегают появляться на глаза кого-либо, кроме домодчадцев. Епископу Луиза просто побоялась отказать в визите.
Он помог ей сесть на диван с галантностью человека, привыкшего ухаживать за дамами. Хозяйка и гость молча смотрели друг на друга, но Арамис пошел в бой первым. Делать вид, что он не в курсе всего, что произошло за годы, прошедшие после его посещения молодоженов, было бы глупо. Молодая женщина отлично это понимала, но уйти от разговора не было никакой возможности. У нее оставалась слабая надежда, что от епископа она сможет узнать о том, как растет сын. Не будь этого, она бы отказалась принять д'Эрбле так же, как отказывала в этом другим.
- Итак, Ваше преосвященство, я очень надеюсь, что вести, которые вы мне принесли о моем сыне, самые обнадеживающие. Как мой мальчик? Здоров ли? Спрашивает ли обо мне?
Арамис слегка опешил: он не подумал, что Лавальер объясняет себе его визит таким образом.
- Но, сударыня, я не видел никого из тех, кого вы подразумеваете под вашими вопросами. Я набрался смелости навестить вас по совсем другому поводу.
- Вы не от ...господ? - она так и не смогла вымолвить их имена. Лицо ее сразу приняло холодное и высокомерное выражение, совсем не идущее ко всему ее облику.
- Нет, я никого из них не видел, и не решился бы вмешиваться в ваши дела, мадам. Если моим друзьям будет угодно, они найдут способ связаться с вами. - Арамис сразу отбросил добродушный вид. Сражение предстояло совсем не шуточное.
- В таком случае, господин епископ, мне придется напомнить вам, что я бы не хотела, чтобы Его величество знал, что я кого-либо принимала в его отсутствие.
- Я постараюсь сделать все, сударыня, чтобы мое посещение никого не смутило, - поклонился Арамис. - Но мне все же, я надеюсь, будет позволено изложить цель моего визита?
- Простите мне излишнюю резкость, господин д'Эрбле, но я — верная раба Его величества, и более всего боюсь огорчить или рассердить короля.
- Вам не о чем беспокоиться, сударыня, - успокаивающе поднял руку прелат, - я не стану смущать вас длинными речами или пугать врагами, которых у вас не может быть...
- Вы ошибаетесь, монсиньор, враги у королевской фаворитки есть всегда, - печально улыбнулась Луиза.
- Вы бы хотели, конечно, чтобы у вас их не было, мадам?
- Я никому не хочу мстить или преследовать кого-то только за то, что я занимаю свое непрочное положение, на которое, да-да, на которое у меня достаточно завистников. К тому же мои недоброжелатели стоят так высоко, что не имеет смысла сопротивляться их власти.
- Однако же... - начал Арамис.
- Его величество поселил меня в этом доме только с целью оградить меня от всякого преследования, монсеньор. Но скажите мне, господин д'Эрбле, неужели вы совсем ничего не знаете о моем сыне? О, как это жестоко со стороны его родни, лишать ребенка материнской ласки! Впрочем, - добавила она враждебно, - это вполне в стиле графа.
- Вы не можете судить о том, что не знаете! - неожиданно для себя вспылил Арамис.-
- Я сужу о том, что он сделал со мной и моим ребенком, - Луиза неожиданно разрыдалась, а Арамис с досадой понял, что разговор не состоится: Лавальер не в том состоянии, чтобы говорить с ней о чем-то серьезно.
- Мадам, вы разрешите мне прийти к вам еще раз? - прелат встал, прощаясь. - Я обещаю вам, что в мой следующий визит я постараюсь порадовать вас вестями о вашем сыне.
- Вы действительно готовы это сделать для меня? - поразилась бедная женщина.
- Я постараюсь сделать все, что в моих силах, - поклонился Арамис.
- Тогда я готова принять вас в любое время, монсиньор! - воскликнула Лавальер, молитвенно складывая руки.
- Рауль чрезмерно строг, - подумал, выходя от Луизы, епископ. - Если он согласится дать малышу видеть мать, Луиза — мой верный помощник. А там — там... Господь поможет нам.

 Отправлено: 03.11.14 08:27. Заголовок: http://f5.s.qip.ru/X..

 Отправлено: 03.11.14 16:15. Заголовок: У вас Арамис зашел в..

У вас Арамис зашел в своих интригах в плане использования друзей гораздо дальше, чем у Дюма. Я его тоже не люблю, хоть мне его и жаль, но вы просто полны пессимизма относительно него: пока он не обжегся, тормозов нет совсем. Один самообман.
И престол, и осанка принца здесь мб королевские, но никак не царские. Тем более - в устах Арамиса

 Отправлено: 04.11.14 08:07. Заголовок: Глава 36. Письмо..

Глава 36. Письмо Атоса.

Несколько дней епископ дал Луизе, чтобы успокоиться и привыкнуть к мысли, что сын для нее может быть не утрачен навеки. Он не стал писать Атосу или Раулю, но узнать, что друзья живы и здоровы и находятся в Бражелоне не составило труда.
С этой утешительной вестью Арамис собрался к Лавальер, когда однажды по утру был озадачен новостью, мгновенно разнесшейся по городу: Лавальер родила мальчика. Следующая новость поразила еще больше: король вознамерился признать сына официально, и ребенка тут же удалили от матери.
- Эта женщина самой судьбой осуждена быть несчастной, - сказал себе Арамис. - Счастливое материнство — не ее удел.
Был канун Рождества, но о том, чтобы явиться с визитом через неделю после родов не могло быть и речи. Арамис, мрачный и недовольный всем на свете, пребывал в меланхолии. Его деятельный ум не хотел мириться с вынужденным бездельем именно тогда, когда необходимо было действовать. В Нуази и нашло его письмо от Атоса. Атос писал ему на этот адрес, как было у них договорено еще со времен Фронды, если не ранее. В монастыре был свой человек, всегда знавший, где находится аббат д'Эрбле. Последнее время Атос не писал другу вообще, и вдруг весточка от графа! Но весточка оказалась весьма солидным конвертом и содержала несколько листов, исписанных твердым, острым почерком Атоса.
Епископ перечитал письмо несколько раз, потом отложил плотные листы в сторону и прошелся по комнате. Было о чем подумать, и от чего прийти в ужас: Атос никогда еще не был с ним так откровенен, никогда еще не позволял себе так раскрыть свою душу.
« Арамис, друг мой, я пишу вам, потому что с такими мыслями я не могу обратиться даже к духовнику. Но вы не просто человек, обличенный духовным саном - вы мой близкий друг. Нам с вами не нужны слова, чтобы понять друг друга, но я все же вынужден прибегнуть к ним: нас с вами разделяет расстояние, которое ни вы, ни я не можем теперь преодолеть. Вас держит ваша епархия, меня — Рауль. Да, именно Рауль - я не рискую покидать дом ни на минуту. Виконт в ужасном состоянии, к тому же к нам, как я не стараюсь его оградить от новостей из Парижа, сплетни все же доходят. Я надеялся, что присутствие ребенка заставит виконта собраться с силами, посвятить себя воспитанию сына. Увы, все это оказалось пустыми надеждами: Бражелон даже не хочет понять, как ребенку необходимо сейчас его внимание и отеческая забота.
Простите меня, что я докучаю вам своими жалобами, но я действительно не вижу, что можно сделать: Рауль настоял, чтобы ребенка забрали от матери и, судя по тому, что с ней происходит, Роберу действительно не место в одном доме с королевской любовницей. Но и виконт не ведет себя так, как должен вести себя в такой ситуации отец. Похоже, виконт утратил самого себя, начисто лишился воли к жизни. Я начал думать о том, чтобы уехать из Бражелона, где все напоминает ему о прошлом. Для начала подумываю о Ла Фере, если это не поможет - остается Шато-Турен. Если я еще медлю, так это из-за Робера: все же Блуа подходит для ребенка больше.
Я не говорю этого никому, но все идет к тому, что заниматься мальчиком придется мне. Рауль слишком занят собой, своим горем и видит все вокруг только в черном свете, хотя именно в Робере он мог бы найти, куда приложить свои душевные силы. Но его горе слишком свежо, его несчастье всецело его поглотило. Я боюсь, что в ближайшие месяцы, если не годы, ничего не изменится в его отношении к окружающему. Время идет, ребенок растет сиротой при живых родителях, о матери он уже не вспоминает вообще, но и отец относится к нему, как к чужому. Пока я жив, я буду делать все, чтобы он не чувствовал себя одиноким и заброшенным, но и у меня силы уже не те, и времени у меня осталось не так много.
Мой друг, я так долго испытывал ваше терпение своим многословием, чтобы вы могли понять, почему я прошу именно вас стать в случае чего опекуном моего внука. Все бумаги на этот случай я подготовил. Рауль тоже не возражает. Само собой, я уверен, что и д'Артаньян и Портос, по мере сил, помогут вам в этой непростой роли. Втроем, если так будет суждено, вы сумеете воспитать мальчика достойным дворянином и наследником моего рода.
Робер рожден в законном браке: у него не будет тех проблем, что были у меня с Раулем, когда мне пришлось долго и мучительно искать пути утвердить его в роли наследника. Я думаю, вы сумеете объяснить ему всю историю его семьи так, чтобы у него не было повода стыдиться своего имени. Я бы очень хотел, чтобы он никогда не делал ошибок, которые совершили его дед и отец.
Не думайте, мой друг, что я выжил из ума, что мне все мерещится в черном свете; наоборот, я как никогда ясно вижу, к какому итогу я пришел, а если уж быть совсем точным, пришла моя семья.
Может быть, вас удивит, что я обращаюсь к вам, Рене, а не к д'Артаньяну, или к Портосу, который знал меня едва ли не с первых дней моего появления в Париже после известной вам истории с миледи. Но д'Артаньян связан службой, и мне не представляется возможным нагружать его подобной просьбой, которая может поставить его в двусмысленное положение перед королем. Портос — прекрасный, добрый и великодушный человек, лучшего воспитателя для мальчика, чтобы сделать из него воина не найти, но Портос, при всех его прекрасных качествах, не сможет дать Роберу нужного образования, и он не так искушен в науке права, как вы, мой друг.
Но вы, Арамис, именно вы обладаете теми талантами, которые необходимы, чтобы дать ребенку достойное воспитание, и понять, чего хочет его душа. Я стремился воспитать из Рауля достойного дворянина, воина, преданного рыцарским идеалам. Я смиренно признаю свою ошибку: я не сумел воспитать в нем душу, способную противостоять измене. Я не нашел в себе мужества объяснить ему, что в жизни преданность всегда идет рука об руку с подлостью, вера с неверием, а дружба и любовь могут соседствовать с предательством.
Постарайтесь сделать так, чтобы наша дружба была для Робера путеводной звездой, источником веры в друзей.
Еще раз простите мне мою слабость: я, глядя на Бражелона, и сам утратил былое мужество.
Ваш Атос.
P.S. Вы должны помнить по парижским временам мою бронзовую шкатулку: в ней я хранил все свои бумаги. Она в бюро в моем кабинете, ключ вам передадут. В шкатулке вы найдете и мое завещание и все, что вам понадобится для Робера.»
Арамис раз за разом возвращался к письму друга. Правда, что Атос никогда еще не поверял ему свою душевную боль: епископ подозревал, что минуты откровенности бывали у графа чрезвычайно редко и доставались, в основном, д'Артаньяну. Это тоже было для Арамиса поводом ревновать старшего друга к самонадеянному гасконцу. С Рене Атос был всегда открыт для помощи, для философских бесед. Атос никогда не откровенничал на тему женщин, а после миледи эта тема вообще ушла из разговоров друзей. Ирония судьбы была в истории с Мари Мишон. И именно Атос нашел в себе мужество объясниться с Арамисом. Это был первый и последний раз, когда друзья говорили о личном и о связи с ветреной красавицей.
Время все расставило на свои места, и теперь Арамис просто не имел права отказать другу: Атос редко когда просил о помощи.
Письмо подстегивало прелата действовать, но обстоятельства не давали ему нужного рычага, с помощью которого он надеялся стронуть с места этот неподъемный камень королевской власти.
Принц, со своей стороны, тоже рвался в бой. Вынужденное бездействие начало свою разрушительную работу: оно принесло с собой сомнения в удаче, опасения — все то, что способно в решающую минуту разрушить заговор лучше, чем это сделают враги.
«Промедление смерти подобно!» - решил для себя епископ ваннский, решительно, вопреки всем правилам хорошего тона, направляясь к особняку Лавальер.
И, о чудо! Едва заслышав его имя, Лавальер приказала его ввести к себе. Она удивительно быстро пришла в себя после родов, но печаль и боль от сознания, что и этот сын потерян для нее навсегда, не могло не отразиться на ее душевном покое. Арамис не решился ни обманывать ее, ни внушать ей особые надежды. Он просто рассказал ей, что Робер жив, здоров и она не должна терять надежды, что когда-нибудь она увидится с ним. Глядя, как бедная мать плачет от счастья, он решился задать ей вопрос.
- Его величество, надеюсь, не станет вас удерживать в этом доме все время? - спросил он своим вкрадчивым голосом.
- Это теперь мой дом, - вздохнув ответила Лавальер. - Мой покровитель желает, чтобы я покидала его только по его повелению.
- Вы не чувствуете себя узницей, сударыня? - посочувствовал ей прелат.
- Моя жизнь, так или иначе, состоит теперь из долгих дней ожидания и редких минут счастья.
«Значит, Людовик бывает у нее не ежедневно!» - прикинул прелат. - «Это даст нам простор для действий!»
- Такая беззаветная любовь, как ваша, мадам, не оставляет выбора. Таков удел любящих, - назидательно, словно давая отпущение грехов, изрек пастырь заблудших душ.
- О, как бы я хотела, чтобы вы были моим духовником, господин д'Эрбле! - вдруг воскликнула Лавальер. - Но Его величество никогда не разрешит мне выбрать духовника самой.
«И он будет прав!» - улыбнулся епископ.
Лавальер неправильно поняла его улыбку, и он решил поддержать ее.
- Никто не может знать, чем будет руководствоваться в своих решениях Его величество в ближайшем будущем, - подал он надежду фаворитке. - Но я не буду больше утомлять вас. Хочу только пожелать вам, мадам, никогда не терять надежду и не сомневаться, что ваши мечты могут сбыться.
Он ушел, а Луиза еще долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь, и беспомощная улыбка витала на ее губах.

 Отправлено: 04.11.14 13:02. Заголовок: Письмо Атоса просто ..

Письмо Атоса просто великолепно. В стиле времени, в то же время четко, конкретно и искренне.
"Арамис, друг мой, я пишу вам, потому что с такими мыслями я не могу обратиться даже к духовнику" - мерило доверия. Несмотря на Шато-Турен. Просьба заняться тем, что действительно нужно.

 Отправлено: 04.11.14 13:12. Заголовок: Это к главе " Фа..

Это к главе " Фаворитка"

 Отправлено: 04.11.14 13:21. Заголовок: Диана , насчет осанк..

Диана , насчет осанки все же не согласна. Царственность, умение держаться величественно, могут быть и природным даром. А у того, кто осознал, что он принадлежит к царскому роду есть повод держаться так вдвойне.
К тому же царь и король - почти синонимы. Правда, царь на Руси обладал большими полномочиями, чем король во Франции. До Людовика 14 никто не смотрел на короля, как на божество. На Руси и на Востоке принято было обожествлять владыку.
Арамис для меня все же олицетворение того, к чему может привести использование друзей. Даже с лучшими намерениями. Вот и не щажу его.